– Я служу куда больше панихид, чем когда бы то ни было. Число совсем юных людей, похороненных на нашем скромном погосте, скоро станет трехзначным. Вот что вас ждет! И я не преувеличиваю: девяносто процентов смертных случаев можно было бы избежать.
В своеобразной теологии пастора О’Брайена голодание чуть ли не приравнивалось к спасению души.
– Чем меньше ты ешь, тем больше радуется Господь наш. Каждый сброшенный килограмм приближает нас к вечному блаженству. Врата рая предназначены для одного. А если ты вдвое или втрое толще, тебе ни за что туда не пролезть.
После проповеди Юхан пошел к машине. Его обогнали двое подростков, они шумно спорили, в какой бар пойти есть мороженое. Очевидно, проповедь убедила не всех.
Голова кружилась. Он и раньше бывал в американских церквях – из-за Эми, она испытывала слабость ко всему духовному, – но никогда не видел ничего подобного. Даже в церквях, в этих крепостях религии, христианство заметно теряло силу. Но пастор О’Брайен нащупал нечто великое, куда значительнее, чем Библия.
Вера за последние сто лет окончательно выхолощена. И есть только одна сила, способная объединить все слои общества.
Забота о здоровье.
У Юхана не было сомнений в добрых намерениях пастора О’Брайена. Он старался высечь искру понимания у нации, готовой обожраться насмерть. Само по себе – благое намерение, никаких сомнений. Но в новом тысячелетии возникло нечто новое. Стало возможным поставить знак равенства между здоровьем и экономикой. В современном обществе в девяноста девяти случаях из ста речь идет о деньгах, и пастор постарался это использовать.
В годовом обороте диетологии только в Штатах – миллиарды долларов. Подростки стараются похудеть, чтобы понравиться своим первым девушкам, двадцатипятилетние красотки садятся на диету, чтобы найти подходящего мужа. Тридцатипятилетние дамы готовы потратить чуть не все детское пособие, чтобы сбросить набранные во время беременности фунты. В домах престарелых полно стариков и старух, заботящихся о своей талии. Еще никогда в истории вес не играл такой роли, и никогда сам процесс еды не обрастал такой сложной комбинацией комплексов. Это можно – это нельзя. Это вкусно, но берегитесь: калорийная бомба.
Нет, что-то подобное церкви О’Брайена в Швеции даже представить невозможно. Шведы народ не особо религиозный, а уж в главный козырь евангелистов – в дьявола, соблазняющего людей копчеными свиными ножками, – ни за что не поверят.
Однако идея пастора О’Брайена выходит далеко за пределы церкви. Если не получается объединить страну верой, почему бы не попробовать объединить ее здоровьем?
Он расплылся в улыбке. Гениально! Идея столетия.
Юхан выехал на шоссе и до отказа придавил педаль газа. Впервые за много месяцев он думал не об Эми. Он думал о своей родине. О Швеции.
И вот пожалуйста – десять лет спустя водитель остановил сверкающий представительский автомобиль у Розенбада. Юхан тряхнул головой: в ушах пульсировало восторженное “аминь” в баптистской церкви.
– Ждать здесь, как обычно?
Юхан кивнул:
– Да, спасибо. Будет замечательно.
Вышел, взял с сиденья портфель и одернул пиджак.
К машине подбежала женщина. Она широко улыбалась, но заметно нервничала.
– Господин первый министр! Мне бы хотелось… – И протянула ему белый глянцевый пакет с большими серебристыми буквами: AirFood.
– Наш новый продукт. Это вам. Сувенир от фирмы.
Он заглянул в пакет. Там лежали картонные коробочки с надписями: “Воздушные крендельки”, “Воздушные леденцы с лакрицей”. Поднял глаза на женщину:
– Намек? Мне надо сбросить несколько кило?
Женщина густо покраснела и опустила голову.
– Ну что вы… нет, конечно. Разумеется, нет.
Юхан погладил ее по руке:
– Я пошутил. Все в порядке, спасибо.
Почему люди смущаются в его присутствии? Он много раз задавал себе этот вопрос, но ответа не нашел. Открыл массивную дверь и оглянулся. Женщина так и стояла на тротуаре с опущенной головой.
Глория Эстер выключила телевизор: утренние новости закончились. Ольга Джеймс. Все эти жуткие месяцы после того, как она нашла предупреждение в свой почтовой ячейке в университете, она смотрела ее передачу несколько раз в неделю. Как-то вечером последовала ее совету и сварила кочан салата айсберг. “Роскошный ужин”, – кудахтала Ольга Джеймс, доставая из кастрюли слизистый ком. Глория по другую сторону экрана молча проделала то же самое и начала исправно жевать безвкусную массу.
Вареный салат… она даже купила две упаковки AirFood: воздух со вкусом арахиса, воздух со вкусом шоколада. И ни за какие деньги не призналась бы, сколько раз принималась читать и перечитывать брошюры нутриционистов, как теперь назывались диетологи. Названия брошюр разные, но все сводятся к одному.
А ТЫ ГОТОВ ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ?
Как-то ночью Глория проснулась и смела все, что было на полках. Бутербродные вафли, полбатона хлеба, мороженые десерты.
Дежавю из ада. Она переходила от шкафчика к шкафчику, как берсерк, как разъяренная медведица, разбуженная посреди зимней спячки.
На следующий день освободила свой кабинет в университете, приехала домой в квартиру на Эландсгатан и ревела так, что веки налились кровью. Несколько недель после этого обходила сваленные в прихожей картонные коробки с ощущением нереальности происходящего. Десятилетия работы… и где взять полки, чтобы все это вместить?
Глория очень любила свою съемную квартиру в Упсале. Прогулки по Каролинскому холму по утрам. Упертые, уже все знакомые, велосипедисты, упорно не желающие признать приход зимы с холодом и снегами. А теперь переехала в Стокгольм, и в ее памяти произошла странная метаморфоза: Упсала внезапно начала расти. Конечно, в сравнении со столицей город небольшой, зато какой величественный! Особое, упсальское величие, ни с каким другим не спутаешь. Рассчитывала из профессорского кабинета у Английского парка переехать прямо на кладбище напротив.
Преподавание она очень любила. Горящие глаза ее студентов в начале курса, их энтузиазм, их уверенность, что в своем деле они достигнут недоступных ранее вершин и двинутся покорять следующие. Одаренность, поколенческая непредсказуемость. Когда один из ее романов получил Августовскую премию, докторанты опутали весь кабинет серпантином, а в торт воткнули подарок – очень красивую, наверняка старинную серебряную лопатку.
– Для нобелевского торта тоже сойдет, – сказал кто-то.
А студенты встретили ее овацией. Стояли и хлопали в ладоши минут десять. Ну, может, не десять, но уж пять точно. Коллеги по кафедре скинулись на бутылку превосходного шампанского. И она опозорилась – сама не заметила, как съела чуть не полторта.
Сейчас она вспоминала все это с горечью. С трудом подавила желание пойти на кухню и что-нибудь