И все-таки Гэри предпочел девчонку брату. Почему?
– Тебе теперь тоже нужно напиться? – спрашивает Флоренс понимающе.
Взяв себя в руки, Джек открывает глаза, и она аккуратно подпихивает рокс ближе к его губам.
– Кажется, нас обоих оставили за бортом, – заявляет она, – так что пей, Джек Эдвардс.
Когда она так приказывает, не повиноваться невозможно. Джек одним махом опустошает рокс и наблюдает за тем, как Флоренс повторяет за ним.
– Никогда не пила джин чистым, – признается она и морщит нос.
– Хороший джин ни с чем не мешают, – отвечает он, – но тебе могу долить тоника.
– Поздно, я снова начинаю напиваться.
Джек опять наполняет роксы и поднимает тост.
– За наши разбитые сердца!
– За разбитые сердца, – эхом повторяет она.
Спать не хочется, кажется, им обоим. Джек задает Флоренс пару вопросов о работе, с удовольствием наблюдая, как ее мысли уносятся в сторону галереи. Она не отрывает глаз от картины Джен, пока рассказывает о великолепной художнице, которую недавно откопала в очередной арт-школе.
Этот горящий взгляд, увлеченный голос и неутомимая слежка за тем, чтобы он успевал за ней в скорости опьянения, заставляют на время забыть о том, какая Флоренс стерва. Сейчас это просто красивая девушка с удивительным для американки тонким чувством прекрасного. Не зря она занялась искусством, у такой и правда может получиться что-то хорошее.
Джек не любит галереи в Нью-Йорке: это места для скучающих толстосумов и их восторженных девушек-аксессуаров. Там вечно все ходят с умными лицами, делают вид, будто что-то понимают, чувствуют себя элитой. Больше всего смешит то, как сильно посетители галерей пытаются источать атмосферу старых денег. Словно в Америке есть хоть что-то по-настоящему старое, кроме бизонов и Аппалачей.
Но у Флоренс и правда есть вкус. Жаль, что в этом городе ее талант уходит в никуда.
Когда бутылка грозит закончиться, Джек наконец слезает с подоконника и невольно поправляет воротник футболки.
– Дама позволит пригласить ее на танец? – спрашивает он, склоняясь в шутливом поклоне.
– Без музыки? – Флоренс опускает ноги на пол и отвечает на протянутую руку.
– Алекса, включи Фрэнка Синатру.
Сложно сказать, что из этого вечера опьяняет больше. Джин? Музыка? Самая красивая девушка Нью-Йорка, тонкая талия которой горит под его пальцами?
– Ты пахнешь цветами, – шепчет Джек ей на ухо, прежде чем отвести руку и закрутить ее сильнее в свои объятия.
– А ты – мятным шампунем, – отвечает она с улыбкой.
Искушение слишком велико. Теперь Флоренс совсем не так запретна, чем несколько часов назад, но все равно заставляет сердце колотиться в груди. Почему именно она?
Почему из огромного Нью-Йорка с миллионами девушек сейчас, в его квартире, босая, с ним танцует Флоренс Мендоса?
Пытаясь найти ответ на этот вопрос, Джек опускается к ее губам.
Манчестер, 2011
Гэри стоит над мертвой козой, неловко разводя руками, будто пытается понять, что с ней теперь делать. Джек, и без того накрученный донельзя, осматривает бампер и видит на нем совсем небольшую, но отчетливую вмятину.
Мало им было приключений за сегодня? Свернули, чтобы спиздить бензин, торчали в орешнике, пока мимо проехало машин десять, не меньше. Заблудились в лесу, потому что объезжать пришлось аж по самый Уиган. И вот теперь, когда уже пообещали Леону доехать до Карлайла без приключений, они сбили ебучую козу и помяли бампер.
