Третья проблема повседневности связана с утратой привычных занятий. Многие люди оказались без работы. Это касается как представителей умственного труда (университетские профессора, например), так и промышленных рабочих. Основным занятием населения в таких условиях становится поиск средств для физического выживания.
Революционный период стал временем одичания и распространения девиантных форм поведения. Применительно к истории досуга это означает, что должны были получить большее распространение асоциальные и нетрадиционные формы свободного времяпрепровождения — пьянство, азартные игры, наркомания и т. п. В действительности же сфера досуга выглядит несколько иначе.
В 1914–1924 гг. в России действовал «сухой закон», на отмену которого государство не шло, даже учитывая возможную выгоду от монополии на алкоголь. Примечательно, что знаменитое постановление СНК РСФСР от 19 декабря 1919 г. «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ» никак не упоминало о необходимости запретительных мер в связи с угрожающим обществу размахом пьянства среди населения. За распитие незаконно приготовленных и незаконно полученных крепких напитков в публичных местах, во всякого рода заведениях, а также за допущение такого распития и за появление в публичном месте в состоянии опьянения виновные должны подвергаться лишению свободы с принудительными работами на срок не менее одного года. Однако в целом текст постановления демонстрирует заботу о сохранении производства крепкого алкоголя в руках государства и только[57]. В этот «героический» период революции пьянство рассматривалось как старорежимный пережиток, который исчезнет, как только будут устранены социальные условия, способствующие ему.
В результате запретительных мер количество пьяных существенно снизилось. На наш взгляд, главным оказалось то, что досуг, связанный с потреблением алкоголя, оказывался слишком затратным. По наблюдению С.И. Аничковой, в 1919–1920 гг. пьяные совершенно исчезли с улиц Петрограда[58].
При этом особое значение приобретала борьба с самогоноварением, на которое тратилось драгоценное зерно. В результате широкое распространение получили разнообразные алкогольные суррогаты. Так, в повести С. Григорьева «Казарма» описан процесс употребления популярной в городах «ханжи» (напиток на основе денатурированного спирта, лака или политуры): «„Теперь мы выпьем ханжи?“ — „Я не пью“. — „Я знаю!“ Он достает из корзинки бутылку квасу и большой флакон из-под вежеталя, полный фиолетового спирта. Откупорил квас, прилил туда денатурата, взболтнул, прижав перстом. Из бутылки фонтаном брызнуло прямо мне в лицо вонючей ханжой. Отираюсь смиренно. Он наливает в кружку, пьет и мучительно крякает. Долго кашляет и бранится. Повеселел. — ,Что, хорошо?“ — „Не хвалю!“ — „Рвет с нее?“ — „Всяко бывает!“»[59].
Меньше в годы революции стало и проституток, но не потому что власти проводили запретительную политику по отношению к этому «буржуазному пережитку», а потому что изменились условия физического существования людей в городе. Города обезлюдели, закрылись не только публичные дома, но и рестораны, кафе и другие злачные места. Под влиянием голода и бытовых трудностей понизилась сексуальная активность мужчин. Определенный уровень спроса на продажный секс обеспечивали только солдаты и матросы [60].
Потребление алкоголя в рассматриваемый период в значительной мере заменило потребление наркотиков. То, что до революции являлось привычкой аристократии, богемы и полусвета, в годы революции и особенно Гражданской войны получило массовое распространение. С.И. Аничкова в своих мемуарах отмечает, что сродни наркотикам были азартные игры, которые объединяли людей разного социального положения[61]. Эта форма девиантного досуга после революции выплеснулась на улицы. Азартные карточные игры проникли в солдатскую среду, в которой ранее они были запрещены[62]. К картежной игре толкали напряжение войны и перманентное безденежье. Популярностью пользовался каторжный преферанс, или терц, требовавший особой концентрации внимания. Безусловно, он позволял выключаться из реальности[63].
После Октября 1917 г., несмотря на репрессивную политику большевиков, игра в карты и др. формы приобщения к миру азарта продолжалась. Анонимное письмо во ВЦИК (19 декабря 1917 г.) призывало: «Спасите наших братьев от разорения, а их матерей, жен и детей от вечных слез и нищеты. Закройте все биллиарды, эту тысячеглавую гидру, пожирающую все заработки трудящихся и обогащающую только трактирщика да шулеров. Царские чиновники видели в разорении народа свое благополучие, а Вы, товарищи, наши отцы и братья, раз навсегда закройте эти грабиловки»[64].
Вместе с тем некий гражданин И.Н. Давыдов предложил Высшему совету народного хозяйства проект выкачивания денег из карманов «паразитов», спекулянтов, которые «живут вовсю, от массы свободного времени сидят в Ресторанах и Кафе, пьют и едят за десятерых, платят за все бешеные деньги и тем самым заставляют рестораторов запрещенными способами добывать провизию и преподносить под пикантными соусами обжорам буржуям.
В рабочих кварталах нет мяса, масла и хлеба, а в ресторанах всего вдосталь, рабочему же трудовому человеку ресторанные цены не по карману».
Проект заключался в организации бегов с тотализатором[65].
Увлечение азартными играми показывает, что распространение девиантных форм досуга в годы революции и Гражданской войны, среди прочего, связано с неустойчивостью существования, пониманием того, что жизнь может оборваться в любой момент, что нет прочных связей, распадаются семьи и т. п.
Между тем, несмотря на трудности военного времени, период 1917–1922 гг. отмечен интенсивными поисками новой досуговой культуры, основанной на идеях построения нового общества и воспитания нового человека, с одной стороны, и на криминализации девиантных форм досуга — с другой[66]. Власть предлагает городскому населению новые праздники. Повышается доступность кинематографа, театра и проч. В силу вышеописанных материальных и бытовых трудностей пространство досуга сузилось, однако говорить о его полном исчезновении не приходится.
* * *Досуговая культура, характерная для индустриального общества, начала активно формироваться в России на рубеже XIX и XX вв. Можно предположить, что власть, столкнувшись с новыми формами свободного времяпрепровождения городского населения (в том числе и девиантными), не успела выработать четкой политики по отношению к ним. В то же время в различных слоях городского населения (прежде всего в пролетарской среде) еще не сложились устойчивые формы культурного досуга, что и обусловило преобладание девиантных форм использования свободного времени.
Экскурс в дореволюционную историю Санкт-Петербурга показывает, что основные формы девиантного досуга были распространены задолго до прихода к власти большевиков. Пьянство, хулиганство и другие осуждаемые или незаконные девиации — неотъемлемая составляющая теневой стороны жизни блистательной имперской столицы. Революционная повседневность внесла существенные коррективы в досуговый ландшафт, но ряд альтернативных, официально неодобряемых поведенческих моделей и культурных практик успешно адаптировались под нее, сохранив свою актуальность и в советскую эпоху.
При этом для историка принципиальным является осознание релятивности социальной нормы, того, что «те или иные виды, формы, образцы поведения „нормальны“ или „девиантны“ только с точки зрения сложившихся (установленных) социальных норм в данном обществе в данное время (здесь и сейчас)»[67]. Особенно актуальным это оказывается при изучении обществ, в