Кашив рассмеялся:
– Мы придем завтра утром и заберем тебя на праздник.
– Ищи меня на тренировочной площадке, – ответил Соли.
Кашив кивнул и со своим сопровождением неторопливо направился к беседке Криши.
Манвах положила руку на плечо Соли:
– Прости, сынок, что тебе приходится это делать.
Соли пожал плечами:
– Сегодня ты петушок, завтра – курочка. От одного мне тошно: Криша выиграла.
Манвах отвела покрывало и сплюнула:
– Криша не выиграла ничего. У нее нет корзин на продажу.
– Откуда ты знаешь? – спросил Соли.
Манвах издала смешок:
– Неделю назад я запустила ей в склад вредителей.
Соли помог навести порядок и, как только дама с минаретов Шарик Хора пропели сумерки, отвел семью в маленькое глинобитное строение, где находились жилые помещения. Они спасли большую часть корзин, но несколько нуждалось в починке. Манвах принесла на закорках здоровый пук пальмовых веток.
– Мне нужно спешить, скоро построение, – сказал Соли.
Инэвера и Манвах обняли его и расцеловали, после чего он повернулся и побежал в темнеющий город.
Они же подняли меченую крышку люка и на ночь спустились в Подземный город.
В каждом красийском доме имелся хотя бы один заглубленный этаж с выходом в коридоры, которые вели в собственно Подземный город – огромный улей из туннелей и пещер, раскинувшийся на мили. Именно там еженощно укрывались женщины, дети и хаффиты, в то время как мужчины сражались на алагай’шарак. Огромные блоки тесаного камня преграждали демонам прямой путь из бездны Най. Эим камни были покрыты могущественными резными метками, которые не пропускали тех, кто поднимался окольными путями, загоняли их в западню.
Подземный город был неприступным убежищем – не только укрытием для горожан, но городом как таковым на тот немыслимый случай, если Копье Пустыни падет и очутится во власти алагай. Здесь имелись спальные помещения для каждой семьи, школы, дворцы, молитвенные дома и многое другое.
Инэвера с матерью владели только подвальчиком со спальными тюфяками, стылой конурой для приема пищи и крохотным отхожим местом с глубокой ямой.
Манвах зажгла лампу, и они сели ужинать. Еда была холодной. Когда блюда опустели, Манвах взялась за пальмовые ветки. Инэвера подсела помочь.
Манвах покачала головой:
– Иди спать. Завтра у тебя важный день. Не хочу, чтобы ты предстала перед дама’тинг с красными глазами и квелой.
Инэвера взглянула на длинную очередь девочек и матерей, выстроившуюся к шатру дама’тинг. Невесты Эверама постановили, что на девятом году жизни все девочки должны, как только дама пропоют зарю в день весеннего равноденствия, пройти Ханну Паш, дабы узнать предначертанный Эверамом жизненный путь. Для мальчиков Ханну Паш растягивался на годы, но для девочек завершался с единичным предсказанием дама’тинг.
В большинстве они попросту признавались чадородными и получали свой первый платок, но некоторые покидали шатер обрученными или призванными к новому служению. Других – в основном бедных и неграмотных – выкупали у отцов и обучали постельным танцам, после чего направляли в великий гарем обслуживать воинов Красии в качестве дживах’шарумов. Их почетным долгом было вынашивать новых воинов взамен тех, что еженощно гибли в сражении с демонами на алагай’шарак.
Проснувшись, возбужденная Инэвера облачилась в бурое платье и расчесала гриву черных волос. Они ниспадали волнами и блестели, как шелк, но выставлялись напоказ последний день. Она войдет в шатер дама’тинг девочкой, но выйдет молодой женщиной, чьи волосы предназначены только для мужнина взора. С нее снимут бурое платье, заменят его на подобающие черные одежды.
– Может быть, меня заберет в гарем Дамаджи, – сказала Инэвера. – И я заживу во дворце, а выкуп дадут такой щедрый, что тебе не придется ткать.
