«Это было потрясающе», – сказали пальцы Шанвах.
«Тебе не следовало вмешиваться, – ответила Ашия. – Я приказала стоять сзади».
Шанвах обиделась, а остальные искренне удивились.
«Но мы победили», – показала пальцами Мича.
«Победили сегодня, – согласилась Ашия. – Но завтра, когда они явятся скопом, вам всем придется сражаться».
Най’дама’тинг действительно атаковали на следующий день. Они вошли в купальню гуртом, числом втрое больше, и окружили фонтан.
В тот день из купальни вынесли шестерых най’дама’тинг – ноги их не держали. Остальные хромали и растирали черные синяки. Некоторых шатало от нехватки воздуха, а к одной еще не вернулось зрение.
Они не пропустили занятия, боясь карательных мер, но на вопросы дама’тинг об их состоянии отвечали, что ничего не видели.
А ученицы Энкидо вернулись к господину и нашли его коленопреклоненным во главе столика с шестью дымящимися чашами. Девушки всегда ели у стены, стоя на коленях и поглощая простой кускус. В помещении никогда не водилось никаких предметов обстановки, кроме тренировочного оборудования.
Но еще больше поражал запах, исходивший от чаш. Повернувшись, Ашия увидела поверх кускуса темное мясо, приправленное соусом и специями. Рот наполнился слюной, в животе заурчало. Таких кушаний она не ела полгода.
Как во сне, девушки потянулись к столу, ведомые нюхом. Они словно плыли.
«Глава стола – для господина», – показал Энкидо.
«Подножие – для най ка». Он знаком велел Ашии встать на колени с противоположного конца. Приказал Шанвах и Сиквах разместиться с одной стороны, Миче и Джарвах – с другой.
Энкидо обвел жестом дымящиеся чаши.
«Мясо только этим вечером в честь шарумовой крови».
Он ударил кулаком по столу, чаши подпрыгнули.
«Стол – навсегда для Эверамовых сестер по копьям».
С этого дня они всегда ели вместе, как настоящая семья.
Да, Энкидо наказывал их за промахи, но и вознаграждал.
Никогда еще мясо не было таким вкусным.
Прошли годы. В шестнадцать лет Ашии и ее сестрам приказали заново отращивать волосы. Теперь шевелюра казалась тяжелой, неудобной. Ашия тщательно закалывала ее на затылке.
В семнадцать за ней прислал отец. Впервые за четыре года она покинула дворец дама’тинг, и внешний мир теперь выглядел странно. Залы отцовского дворца были светлы и красочны, но имелись там и места, где спрятаться гибкому и проворному. При желании она могла мгновенно исчезнуть, наученная становиться невидимой.
Но нет, она оказалась во дворце, чтобы быть на виду – чуждая идея, наполовину памятная по другой жизни.
– Возлюбленная дочь! – Аймисандра встала и подошла, чтобы обнять ее, когда Ашия вступила в тронный зал.
– Радость видеть тебя, достопочтенная матушка. – Ашия расцеловала мать в щеки.
Брат стоял справа от трона, облаченный в белое одеяние полноправного дама. Он кивнул ей, но не осмелился заговорить вперед отца.
Ашан не встал и хладнокровно рассматривал ее, выискивая предосудительные несовершенства. Но после Энкидо удовлетворить отцовские ожидания не составляло труда. Держа спину прямо, потупив взор, с каждым волоконцем черного одеяния на своем месте, она молча приблизилась. На выверенном удалении от трона остановилась и выжидающе поклонилась.
– Дочь, – произнес наконец Ашан. – Ты хорошо выглядишь. Полезен ли тебе дворец дама’тинг?
Ашия выпрямилась, но не отвела взгляда от отцовских сандалий. У двери стояли два стража-шарума – слишком далеко, чтобы помочь ему вовремя. За колоннами позади трона скрывался дозорный из племени Кревах. Она бы и не заметила его, когда была моложе, но сейчас он мог с тем же успехом носить бубенцы. Жалкая охрана для дамаджи Каджи и его наследника.
Конечно, Ашан и сам мастер шарусака, способный защититься от большинства врагов. Она задалась вопросом, как ему и ее брату теперь сравниться с нею.
– Благодарю тебя, достопочтенный отец, – сказала она. – Я многому научилась во дворце дама’тинг. Ты проявил мудрость, отправив туда меня и моих кузин.
Ашан кивнул:
– Это хорошо, но время твоего пребывания там истекло. Тебе уже семнадцать, и пора замуж.
Ашию словно ударили в живот, но она приняла это чувство и вновь поклонилась.
– Мой достопочтенный отец наконец подобрал мне партию? – Она увидела, что брат улыбается, и поняла, о ком речь, еще до того, как заговорил отец.
– Между отцами достигнута договоренность, – ответил Ашан. – Ты освобождаешься из дворца дама’тинг и выходишь за сына Избавителя Асома. Твои дворцовые покои пребывают в том же виде, в каком ты их покинула. Сейчас возвращайся туда с матерью и начинай готовиться.
– Пожалуйста, прошу… – Когда Ашия заговорила, Ашан уже обратил взгляд на своего советника Шевали.
– Что такое? – спросил он.
Ашия увидела грозовые тучи, собирающиеся на отцовском челе. Если она попытается отказаться…
Она встала на колени, уперлась руками в пол и опустила голову между ними.
– Прости, достопочтенный отец, что докучаю тебе. Я только надеялась в последний раз повидаться с кузинами, до того как пойду с моей достопочтенной матушкой путем, приуготовленным мне Эверамом.
Отцовское лицо смягчилось, и его выражение стало как никогда близким к любовному.
– Конечно-конечно.
Она сдерживала слезы до самой тренировочной палаты. Ее сестры по копью отрабатывали шарукин, но выпрямились и поклонились. Энкидо отсутствовал.
«Ты вернулась, най ка, – показала знаками Шанвах. – Все ли в порядке?»
Ашия покачала головой:
«Я больше не най ка, сестра. Этот титул и забота о сестрах отныне твои. Я выхожу замуж».
«Поздравляю, сестра, – показала Сиквах. – Кто жених?»
«Асом», – начертила Ашия.
«Это честь», – подала жест Мича.
«Что нам делать без тебя?» – спросили руки Джарвах.
«Вы останетесь друг с дружкой и Энкидо», – ответила Ашия. Она поочередно обняла всех, так и не расплакавшись.
Но затем отворилась дверь, и появился Энкидо. По взмаху его руки кузины гуськом вышли из палаты.
Взглянув на господина, Ашия разрыдалась впервые с тех пор, как ее направили во дворец дама’тинг.
Энкидо распахнул объятия, и она упала в них. Он достал из потайного кармана пузырек для слез. Он держал Ашию, непоколебимый как скала, и гладил по волосам одной рукой, другой же собирал слезы.
– Прости, господин, – прошептала она, успокоившись.
Впервые за годы в тренировочной палате прозвучала устная речь. Звук эхом отозвался в ее чутких ушах и показался неуместным, но какое это имело теперь значение?
«Даже пальма стенает под натиском бури, – показал знаками Энкидо, протягивая ей пузырек. – Слезы Эверамовых сестер по копью тем и драгоценны, что редки».
Ашия вскинула руки, оттолкнув пузырек:
– Тогда и храни их вечно.
Она опустила глаза, даже сейчас не в силах выдержать его взгляд.
– Я должна ликовать. О каком лучшем муже мечтать женщине, если она выходит за сына Избавителя? Когда меня направили к тебе, я решила, что у меня отняли судьбу, но теперь она вернулась, а я не желаю ее. Зачем