А она меня слышит? Может человек без Шума слышать другого человека?
Я посмотрел на нее и подумал как можно громче и яснее, ты меня слышишь? Слышишь меня?
Но она совсем не изменилась – ни с лица, ни вообще с виду.
– Ладно, – сказал я и отступил на шаг. – Ладно. Ты просто сиди, где сидишь, ладно? Вот там и сиди.
Еще несколько шагов назад, но глаз я с нее не сводил, а она – с меня. Руку с ножом я, правда, опустил и высвободил из рюкзачной лямки, а потом и весь рюкзак сбросил на землю. Держа одной нож, другой я полез внутрь и выудил книгу.
Што-то она больно тяжела для того, што сделано из слов. И пахнет кожей. А унутри – многие страницы, где моя ма…
Так, это может подождать.
– Смотри за ней, Мэнчи, – велел я.
– Смотреть! – буркнул он.
Я заглянул под обложку. Там и вправду обнаружилась сложенная бумага, как Бен и сказал. Я ее развернул: на одной стороне – от руки нарисованная карта; другая вся исписана, но там столько букв, што у меня никакого спокойствия Шума сейчас не хватит даже попытаться их разобрать, – так што я просто уставился на карту.
Наш дом – вот он, в самом верху, а под ним – город, и река сбоку, по которой мы с Мэнчи шли, течет в болото, где мы прямо сейчас и сидим. Но на этом все не заканчивается. Болото тянется, пока снова не превращается в реку, а по берегу у нее идут стрелочки, стало быть, это вот куда Бен хотел, штобы мы с Мэнчи пошли, и я повел по стрелочкам пальцем, а они прямо взяли и вышли с той стороны болота, прямо к…
ХРЯСЬ!
Мир на секунду стал очень светлый, потому как мне што-то прилетело в голову, как раз в больное место, куда мне двинул Аарон, и я, естественно, опрокинулся, но, опрокидываясь, махнул ножом куда-то вверх, и там слегка вскрикнули от боли, а я успел подхватиться, пока совсем уж не упал, и развернуться, и оказался сиднем на земле, прислонив тылом руку, которая с ножом, к боли в голове, глядя, откуда напали, и вот тут я первый свой урок и усвоил: то, у чего нет Шума, может подкрасться, а ты и не заметишь. Прямо к тебе подкрасться, будто и нет его там вообще.
Девочка тоже сидела на заднице на земле, поодаль, держась рукой за повыше локтя: между пальцами текла кровь. Палку, которой она меня саданула, она уронила, и лицо ее словно провалилось целиком унутрь себя – это из-за того, што она чувствовала от раны.
– ТЫ ЗАЧЕМ ЭТО НАХРЕН СДЕЛАЛА? – завопил я, стараясь не слишком хвататься за лицо.
Как же задрало, што меня все сегодня бьют!
Она так и смотрела на меня, молча, сморщив лоб, держась за руку.
Кровь текла реально сильно.
– Палка, Тодд! – сообщил Мэнчи.
– А ты, еть, где был?! – повернулся к нему я.
– Какал, Тодд.
Я рыкнул и кинул в него какой-то грязью. Он отскочил и принялся обнюхивать кусты, будто в целом свете ничего необычного не происходит. Внимания у собак хватает на длину спички. Идиотские твари.
Начало смеркаться. Солнце уже прямо садилось. И без того темное болото сделалось еще темнее, а мне так никто до сих пор и не ответил. Время-то идет, а мне как бы не полагается ни торчать тут, ни идти домой, и здесь точно не полагается быть никакой девочке.
Ух ты, как же у нее рука кровит.
– Эй, – голос у меня дрожал от бегущего сквозь меня заряда. (Я – Тодд Хьюитт, думал я, я – почти мужчина.) – Эй, – на этот раз чуть помягче.
Она смотрела.
– Я тебя не трону, – выдавил я, дыша тяжело, совсем как она. – Ты слышишь? Я тебя не трону. Если ты не станешь бить меня больше никакими палками, поняла?
Она поглядела мне в глаза. Потом поглядела на нож.
Она меня понимает?
Я опустил нож с уровня лица и дальше, почти до земли, но положить – не положил. Свободной рукой я принялся снова рыться в рюкзаке, пока не нарыл медипак. Вынул, поднял.
– Медипак, – сказал я; она не шелохнулась. – Ме-ди-пак.
Медленно показал себе на плечо, туда, где на ее руке была кровь.
– У тебя кровь.
Ничего.
Я вздохнул и стал подыматься. Она дернулась, села на попу. Я снова вздохнул, на этот раз злее.
– Да не трону я тебя. – Поднял медипак, показал: – Это лекарство. Штобы остановить кровотечение.
Опять ничего. Может, там, унутри нее, ничего и нет? Одна пустота?
– Смотри.
Я разорвал медипак, одной рукой неуклюже пошуровал в нем, вытащил антисипическую салфетку, зубами сорвал упаковку. У меня у самого наверняка идет кровь – там, куда мне сначала Аарон двинул, а потом она добавила. Салфеткой вытер глаз и бровь – ага, конечно, кровь. Протянул девочке салфетку.
– Видишь? – показал на глаз. – Она останавливает кровь.
Один шаг вперед, всего один. Она опять дернулась, но уже не так сильно. Еще шаг, и еще, и вот я уже рядом с ней. Она так и смотрела, не отрываясь, на нож.
– Я его класть не буду, так што просто забудь, – предупредил я и потянулся салфеткой к ее руке. – Даже если рана глубокая, она ее затянет, понимаешь? Я тебе помочь пытаюсь.
– Тодд? – бухнул Мэнчи; вопросительные знаки из этого коротенького слова так и сыпались.
– Минуту, – отмахнулся я. – Смотри, у тебя кровь везде. Я могу это вылечить, понимаешь? Только давай без всяких там шлепаных палок, усекла?
Она смотрела… смотрела… смотрела… Я старался вести себя очень спокойно, хотя на самом деле спокойно мне не было. С чего я вообще решил ей помочь – после того как она меня по черепу стукнула? Но я и правда больше ничего не понимаю. Бен сказал, на болоте будут ответы, но тут нет никаких ответов – тут только девочка, у которой идет кровь, потому што я ее порезал ножом, хотя она это заслужила, и если я смогу остановить ей кровь, возможно, это што-то изменит.
Я не знаю. Не знаю, што делать, поэтому просто што-то делаю.
Девочка все еще смотрит на меня и тяжело дышит. Но не убегает, не дергается, а потом берет и совсем чуть-чуть, так, што даже и не заметишь, поворачивает ко мне плечо, штобы я мог дотянуться до пореза.
– Тодд? – опять гавкнул Мэнчи.
– Цыц, – отрезал я, не желая ее больше пугать.
Так близко к ее безмолвию… у меня словно сердце взрывалось и разлеталось по всей округе. Меня словно тянуло в бездонную яму, словно звало оттуда из глубины – падай, падай, падай!..
Но я взял себя