– И больше не выйдешь на волю под ясное солнце, – подхватила ее мать Манвах тихо, чтобы не слышали окружающие. – Поговорить будет не с кем, кроме жен-сестер, и будешь ты ублажать старца, который годится тебе в прадеды. – Она покачала головой. – По крайней мере, наша пошлина уплачена и за тебя выступят двое мужчин, а потому ты вряд ли угодишь в великий гарем. Но даже такая участь лучше, чем оказаться бесплодной най’тинг и быть отвергнутой.
Най’тинг! Инэвера содрогнулась. Бесплодным запрещено носить черное, и они на всю жизнь остаются в бурых одеждах, как хаффиты, с позорно неприкрытыми лицами.
– Возможно, меня сделают дама’тинг, – предположила Инэвера.
– Этому не бывать, – фыркнула Манвах. – Никого не делают.
– Бабушка говорит, что в год ее испытания одну девочку выбрали.
– Это случилось полвека тому назад, если и было на самом деле, – ответила Манвах, – а достопочтенная мать твоего отца, да хранит ее Эверам, любит… приукрасить действительность.
– Откуда же тогда берутся най’дама’тинг? – подивилась Инэвера, имея в виду учениц дама’тинг, чьи лица оставались открыты, но белые одежды указывали на обручение с Эверамом.
– Говорят, сам Эверам зачинает своим невестам детей и най’дама’тинг – их дочери, – просветила ее Манвах.
Инэвера вскинула брови: не иначе мать шутит.
Манвах пожала плечами:
– Объяснение не хуже других. Уверяю тебя: ни одна мать на базаре не знает случая такого избрания и ни в одной най’дама’тинг еще никто не признал свою родню.
– Мама! Сестра!..
Инэвера расплылась в улыбке при виде Соли, которого сопровождал Кашив. Черное одеяние брата еще хранило пыль Лабиринта, а щит, повешенный на плечо, покрыли новые вмятины. Кашив был, как обычно, подтянут и свеж.
Инэвера бросилась обнимать Соли. Он рассмеялся, подхватил ее одной рукой и закружил. Инэвера восторженно взвизгнула, ни капли не испугавшись. Брат опустил ее легко, как перышко, и обнялся с матерью.
– Что ты здесь делаешь? – нахмурилась Манвах. – Я думала, ты на пути во дворец дама Бадена.
– Так оно и есть, – ответил Соли, – но я не мог отправить сестренку на Ханну Паш, не пожелав ей всех мыслимых в Ала благ.
Он потянулся и взъерошил волосы Инэверы. Она шлепнула его по руке, но брат, как всегда, оказался проворен и вовремя отдернул кисть.
– А как ты думаешь, отец придет меня благословить? – спросила Инэвера.
– Мм, – замялся Соли, – насколько я знаю, отец еще спит в беседке. Ночью он глаз не сомкнул.
Соли беспомощно пожал плечами, и Инэвера потупила взор, не желая выдать огорчение.
Брат нагнулся и ласково приподнял ей голову, заглянул в глаза:
– Поверь, отец желает тебе блага не меньше, чем я, пусть даже не всегда это показывает.
– Я знаю, – кивнула Инэвера и на прощание обняла Соли за шею. – Спасибо тебе.
Кашив взглянул на Инэверу, будто впервые заметил. Затем нацепил свою очаровательную улыбку и поклонился:
– Всех благ тебе, Инэвера вах’Касаад, в становлении женщиной. Желаю тебе хорошего мужа и много сыновей – таких же ладных, как твой брат.
Инэвера улыбнулась и зарделась. Воины неспешно пошли прочь.
Наконец очередь сдвинулась с места. Инэвера томилась на солнцепеке, девочек с матерями впускали по одной зараз, и день тянулся медленно. Одни проводили внутри считаные минуты, другие – чуть ли не час. Все выходили в черном, обычно с видом вразумленным и облегчением