Он взял записку, и Виллис ушел. Это была расшифровка письма, вероятно посланного дипломатической почтой Куэйлом. В ней коротко сообщалось:
«Возвращайся немедленно. Игра закончилась.
Куэйл».
Вот так было.
И он оделся и написал записку Эвлалии в то время, как она была в ванной. Он написал: «Извини, Эвлалия… но есть еще кое-что в моей жизни. И довольно давно. Я должен идти. Шон». И выскользнул из комнаты, оставив все свои вещи, оставив все. Потому что это был самый легкий путь уйти. Самый легкий для нее, для него, и это предотвращало множество упреков. Пусть даже справедливых.
Это был мистер Куэйл, это был… Возвращайся… игра закончилась… Проклятый Куэйл.
А теперь он стоял в тиссовой рощице, где было холодно в жаркий день. Он стоял и размышлял, и пытался хоть что-то понять в этой жизни, понять разумом, который на три части оцепенел от дрянной выпивки, а оставшаяся часть не очень-то и хотела что-то понимать.
Но выпивка была необходима. Во всяком случае, так казалось. И кто, черт возьми, был он, чтобы спорить… Никто никогда не спорит с мистером Куэйлом. Ну… не более двух раз. И ни о чем серьезном.
Это было несправедливо. Потому что, когда тебе захотелось быть чем-нибудь и когда для этого пришло время, у тебя уже не было мозгов, не было принципов, ничего не было. Ты был уже просто пьяница. А если бы ты не был горьким пьяницей, то время бы и не пришло. Поэтому, так или иначе, ты оказался в аду. Спасибо, мистер Куэйл… большое спасибо… Черт возьми тебя, мистер Куэйл, и я надеюсь, что это исполнится и ты попадешь под автобус в туманный день, и черт с тобой.
Его затошнило. Он стоял, наклонившись к дереву, ожидая, чтобы прошла дрожь.
Кто-то сказал… кто-то… он думал, это был Рикардо Керр: «О'Мара очарует вас, будет пить и есть с вами, беседовать с вами, играть в карты с вами, выиграет деньги у вас, уведет девушку, будет клясться в верности к вам и, если необходимо, убьет вас». Вот что говорил Рикки Керр. Интересно, что сказал бы Рикки, если бы увидел его сейчас.
О'Мара понимал, что ему нужно выпить. Выпить хоть чего-нибудь, хотя бы той вшивой водки, которую Воланон гнал в задней комнате. Вам тоже захотелось бы выпить, если бы вы чувствовали себя так же, как и он. Это бесспорно.
А это означало, что он должен обойти залив и вернуться к гаражу Воланона, и есть всякую дрянь, и говорить Воланону, что сожалеет о вчерашнем вечере, когда он плюнул в лицо Тиршу, рыботорговцу. Воланон был очень раздражен этим. Но вообще-то, какого черта он мог ему сделать. Воланону нужно было иметь кого-нибудь для помощи в гараже, и даже пьяный О'Мара был лучше, чем ничего. Три дня в неделю он мог работать так или иначе… иногда.
Ему нужно было обойти залив, и ходьба выгнала бы выпивку вместе с потом, и ему стало бы лучше. Возможно, что-нибудь случится сегодня… Возможно. Ничего не происходило уже в течении нескольких месяцев и, вероятно, не произойдет. Так или иначе еще через пять недель он дойдет до четвертой стадии, а это та стадия, когда начинаешь видеть чертиков на стенке.
О'Мара выбрался из рощицы и медленно пошел вдоль зеленой ограды, идущей по краю крутого обрыва. Отсюда он мог видеть Воланона, стоящего у двери кафе.
О'Мара осторожно двигался вдоль обрыва. Он подумал, что было бы смешно сейчас сорваться с обрыва, хотя это могло бы избавить его от множества забот. Но он не упадет. Нет, сэр… не сегодня, сэр… Нет, мистер Куэйл… не сегодня… и будь ты проклят, мистер Куэйл.
Кюре в поношенной сутане вышел из церкви и направился к краю кладбища. Он наблюдал за О'Марой, когда тот двигался по дорожке вдоль обрыва.
«Бедный Филиппе, — подумал он, — бедный Филиппе».
Глава 2
Танга
О'Мара лежал на земле, спиной опираясь о белую стенку, ограждавшую «Гараж Валанона». Казалось, что он с интересом изучает разбитый ботинок на правой ноге, но он не видел ботинка. Когда ящерица выскользнула из освещенной солнцем щели и исчезла в другой щели, О'Мара судорожно вздрогнул. Он расслабился только тогда, когда понял, что действительно видел ящерицу.
В этот день не было работы. После вчерашней ночи, когда Воланон обругал его похабными словами, О'Мара решил, что было бы неплохо оставаться, по возможности, хотя бы несколько дней трезвым.
Он пришел к выводу, что ему не нравятся ящерицы. И подумал, что жизнь всегда будет продолжаться так же, как идет сейчас, и с каждым днем он будет становиться все пьянее — и глупее. А затем, зимой, будут идти дожди и он, вероятно, умрет от воспаления легких.
О'Мара, который никогда не думал о возможности смерти, слегка удивился этой мысли. Для него было ясно, что нет никаких надежд на то, что что-то произойдет; он был частью неизменной картинки, картинки, которая будет существовать вечно. Это была довольно-таки мрачная картина в прекрасном мире, созданным солнечным светом, падавшим на эту сторону залива и освещавшим красную крышу и белые стены гаража.
А затем… «Тайфун» выскочил из-за угла узкой главной улицы маленькой рыбацкой деревушки. Водитель был опытный и вел свою длинную машину на большой скорости, на крутых поворотах вводя ее в заносы.
Он крутнулся вокруг угла на добрых тридцати пяти, разогнался по грязной дороге, ведущей к рукаву устья, притормозил и остановился прямо перед гаражом.
О'Мара не двигался. Боль вошла в его левую руку, затем свело левую ногу. Это были обычные симптомы для этого времени дня. Их называли по-разному. Доктор из соседнего города был достаточно деликатен и описывал их как вид ложной ангины. В действительности же это была выпивка и еще раз выпивка, и сигареты «Кейпорел» — это, а не нервы.
О'Мара рассматривал свой разбитый ботинок на правой ноге с большим интересом. Теперь он почувствовал, что ему немного холодно. Предположим, что это так. Был ли он в порядке? Остался ли у него разум? Боковым зрением он наблюдал за машиной. Дверь открылась и появилась женская нога — прекрасная нога, в чулках из тончайшего шелка. О'Мара узнал эту ногу. Он подумал: «Господи… случилось! Танга!»
Итак, это была она. Танга де Сарю, которую он однажды встретил и часто вспоминал. Вспоминал медленный тихий голос, восхитительный французский акцент.
Она вышла из машины и пошла к гаражу, где скрылась за открытыми раздвижными дверями в прохладной тени. Она шла