– Ничего. Я что-нибудь придумаю, – отмахнулся Турка.
– Я и не собирался его бить, рука сама пошла!
Любой нормальный пацан должен отвечать, если харкнули в рожу. И это же была открытая провокация!
Зашли в класс, уселись на то же место. Разве что здесь планировка другая: дверь возле доски, рядом с ней – первая парта третьего ряда. Учительский стол-бульдозер в том же месте. Полированная столешница прикрыта толстым стеклом, под ним всякие бумажки, картонные прямоугольнички календарей и записки.
Последний урок. Как же неохота сидеть на матеше, особенно после обществознания! А Мочалка уже целую кучу всякой дряни задала, написала сбоку на доске. Турка накарябал в тетради число.
Вова выложил бордовый учебник алгебры, первую часть, вытащил новенькую тетрадку с Уэйном Руни. Поглядел на Турку и кисло улыбнулся.
– И что теперь? Ты точно придумаешь что-то?
– Ага, не боись.
Зашла Дина Алексеевна. Светло-каштановые пряди волос с сединой, как пушок одуванчика на ветру. Круглые глаза навыкате, морщины, штаны у кармана в меле, губы подведены помадой морковного цвета. Никогда Турка не понимал, зачем старухи пользуются косметикой, отвратительное зрелище.
– Начинаа-еем наш у-урооок, – протянула Мочалка скрипучим голосом. От него Турку всякий раз брало уныние. Как-то поставили сразу четыре урока математики. Все чуть с ума не посходили, а Мочалке хоть бы хны. – Вы не забыли, что у нас ГИА-А?
– Прямо сейчас? – спросил Ваня Проханов. По классу прокатился смех.
– Нет, Ванечка, в конце года. А прямо сейчас у нас многочле-ены!
– Члены! – выкрикнул Вол и противно захихикал. Дина Алексеевна взяла со стола растрепанную книженцию, Воскобойникова подала математичке журнал. Та села за стол, послюнила палец и принялась листать страницы. Класс потихоньку начал шушукаться.
Матеша – один из немногих предметов, где хоть какая-то дисциплина. Хотя если Мочалка выходит в коридор, начинается обычная песня. Бумажки, драки, выбрасывание из окна портфелей.
Самая милая забава – выкинуть чей-нибудь рюкзак. Обычно сбрасывали вещи Муравья. После он убегал и не ходил в школу пару дней.
Дина Алексеевна действительно похожа на растрепанную, древнюю мочалку, которую рука не поднимается выбросить. Вроде бы уже невозможно пользоваться, и куски войлока отваливаются или там поролона, а ее все хранят.
Мочалка закончила заполнять журнал, и, нацепив на мясистый нос очки со стеклами-половинками, деловито напомнила:
– Ребята, у нас ГИА. Вы хоть понимаете? Сложнейшие тесты, никакой помощи на экзамене. Никаких мобильников и даже калькуляторов. Боже упаси вас притащить шпаргалки. Да за это сразу выгонят! – она заходила вдоль доски. – Мы должны за полгода пройти программу – господи, да что там проходить? И уже с марта начнем подготовку к Государственной Итоговой Аттестации. Будем разбирать тесты за прошлый год. В этом же году будут совершенно другие. Они приходят в запечатанном виде, доступа к ним нет. Так, и кто же мне скажет, что такое многочлен? Какой способ решения мы разобрали на первом уроке? – она оглядела безмолвные ряды поверх очков.
– Члены! – снова выкрикнул Вол.
На этот раз почти никто не отреагировал. Кто вообще думает об экзаменах в первую неделю учебного года?
Кто-то из ботанов с грехом пополам ответил на вопрос. Дина Алексеевна снова начала твердить про план, про контрольные, про геометрию (вот что Турка никогда не понимал и от всей души ненавидел), снова про экзамен, начала вспоминать прошлый год… Самый верный способ оттянуть начало занятия – это спросить у Мочалки про ГИА. А потом только и успевай поднимать голову, чтоб не заснуть.
