— Вот так, видишь, какая ты отзывчивая. Зачем сопротивляться? — распахивает пижаму, обнажая грудь. Мои руки взлетают вверх, пытаюсь прикрыться, но он ловит их, удерживая. Соски моментально наливаются от прохлады, по коже прокатываются мурашки, а щеки начинают гореть от стыда. — Такая настоящая, натуральная девочка.
Прикасается пальцами к ключицам, обрисовывая, ведет ниже к груди, и я вновь пытаюсь прикрыться и запахнуть пижаму.
— Елизавета! — повышает голос. И мои руки безвольно повисают. Вновь зажмуриваюсь, когда его пальца обводят мои соски. Потому что мне страшно и хорошо одновременно, потому что моему телу нравится, оно горит, и тянет приятной истомой, хочется выгнуться, чтобы получить больше ласки, хочется с силой сжать ноги и кусать губы. А еще хочется рыдать.
Всхлипываю, когда он сжимает сосок пальцами и немного вытягивает. Слезы щиплют глаза. Потому что это все ненормально. Внутри поднимается злость, и, когда пальцы Романа обжигают другой сосок, я выставляю руки и со всей силы отталкиваю мужчину от себя.
— Не надо! Я не хочу. Не трогай! — пытаюсь кричать и морщусь от боли в горле. Быстро запахиваю пижаму, обнимая себя руками. Мне нужно бежать от этого мужчины, иначе я стану такой же бездушной и извращенной. Роман отступает, проходится по комнате и останавливается возле окна спиной ко мне. — Отпусти меня, — молю я, пытаюсь бороться со слезами. — Я не могу так… по расчету. Ну не могу!
— Нет, — бездушно отрезает мужчина. Калинину чужды жалость и сострадание.
— Я твоя собственность?
— А как ты хотела? — иронично усмехается, разворачивается ко мне. От его улыбки мороз по коже. — Думала, все, что я тебе даю, просто так? — обводит руками комнату.
— Я думала, это… — не договариваю. Калинин не знает, что такое любовь. Сплошной расчет, цинизм и холодный разум. — Я уже ничего не хочу… — отхожу от него подальше.
— Ты будешь рядом делать все, что я пожелаю, пока не перестану нуждаться в твоих услугах, — отрезает, словно я его собачонка. — Мы уже помолвлены! Я заявил о тебе общественности. Очередной раздутый скандал мне не нужен.
Впервые слышу в его голосе эмоции. Но вот только сейчас они мне не нравятся. Он зол и категоричен.
— Не буду, — обессилено вздыхаю, скатываясь на подушки.
Он вновь отворачивается к окну. Тишина. Проходит минута, две, три… Я пытаюсь восстановить дыхание и утихомирить колотящееся сердце. Пусть я дура, пусть отказываюсь от шанса в жизни. Но я не могу вот так… по расчёту и плану… Я хочу по любви. Эгоистично хочу, чтобы меня любили! И хочу отдавать всю себя тому, кто меня любит, а не рассчитывает всю мою жизнь на бумаге! Все эти игры сильных мира сего не для меня.
— Я тут на досуге изучил твое досье, — вдруг произносит он. — Нужно было знать, на ком собираюсь жениться.
Даже не удивляюсь.
— Так вот, твой отец брал большой кредит на строительство дома. Но, к сожалению, в связи с болезнью не смог его выплатить. О чем твоя мать не знала. За все время накопились очень большие проценты. И даже продажа дома не смогла покрыть нужную сумму. Судебные тяжбы только усугубили ситуацию, и сумма вновь выросла. Твоя мать, конечно, выплачивает по мере возможности… Но это кабала для нее.
Резко сажусь, не веря своим ушам. Да, это правда. Но мама говорила, что продажа дома все покрыла и мы ничего не должны.
— Так вот, — холодно продолжает он, отодвигая шторы и всматриваясь в окно. — Будет очень жаль, если завтра к ней явятся коллекторы и начнут давить, я слышал, она у тебя сердечница… Не помню точный диагноз. А если она вдруг лишится квартиры и останется на улице…
— Неправда, ты лжешь! — вскрикиваю я, соскакивая с кровати. — Она ничего не должна!
— К сожалению, должна и не просто банку с госучастием, а конторе, которая накручивает космические проценты и не гнушается выбивать долги со старушек.
— Нет… — слезы всё-таки скатываются из глаз от бессилия, шока и грязного шантажа.
— Я могу быть холодным и расчётливым ублюдком… но не лжецом, — он вынимает из кармана мой телефон и кидает его на кровать. — Позвони матери, узнай. Но всего этого можно избежать, если ты станешь сговорчивее и примешь мою реальность.
Поднимаю на него глаза и ничего, кроме ненависти, не чувствую. Калинин преодолевает расстояние между нами и хватает меня за талию, резко впечатывая в себя.
— Что бы ты обо мне ни думала сейчас, не все так мерзко, как тебе кажется. Я не хотел до этого опускаться, но ты не оставила мне выбора. Переосмысли все этой ночью. Твоя мать обретёт спокойствие, достойную и сытую старость. А ты – безграничные возможности и достойную жизнь. Ты очень красивая девушка с правильными ориентирами и принципами, которая достойна лучшего. Ты оценишь это, когда наберёшься ума и все проанализируешь, — проговаривает мне в лицо хриплым шепотом. Наклоняется, но я резко отворачиваюсь, и его горячие губы впечатываются мне в ухо. Вздрагиваю, когда он больно прикусывает мою мочку и тут же целует. — И да, я учел твои претензии по поводу Валерии. Ты права, очень некрасиво, имея невесту, трахать любовницу. Это порочит мою репутацию и оскорбляет тебя. У нас должны быть полноценные отношения, — шепчет мне на ухо, глубоко втягивает запах моих волос и отпускает. — Спокойной ночи, Елизавета, надеюсь, завтра ты будешь покладистее, — разворачивается и уходит, а я так и стою посреди большой шикарной спальни, всхлипываю и больно щипаю себя, пытаясь понять, не сон ли это.
ГЛАВА 4
Елизавета
Очередное утро не несёт ничего хорошего. И даже солнечная погода за окном не радует. Переворачиваюсь на живот, обнимаю подушку, закрываю глаза, пытаясь вновь уснуть. Но сна совсем нет. Болезнь отступила, температура больше не поднимается. Да и выспалась я вчера. Вновь переворачиваясь, сажусь в кровати, кутаясь в одеяло. Еще рано. Горло все равно болит, и хочется горячего чаю. Нужно позвонить маме и все аккуратно разузнать, но я не решаюсь. Еще есть маленькая надежда, не хочется ее терять.
В дверь тихо стучат. А я не хочу никого видеть. Словно, пока я под одеялом, это все неправда, а как только выйду, сразу окунусь в реальность. Дверь открывается, и в комнату входит женщина, которая вчера меняла мне белье. Простая, обычная женщина, в теле, милая, круглолицая.
—