Она никак не могла открыть глаза. Туман обхватывал ее плотнее, в голове шумело, волны захлестывали с головой и наконец поглотили.
* * *
— Ура, я пришел! Юн, энергичен и готов мыть ковшик!.. Что с ней?
Вера приоткрыла глаза и поняла, что лежит на диване в гостиной, как-то странно лежит, полусидя и полубоком, в ненадежном каком-то положении, но при этом не падает. Напротив стоял Барт и смотрел куда-то поверх ее головы, она тоже туда посмотрела и дернулась от удивления — министр Шен, очень близко. И только тут до нее дошло, почему она так странно лежит — он ее держит на руках, как спеленатого ребенка. Память ехидно подкинула информации — вот она сидит за столом, вот просит министра не орать, вот встает и идет за вещами, и падает, судя по последним воспоминаниям, она должна была со всего маху приложиться лицом о пол. Попытавшись осторожно пощупать лицо, поняла, что руки стянуты скатертью, как и ноги, она вообще вся как гусеница в коконе.
— Отпустите меня, — попробовала вывернуться Вера, министр приподнял ее и посадил, стал разматывать скатерть, освободил руки и она дальше выбралась сама. Нашла туфли на полу, обулась и потерла лицо: — Все нормально?
Обращалась вроде бы к Барту, а смотрела куда-то на руки министра Шена, Барт неловко прокашлялся и посмотрел на министра, министр со сдержанным сарказмом вздохнул:
— Нормально.
— Чем мы занимались? Вещи сортировали? Я сейчас умоюсь и принесу, — встала и пошла в спальню, качаясь и держась за стены. За спиной что-то шепотом затараторил Барт, но она не разобрала.
В зеркале над раковиной отразилось совершенно целое лицо, немного опухшее, глаза покрасневшие, но в целом жить можно.
"Он успел меня поймать?"
Опять стало стыдно, захотелось избить себя, она умылась, переплела волосы и пошла за вещами. Вещи лежали на самой дальней полке, в углу, заставленные другими вещами, чтобы не мозолили глаза и не напоминали о прошлой жизни. Сумка, большая, белая, с серебристыми замками, и пакет, тоже белый, с эмблемой обувного магазина, очень крепкий. В пакете были покупки с рынка, аптеки и магазина косметики, а в сумке — всякая необходимая всячина, за которую ей скоро будет стыдно. Но делать нечего.
Взяв вещи, она вышла из спальни и решительно пошла в библиотеку, но напротив кухни остановилась — там шипело и пахло, Барт грел на сковородке фаршированные перцы и крошил салат, улыбнулся Вере:
— Проголодалась? Супер-Барт тебя сейчас накормит! Иди мой руки.
Улыбнувшись из вежливости, она пошла дальше в библиотеку — есть не хотелось, она не представляла, как сможет впихнуть в себя хоть крошку под тяжелым взглядом министра Шена, который уже, судя по всему, сидит на своем любимом месте и выжидает, как кот у мышиной норы. Стратегия его семейки просто замереть и молчать в ожидании приговора уже не казалась какой-то глупой, она бы сама сейчас не отказалась выслушать все, что он хотел бы сказать, чтобы наконец выдохнуть и перестать себя грызть. Но судя по тому, с каким видом он пришел, он вряд ли сделает ей такой подарок.
Поставив вещи на стол в библиотеке, она посмотрела на синюю коробку возле диванчика.
"Надо убрать ее, только глаза мозолит."
Повернулась уходить и чуть не врезалась в грудь министра Шена. Когда хотел, он ходил абсолютно бесшумно.
Она сделала шаг назад, он закрыл дверь и сунул руки в карманы, замерев перед ней мрачной статуей. Вера подняла глаза, его лицо выглядело непрошибаемо далеким, как будто он тут по долгу службы, неприятной, но необходимой.
— Вам уже лучше?
— Да.
"Дзынь."
Он бросил взгляд на часы, Вера не стала оборачиваться.
— Поешьте и отдыхайте, Док прописал вам еще трав, они на столе, выпьете после еды.
— Я не хочу есть.
— Вам надо восстанавливать силы. Ложитесь пораньше.
— Я не хочу спать.
— А чего вы хотите? — прозвучало раздраженно, чуть живее, чем предыдущие протокольные распоряжения, она кивнула на стол:
— Можем составить опись, я в порядке.
"Дзынь."
Он опять посмотрел на часы, она опять не обернулась.
"Спасибо, что не дали мне разбить лицо о пол."
И не сказала. Как будто в горле что-то было, связки не работали.
"Спасибо, что мои руки не как у Санта."
И по памяти опять шибануло оранжевым сквозь веки, грохот, руки…
— Почему вы ему это позволили?
— Откуда мне было знать, что у него в планах? — ну вот, как только он повысил голос, она тут же оскалилась в ответ, а ведь хотела вести себя мирно, конечно, прям щас.
— Вы всем подряд свои руки подаете, любому, кто попросит?
— В этом нет ничего плохого.
— В том, что он вас облизывал, тоже нет ничего плохого?
— В Карне это нормально, король мне тоже руки целовал, при вас, и вас это не волновало.
— Но в следующий раз вы ему руку не дали, значит вас волновало.
Она набрала полную грудь, чтобы ответить, но ее перебил Барт с той стороны двери:
— Идите кушать!
Они оба выдохнули и промолчали.
Шаги Барта проскакали в гостиную, остановились перед дверью, голос стал напоказ грустным:
— Барт исчезает, да? Барта здесь не ждали, Барт тут не нужен. Ну и ладно, Барт себе один перец заберет и пойдет. Или два перца…
— Один! — сказал министр, Барт чуть повеселел и иронично вздохнул:
— Один так один, еда на столе, Барт исчез, до новых встреч.
Министр медленно глубоко вдохнул и опять посмотрел на Веру.
— Вы не должны были ему этого позволять.
— Я ничего не успевала сделать.
— Мне казалось, у вас отменная реакция, будьте откровенны, не "не успевали", а "не сочли необходимым", вы привыкли к таким вещам в своем мире, и не собираетесь от них отвыкать.
— А что я должна была делать? Орать и кругами бегать?
— Вы должны были его ударить еще при первой попытке.
— Он и так в лазарете, куда его еще бить?
— Как вы милосердны к больным.
Она пожала плечами и молча отвернулась, скучающим взглядом изучая стену и окно. С новым стеклом. И задвижка на раме новая, целая. Ей опять стало стыдно, но она не собиралась этого демонстрировать. Министр мрачно скомандовал:
— Пойдемте есть.
— Я не хочу есть, — поморщилась Вера.
— А я хочу.
— Ну и идите.
Он шумно втянул воздух, она не смотрела на него, но кожей чувствовала, как он мечтает взять ее за шею и трясти до посинения.
— Идите со мной.
Прозвучало как приказ, она медленно повернулась к нему, иронично приподняла брови, он сделал физиономию, с которой вчера обвинял Двейна в великодушии и издевательствах над братом, развел руками и