Турка не думал, что девятый класс будет таким уж сложным. Сдает же как-то народ эти экзамены, значит, серьезных проблем не будет. Вон Вол вообще сидит и режет раскатанную в колбаску жвачку на кусочки.
Вот так и надо жить, без особых тревог и забот.
Потом Мочалка вспомнила о перекличке, отметила отсутствующих и продолжила рисовать всякую дребедень на доске. Вызвала Шарловского, тот что-то начал мямлить, найти корни многочлена не смог и сел на место с двойкой.
Затем вышел еще кто-то, еще…
Турка думал о Коновой. Хорошо бы проводить Ленку после школы, узнать, где она живет. Или просто взять у кого-то из девчонок номер и позвонить?
Ну нет. Начнут шептаться, слухи – дело такое. Неохота как-то, чтоб все знали. Вот и про саму Лену говорят всякое: то она ни с кем не разговаривает и парней презирает, то она дает каждому встречному.
Воскобойникова чешет, что Конову это-самое двоюродный дядя. Что ж, всякое бывает, но Турка не верил. Позавчера Ленка пришла в белой обтягивающей маечке. Собирала волосы в хвостик, руки подняла, и Турка увидел мельком подмышки. Сероватые, выбритые и с прыщиками раздражения.
От этих мыслей и сейчас появилось напряжение в штанах.
В дверь постучали, на пороге появилась целая компания: Тузов, Крыщ, Рамис – с ватками в носу – и прочие.
– Дина Алексеевна, можно?
– Где это вы были? – Мочалка поглядела на них поверх оправы.
– В медпункте. У Рамиса кровь пошла.
– Кро-овь? Так может тебя домой отпустить, Сулейманов?
– Я посижу, нормально, – ответил Рамис. Глаза блестели. Он поглядел на Вовку, а тот продолжал изучать параграф учебника. Турка внимательно следил за лицом Тузова, но ничего не мог по нему прочесть.
Тузов поглядел на портреты математиков – их тоже целая куча висит на дальней стене класса. Перевел взгляд на Дину Алексеевну:
– Так мы зайдем?
– Заходите, ребятушки. Я вам «энки» уже поставила, ну ничего. Корегой замажу.
Близнецы приглушенно захихикали. Вол тоже заржал, и под шумок швырнул в Русакова катышек жвачки.
Проходя мимо, Рамис пихнул Вована и провел ребром ладони по горлу. Тот сделал вид, что не заметил, и вытащил мобильник. Поерзал и запрятал трубку обратно в карман.
– Пол-урока осталось, – прошептал он. – Ты что-нибудь придумал?
– Хочешь, можем выйти через зимний вход. Попрошу бабу Лелю, она откроет. Наверное.
– Нет, ну допустим, мы сейчас соскочим, – горячо зашептал Вован, – а дальше? Ты… Они ведь твои друзья?
– Бывшие, – после паузы ответил Турка. Ему было тяжело признаться в этом даже самому себе.
Наступил такой момент, когда надо думать о будущем и взрослеть. Дело даже не в экзаменах и учебе, просто он видел, куда подобная дорожка приводила старшаков.
Те, кого пока не посадили, воровали или грабили. Кто-то начинал колоться. Девчонки из таких компаний давали всем направо и налево, заболевали какой-нибудь дрянью или беременели никому не нужными детьми.
Уличные гулянки, мелкие кражи, водка, «районы», «стрелки». Чей-то крепкий кулак случайно не рассчитывает силу. Кто-то в пылу ярости выхватывает нож…
Кто-то, как например Рыков, падает на асфальт после удара трубой, и из трещины в голове сочится желтоватая губчатая субстанция, липкая как кисель.
Когда Рыкова выписали из больнички, даже самые близкие друзья не могли узнать в тщедушной фигурке своего приятеля. Он качал головой, что-то бормотал и весь трясся, а на нижней губе у него теперь всегда висела