— Ну, давай показывай, — голос Палермо заметно дрожал, гладко выбритый череп покрылся каплями пота. Неясно только, что его так возбудило — ожидание сногсшибательного открытия или натянувшаяся на груди Ален футболка. Боже, ну трахни ее в конце концов!
Я отвернулся, больше не в силах выносить дурацкое зрелище, но увидел картину не лучше. Передо мной, за столами, поставленными в два ряда, сидело человек двадцать геймеров. Их лица, обращенные в мониторы, мягко говоря, не вызывали симпатии. Азарт и, казалось, совершенно необоснованная ненависть на свой лад слепили из них маски. Время от времени, крича страшными голосами, они перебрасывались друг с другом командами-кодами, понятными одним только им… Странно, чему я так удивляюсь? У всякого геймера такое лицо, когда он убивает. В команде или в одиночку — убивает. Бывают рожи и похуже, когда, помимо страсти и ненависти, на них можно распознать знак проклятия — едва уловимый, на миг-другой всплывающий из самых глубин сознания. Отметив собой, как оспинкой, фейс очередного геймера, такой знак вновь растворяется в его зачумленном игрой взгляде. Бр-р!.. Но все-таки странное дело, чему я так удивляюсь? Ведь еще два дня назад я приходил сюда убивать. Как они — убивать.
Когда я снова повернулся к ребятам, Кондрат, как у себя дома, расхаживал по «Сайту мертвых». Я всмотрелся: карта сайта — типичный план кладбища: крестики повсюду, могилки, надгробные камушки… Ну и ну! Мне начинало это нравиться. Хм, даже могилку себе можно забить.
— «Займи местечко», — с невероятно томным придыханием, будто предлагая секс по телефону, прочла Ален и ткнула пальчиком в точку на мониторе. — Хочу здесь!
— Погоди, успеешь еще, — Палермо инстинктивно схватил Ален за руку, словно она могла и вправду броситься занимать местечко на виртуальном кладбище. Боже, вы только гляньте на Палермо! «Погоди, успеешь еще». Щенячья нежность!.. Как же все-таки он любит ее. Я искренне завидовал Палермо, но Ален мне ничуть не было жаль. Ведь она любила меня.
— Да пускай займет, — вдруг поддержал Ален Кондрат. — Классный прикол — выбираешь могилку и… А черт его знает, что будет потом.
— Неужели? — ухмыльнулся я. — Ты же всегда все знаешь.
— А давайте прикольнемся… над кем-нибудь? — Палермо загорелся, вдохновленный, видимо, только-только пришедшей в его бритую макушку идеей.
— Например, над Андрюхой, — подсказал я. И чего это я вдруг вспомнил Андрюшку Карпова? А фиг его знает.
— Ну хоть бы над Андрюхой, — с явной поспешностью согласился Палермо. Что, дружок, кишка тонка самому выбор сделать? — Андрюха мне вчера о своих жизненных планах рассказывал. Так их за сто лет не осилишь.
— Вот мы ему и поможем, — Кондрат гадко осклабился. — Ну, какой срок назначим ему?
Я с нарочитой серьезностью наморщил лоб:
— Предлагаю пару дней на раскачку.
— Принято. Ален, вбивай, — приказал Кондрат. Я заглянул из-за его плеча: в окошке кладбищенского меню Ален набрала: «13 августа».
Нам сразу же стало скучно.
— Ну, чего здесь еще клевого? — не стесняясь зевка, спросил-пропел Кондрат. Перебивая друг друга, стали читать меню:
— «Начальник кладбища», «Похоронная процессия», «Церковь», «Покойницкая», «Некрологи», «Привидения», «Вурдовампы», «Трактир „Черепок“, „Переписка с духами“…
— Давайте вурдовампом покликаем.
— Постой, это, кажись, грызуны из семейства вампиров?
— Банально.
— Да, согласен, надоело.
— Тогда сходим в церковь. Эрос, ты давно был в церкви? — не моргая, Кондрат смотрел на меня. Ну, чего ты уставился?
— Не помню. Вроде бы на Пасху.
— Надо же. А ты, Палермо?
— Чего я в ней забыл? — Палермо невольно попятился. — Ты ж сам говорил: „Святость связывает“.
А я ни с того ни с сего разозлился: — Ладно, хватит трепаться. Зайдем…
— Так я о том же: зайдем, помолимся, — резво подхватил Кондрат. Скосив взгляд на Ален, усмехнулся. — Расскажешь потом папику, чтобы в следующий раз не упрекал нас в безбожии.
— Не в безбожии, а в отсутствии святого у нас, — со знакомым придыханием поправила Ален.
— А, один черт! — Кондрат от души клацнул по мышке — и мы вошли в церковь.
— Ну и церковь! — присвистнул от неожиданности Палермо и немедленно провел рукой по голой макушке, словно проверял, все ли у него цело или, наоборот — не выросло ли чего лишнего.
— Да-а, если это церковь, то я Николай Угодник, — скорчил гримасу Кондрат.
— Гляньте, стены пулями изрешечены, — сложив руки лодочкой, в безотчетном порыве Ален поднесла их к губам. Казалось, еще миг и она зашепчет… Неужели Ален знает молитвы?
— Ох, ни хрена себе! Да здесь настоящее побоище было! Кровищи-то сколько! — Палермо нервно тер лоб.
— Тьфу, какой ты впечатлительный, — я поморщился. Что-то Палермо сегодня на редкость эмоциональный. Достал уже. — Обычная игрушка.
— Как сказать. Разгромленный храм впервые вижу. Тем более виртуальный. А там что? Кондрат, добавь четкости.
Кондрат навел курсор на точку в верхней части экрана.
— Судя по всему, здесь алтарь. А вот… Похоже на икону. Поглядим.
— Нда-а, точно богохульник здешний модератор, — Палермо с многозначительным видом покачал головой. Бритый череп его снова вспотел. Волнуешься, дружище? А мне так по барабану: мало, что ли, грязных картинок видел на своем веку?.. Краем глаза поймал Кондрата — тот с напускным безразличием закуривал. А ведь курить в Склепе строго запрещено!.. Ален как бы невзначай полезла в сумочку — не знала куда спрятать глаза. Да что это с ними?
— С чего ты взял, что эта мазня — икона? — выпустив струйку дыма, наконец спросил Кондрат.
— Так ведь распятие! Вон гвозди из рук торчат.
— Ага, на голове Иисуса рожки, а между ног член стоит. Короче, как и должно быть на иконе. Так что ли, Палермо?
— Ну-у…
— Ладно, побачимо, що цэ за искусство такэ. Та-ак, — Кондрат водил мышкой, Палермо боялся отстать взглядом, мы с Ален переглянулись — впервые за вечер мне захотелось трахнуть ее. Возможно, лишь затем, чтобы как-то выйти из этой дурацкой игры.
— Белые облака — это просто белые облака, мудаки — это просто мудаки, — вспомнил свое любимое Кондрат и… замер. Видимо, наткнулся на новое религиозное чудо. Так и есть. — А это кто рядом, а, Палермо?
— Черт, откуда мне знать, что там за придурки?!
— Темнота, — Кондрат презрительно поморщился. — Это ж апостолы.
— Апостолы?!
Даже у меня брови взлетели вверх.
— А чего ж у них над головой свастика