– Входи, входи, мой мальчик. – Профессор Хартман указал Роберту на мягкое кресло и убрал с него стопку бумаг. – Прости, что не объяснил все сразу. Я хочу обсудить с тобой один личный вопрос.

Джон все еще держал бумаги в руках, не зная, куда их деть. Наконец он положил их на тумбочку, рядом с гонгом на подставке из слоновой кости, а потом сел за стол, нервно дергая ногой.

Пока профессор пытался совладать с собой, Роберт осматривал кабинет. Это была его любимая комната в доме. Окно в дубовой раме и остекленные шкафы напоминали о витринах в «Часовой лавке Таунсендов». В дальнем конце кабинета на каминной полке стояла маленькая медная урна, а над камином висел портрет в большой золоченой раме. Улыбчивой женщиной на портрете была мама Лили, Грейс Роуз Хартман. Она погибла, когда девочке было всего шесть лет. Роберту нравилось смотреть на ее доброе и понимающее лицо.

Папа Роберта так и не рассказал ему, почему мама их бросила. Она уехала, когда мальчику было три. Когда Роберт вырос, он был так зол на нее, что никогда не спрашивал о ней у Тадеуша, – мальчику хватало и отцовской заботы. Но сейчас, после его смерти, Роберт остался совсем один.

Профессор наконец собрался с мыслями. Он подался вперед и внимательно посмотрел на Роберта.

– Боюсь, – начал он, – мы не получили ответа по объявлению о поиске твоей мамы в «Механическом вестнике». Полиции тоже пока не улыбнулась удача. Я поспрашивал в деревне – там все ужасные болтуны, но о Селене никто ничего не знает. Никто, кроме священника. Он помнит свадьбу твоих родителей, и я подумал, что смогу найти девичью фамилию твоей мамы в архивах церкви. Но, листая книгу регистрации браков, я обнаружил кое-что очень странное… Там нет страницы, на которой должна была быть запись о свадьбе твоих родителей. Ее вырвали.

Роберт наклонился к нему:

– И что же это значит?

– Это значит, что кто-то нарушил закон, пытаясь скрыть девичью фамилию твоей матери.

Роберт глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла. Одно расстройство!

– Как странно, – сказал он наконец.

– И я так думаю, – согласился Джон. – Может, ты помнишь о ней что-нибудь? Такое, за что можно зацепиться?

Мальчик глубоко задумался. Было кое-что.

– Кажется, папа рассказывал, что, когда они познакомились, мама разговаривала с духами… Играла в театре.

Какая-то дикость. Неужели папа мог такое сказать? Тем не менее Роберт ясно помнил эту деталь.

– На самом деле, – сказал он Джону, – папа мало о ней вспоминал после того, как она ушла. Ну и правильно: чего о ней говорить – это же она нас бросила, а не мы ее. Вот только почему он завещал ей лавку?

– Не знаю, – вздохнул профессор. – Ну, по крайней мере, у нас появилась новая зацепка. Но, честно говоря, я не особо надеюсь распутать это дело. Видимо, Селена – или ее сообщник – уже давно скрывает свое местоположение. – Он откашлялся. – Забавно, конечно… Я ведь и сам прячу свою семью. Может, с Селеной когда-то тоже приключились неприятности, из-за которых ей приходится скрываться.

История Селены казалась все более загадочной. Неужели Джон прав, и мама исчезла не случайно, а пыталась спрятаться от неизвестной беды? И как тут узнаешь правду…

– Так или иначе, Роберт, как бы мы ни старались, в отсутствие новой информации мы мало что можем сделать, – заключил профессор.

Мальчик заерзал на кресле.

– И что же это значит?

– Полагаю, это значит, что ты стал сиротой, – вздохнул Джон. – Но у меня есть решение этой проблемы…

– Какое, сэр?

Профессор улыбнулся, и глаза за очками-полумесяцами заблестели.

– Роберт, мой мальчик, прошу: никаких больше «сэров». Ты можешь называть меня Джоном или… – Он смущенно кашлянул. – Или даже папой, если хочешь. Мы же почти семья. Об этом я и хотел поговорить… С практической точки зрения… То есть… Я много думал о твоем положении с тех пор, как твой папа… с тех пор, как погиб Тадеуш… и пришел к выводу, что для всех нас, для Лили и для тебя, будет лучше… если я… если я тебя усыновлю. Что скажешь?

Усыновлю.

Роберт даже вздрогнул – так неожиданно было это предложение. Он до сих пор еще не свыкся с новой жизнью в поместье Бракенбридж. А если его усыновят, ему придется всегда вести такую жизнь…

Джон, Лили, да и все остальные так добры к нему. И дом у Хартманов замечательный… Но, судя по тому, что с ними всеми приключилось, жизнь непредсказуема и может круто перемениться в любой момент… Не разумнее ли будет оставить все как есть?

Роберт открыл рот, собираясь ответить, но Джон жестом остановил его.

– Можешь не отвечать сразу. Я поговорю с юристом в Лондоне, и тогда, если ты решишь стать частью нашей семьи, мы подготовим нужные документы.

Профессор облегченно выдохнул, будто наконец сказал все, что хотел.

Роберт не знал, что ответить. Слова вертелись у него на языке, но он не мог их произнести, не мог заполнить звенящую тишину. Он очень любил профессора – так же сильно, как и Лили. Они действительно почти семья. Но слишком уж заметна эта стена между ними – это почти.

– Понимаете, сэр… – начал Роберт и сразу же запнулся, вспомнив, что мог бы назвать его просто Джоном. – Я… Я бы хотел, чтобы вы меня усыновили, но… Но я все еще не смирился с потерей папы. Я не хочу показаться неблагодарным, просто…

Мальчик не знал, что добавить, и боялся ляпнуть грубость. В глубине души он хотел, чтобы Джон стал его отцом, а Лили – сестрой. Но в то же время