– Вы думаете о том же, что и я? – медленно спросил Файфшир.
– Единственное возможное объяснение, – продолжал Уордл, – состоит в том, что во время съемок сэра Айзека на Красной площади не было. Либо он находился в студии с качественной системой фронт-проекции, либо его сняли на нейтральном фоне, а затем наложили изображение на видеозапись с Красной площади.
– Но еще любопытнее вот что, – вставил я, не давая Файфширу заговорить, и снова кивнул Уордлу.
Тени на экране сменились двумя графиками, один над другим. Выглядели они словно сравнение ежегодного объема продаж в отчете какой-нибудь торговой фирмы, – и верхний график, судя по всему, демонстрировал успехи, а вот для нижнего графика год выдался не слишком удачным. Уордл заговорил:
– Как вам, несомненно, известно, сэр Чарльз, сейчас мы научились снимать с записи человеческого голоса так называемый голосовой образец. Образцы голоса так же индивидуальны, как отпечатки пальцев: у двух разных людей образцы голоса совпадать не могут. На экране вы видите два графика: верхний – это образец голоса сэра Айзека Квойта, снятый с его речи, произнесенной в Оксфордском университете три месяца назад. Нижний – образец голоса, снятый с речи, которую вы только что прослушали. Нет ни малейшего сомнения, что эти голосовые образцы принадлежат разным людям.
Уордл извлек пачку «Дюморье», предложил нам всем; я взял сигарету и закурил. Файфшир извлек из серебряного портсигара огромную сигару и начал производить над ней обрезание. Несколько секунд спустя он сказал:
– Так кого мы только что видели на экране?
– Сэра Айзека Квойта, – ответил Уордл. – Но на Красной площади он не был, и слышали мы не его голос. Вы, разумеется, знакомы с понятием дубляжа в кинематографе: фильм снимается на одном языке, а на звуковую дорожку записываются диалоги на другом языке, причем речь по возможности синхронизируется с движениями губ у людей на экране.
– Да. Предпочитаю субтитры. Продолжайте.
– Для видеозаписей сейчас доступны намного более сложные и утонченные техники дубляжа, чем для целлулоидных пленок. Электронный дубляж практически невозможно различить невооруженным глазом и ухом – только с помощью голосовых образцов.
– Странно для меня вот что, – добавил Коулмен. – Очень наивно со стороны русских думать, что никто не проведет такую проверку.
– Не забывайте, – ответил Файфшир, – что, хотя во многих областях русские идут с нами вровень, а кое-где, особенно в медицине и в некоторых космических технологиях, даже обгоняют нас, – во многих других областях они отстают от Запада. Просто посмотрите на их автомобили, фотоаппараты, навигационное оборудование! Не исключено, что они просто не в курсе продемонстрированных вами возможностей современной техники.
Коулмен кивнул.
– Должен признаться, – продолжал Файфшир, – все это проливает на исчезновение Квойта совершенно новый свет. Согласны, Флинн?
– Определенно, игнорировать все это неблагоразумно, – усмехнулся я. – Да и директор Би-би-си обидится. Он любезно предоставил нам лучшие полчаса сенсационного видео, согласился подождать с оглашением – и будет чертовски расстроен, если мы не оценим его сговорчивость по достоинству.
– Как любезно с его стороны поставить безопасность родины выше рейтингов! – едко заметил Файфшир. – Вообще-то я просто пригрозил ему положить на полку сериал о разведке, который они только что сняли, иначе он вообще не отдал бы нам пленку. Так что бессонницей из-за его оскорбленных чувств страдать не стану. Нам и без этого есть от чего потерять сон. На первый взгляд перед нами государственная измена и бегство к противнику. Квойт выступает по телевидению и сам объясняет свой поступок. Приводит резоны, заставившие его бросить семью, друзей, собаку, вообще все – и бежать в Россию, где он, насколько нам известно, никогда прежде не бывал. Поступок необычный, но такое случалось и раньше. Однако, заглянув за этот фасад, мы видим три любопытных факта. Во-первых, Квойт не перевел часы на местное время – а он человек внимательный и пунктуальный. Во-вторых, хотя нам показывают, что Квойт на Красной площади, на самом деле снимали его где-то в другом месте. В-третьих, голос, который мы слышим, принадлежит не Квойту. – Файфшир обвел взглядом меня, Коулмена, Уордла. – Сама кассета нам о чем-то говорит?
– Нет, сэр, – ответил Уордл. – Кассета «Филипс»,