Угон ретротачек для чайников: никаких, сука, следов. Ни вмятин, ни царапин, ни пятен. Красная «Альфа-Ромео» шестьдесят девятого года, которую они гонят в сраный Абердин, только что потеряла в цене процентов тридцать. Если пять минут назад она была как новенькая, то теперь хер поймешь, что с ней делать.
– Что опять? – слышится позади голос Леона.
– Есть проблема, – глухо говорит Гэри.
Он отрывает взгляд от козы и переводит на машину, после чего мрачнеет еще сильнее и качает головой.
– Думаешь, не увидят? – спрашивает Джек. – Или скажем, так и было?
– Что так и было? – Леон вырастает у него из-за плеча.
– Бампер, – указывает рукой Гэри. – Мы козу сбили.
– Вы… что?
Тот оббегает машину и садится на корточки перед бампером. Тыковка подходит с другой стороны, с тревогой глядя на них.
– Каким образом она вам мешала? – вздыхает он.
– Похуй на козу, – бурчит Леон, аккуратно касаясь вмятины, – сюда посмотри.
Гэри приподнимает брови, недовольный тем, что происходит. Он неторопливо пинает в кусты труп незадачливого животного. Блядь, это практически улика.
– Варвары, – стонет Тыковка, с болезненной любовью поглаживая крышку багажника, – не берегут они тебя.
– Это можно поправить? – коротко спрашивает Леон.
– Здесь – нет, мне как минимум нужны кипяток и вантуз, – быстро отвечает тот, – и полировать нечем. А вообще в идеале нам бы в гараж.
– Там вакуумный упор, – добавляет Гэри.
– В Манчестер не поедем, – решает Леон, поднимаясь. – И это всего лишь от козы?
– Скажи спасибо, что они не лося сбили, – морщится Тыковка.
Гэри молча допинывает козу, выглядит это как идиотский артхаусный фильм. В ночной тишине слышатся стрекочущие звуки каких-то насекомых, отдаленный лай и совсем глухо – шум машин с дороги.
– Едем в Блэкпул, – сообщает Леон. – Зверюга, сядь за руль. Мне так спокойнее.
Глава 4
Цветочек
Солнечный свет настойчиво пробивается сквозь веки, заставляя открыть глаза. Флоренс отворачивается, но он словно повсюду. Стоит ей пошевелиться, голова моментально отзывается острой болью в висках. Прохладная часть подушки не помогает: господи, сколько она вчера выпила?
В рту появляется неприятный алкогольный привкус, как после студенческой вечеринки. Нужно подниматься, хотя бы зубы почистить, а в идеале – залезть под душ и немного освежиться. От нее, наверное, пахнет, как от помойки, там ведь были и вино, и джин, и…
Флоренс распахивает глаза, пытаясь понять, где она. Воспоминания сносят волной: сначала пино гриджио у друзей дома, потом в Бри проснулся ее обычный пьяный чертенок, и они пошли смотреть на подпольные бои.
Тело Джека, блестящее от пота во время поединка.
Его губы, кусающие ее в грубом и голодном поцелуе, полном остатков адреналина.
«Не думал, что ты настолько отбитая».
Грязные взгляды людей в той комнате.
Квартира Джека.
Сам Джек.
И второй поцелуй, такой нежный, что от него в голове стало пусто, и можно было взлететь.
Больше никаких событий Флоренс не помнит. Она оглядывает себя и понимает, что раздета до трусов и находится не в своей спальне. Хуже этого ничего придумать нельзя.
Джека в комнате нет. Тут и спрятаться негде: места мало, кровать придвинута к панорамному окну, из которого виднеется пролив, а рядом с ней – только тумбочка. Единственная дверь, судя по всему, ведет в гостиную. Флоренс приподнимается на локтях и оглядывается: сбоку от себя замечает еще одну. Хорошо бы это была уборная…
Слезть с кровати сложнее, чем она думала: боль в голове становится сильнее, и хочется приставить к виску дрель. Ноги держат с трудом, и Флоренс, цепляясь за стенку, почти доползает до двери