Потому что в тот момент, когда Анна оказывается на улице, парикмахерша несет на круглом подносе пять чашек кофе и очень торопится, ведь клиентки в нашем районе очень капризные, денег у них много, они требовательные, чувствуют себя в своем праве.
— Остывший кофе — просто драма, — объясняет бандерша с трагическим видом.
Итак, молодая парикмахерша.
Она удивлена и заинтригована двумя выстрелами на улице, выбегает на тротуар со своим подносом и лицом к лицу сталкивается с какой-то сумасшедшей, которая, вся в крови, шатаясь, выходит из дверей галереи. Парикмахерша в шоке. Женщины сталкиваются, поднос вылетает из рук, прощайте чашки, блюдца, стаканы с водой, весь кофе оказывается на голубом халатике парикмахерши — это униформа их салона. Выстрелы, кофе, потерянное время, ладно, но халатик стоит немалых денег… Тут хозяйка парикмахерской срывается на крик, она хочет, чтобы ущерб был оценен, конечно-конечно, успокаивает ее Камиль, она спрашивает, кто будет платить, в законе такое, по крайней мере, должно быть предусмотрено… Конечно-конечно, повторяет Верховен.
— И она даже не остановилась!.. — возмущается бандерша, как будто речь идет о столкновении с мотороллером.
Теперь она подает случившееся так, будто все произошло с ней самой. Она властно взяла дело в свои руки потому, что, прежде всего, речь идет о «ее девочке», и потому, что кофе, перевернутый на форменный халатик, дает ей такое право. Клиентура, это сказывается… Камиль берет женщину за руку, она опускает на него взгляд, она поражена — так смотрят на дерьмо на тротуаре.
— Послушайте, — очень тихо говорит Камиль, — хватит засирать мне мозги!
Хозяйка не верит своим ушам. Этот коротышка осмелился ей такое сказать! Мы еще посмотрим. Но Верховен не отводит от нее своего жесткого взгляда — да, он производит впечатление. Чтобы сгладить неловкость, юная парикмахерша решает показать, насколько она дорожит своим местом.
— Она стонала… — уточняет она, чтобы разрядить обстановку.
Камиль поворачивается к девушке. Что значит «она стонала»? Ему нужны уточнения. Да, постанывала, как?.. Трудно объяснить… не знаю, как сказать… «Попробуйте», — говорит хозяйка, которая хочет оправдаться в глазах полиции — кто знает? — она толкает девушку локтем: ну давайте, на что были похожи эти крики? Какие они? Девица смотрит на Камиля и хозяйку, хмурит брови, она не очень поняла, чего именно от нее хотят, и неожиданно, вместо того чтобы описывать эти крики, она начинает постанывать сама, жалостливо, ищет правильную тональность: «и-и-и-и», нет, скорее, нужно сильнее: «м-м-м-м», и, поскольку наконец верное звучание найдено, она начинает стонать громче, закрывает глаза, через мгновение открывает их, таращит, «м-м-м»… Кажется, она вот-вот кончит.
Они выходят на улицу, народу много (дворники рассеянно смывают водой из шлангов Аннину кровь, она даже в водосточных желобах, и люди шагают прямо по розовым разводам, Камилю больно на это смотреть), прохожие же с удивлением обнаруживают перед собой полицейского метр сорок пять ростом, а прямо перед ним темнолицую парикмахершу, которая как-то странно смотрит на коротышку и под одобрительным взглядом бандерши, кажется, изображает оргазм… Боже, да здесь такого никогда не бывало.
Другие торговцы, стоя в дверях своих магазинов, удрученно наблюдают за представлением.
Мало того что стреляли, а выстрелы не назовешь идеальной рекламой, так теперь еще бордель устроили.
Камиль собирает свидетельские показания, сопоставляет и пытается понять, чем все закончилось.
Анна вываливается из галереи Монье на улицу Жорж-Фландрен, у дома номер тридцать четыре, она совершенно дезориентирована, сворачивает направо и направляется к перекрестку. Через несколько метров она сталкивается с парикмахершей, но не останавливается, продолжает идти, держась за припаркованные машины, — на дверцах и крышах еще видны следы ее окровавленных ладоней. Для всех, кто находился на улице, после выстрелов в галерее — это настоящее привидение: женщина в крови с головы до ног. Почва уходит из-под Анниных ног, ее качает, но она не в силах остановиться, она перестала понимать, что делает, где она, она, как пьяная, движется вперед, стонет (м-м-м-м), но не останавливается. Кто-то все же отваживается обратиться к ней: «Мадам…» — но при виде такого количества крови человека охватывает ужас…
— Уверяю вас, месье, она напугала меня, эта дама… Я не знал, что делать…
Мужчина не может прийти в себя. Это старик со спокойным лицом и ужасающе тощей шеей, взгляд у него немного замутненный — катаракта, отмечает про себя Камиль, у его отца был такой же взгляд в конце жизни. После каждой фразы он погружается в прострацию. Глаза смотрят на Камиля, но взор туманится, и, чтобы возобновить свой рассказ, ему нужно время. Ему очень жаль, старик разводит руками, тоже очень тощими. Камиль судорожно сглатывает, он почти не в силах сдержать эмоции.
Старик окликнул ее «мадам», но дотронуться не осмелился: она была как сомнамбула; он пропускает ее, и Анна еще немного проходит вперед.
И тут она опять сворачивает направо.
Не спрашивайте почему. Никому не известно. Потому что направо — улица Дамиани. И потому что через несколько секунд после появления Анны машина налетчиков едет навстречу опасности.
К Анне.
И потому что, увидев жертву в нескольких метрах от себя, тот тип, что почти снес ей голову и два раза промахнулся, стреляя из винтовки, не может снова не взять оружие в руки. Когда машина оказывается рядом с Анной, стекло опускается, винтовка снова нацелена на нее, все разворачивается очень быстро, она видит ствол, но ничего не может сделать.
— Она посмотрела на машину, — говорит мужчина, — как будто… как бы вам сказать, как будто она ждала ее.
Ему кажется, что он сказал что-то невообразимое. Камиль понимает. Он хочет сказать, что Анна бесконечно устала. Теперь, когда она столько всего пережила, она готова умереть. Впрочем, подобное впечатление сложилось у всех: у Анны, у стрелка, у старика, у судьбы — у всех. Даже у юной парикмахерши.
— Я видел, как в окне автомобиля показался ствол. И та дама — тоже, она тоже видела. Мы все следили за ней, но, понимаете, она как раз поравнялась…
Камиль задерживает дыхание. Итак, все согласны. Кроме водителя машины. По мнению Камиля — а он долго об этом размышлял, — водитель не очень понимал, во что он вляпался со всей этой стрельбой. Его автомобиль стоит в засаде, он слышит выстрелы, грохот, время, отведенное на операцию, давно прошло. Он теряет терпение, барабанит, наверное, пальцами по рулю, возможно, уже думает сваливать, когда, подталкивая друг друга к машине, появляются его подельники… «Наверное, есть жертвы…» — соображает водитель. Сколько? Наконец налетчики садятся в машину. Раз так, водитель жмет на газ, но на углу улицы — а они проехали всего каких-то двести метров — вынужден