Харви видел, как открылась дверца «форда» и женщина выбралась наружу, плача и причитая. Дейкр слезал с велосипеда. Рекетт несся через дорогу. Харви увидел свой велосипед, который попал под передок «форда», – погнутое переднее колесо торчало под странным углом; некоторые спицы были сломаны и вывернуты наружу, и он в досаде прикидывал, удастся ли ему починить их так, чтобы отец ничего не узнал.
– Харви? Харви? С тобой все в порядке? – Дейкр встал на колени перед тем, что лежало в водосточной канаве, – перед тем, что упало с велосипеда. И тут он с изумлением понял: то, над чем склонился Дейкр, был он сам.
Он смотрел на собственное тело. Он наблюдал за происходящим откуда-то сверху. Видел кровь, тонкой струйкой бежавшую по его собственному лбу.
– Не трогайте его! – крикнул кто-то.
– О господи, я задавила его! – визжала женщина.
– Вызывайте скорую, – распорядился Дейкр.
Харви видел, как Дейкр лихорадочно нащупывал у него пульс: интересно, а знает ли он, что ищет, пришла ему в голову мысль. Он увидел, как Уоррал бросил свой велосипед на тротуар и побежал обратно в дом, крича:
– Мистер Мэтти, мистер Мэтти! Сэр, мистер Мэтти, сэр! Сэр! Сэр!
Харви увидел, как «остин», ехавший в другую сторону, резко остановился и мужчина в голубом блейзере выпрыгнул из него и побежал через дорогу.
– Я – врач, – сказал он.
– Я не видела его! – кричала женщина. – О боже, я не видела его!
Открылась парадная дверь, и из дома выбежала женщина – миссис Мэтти, жена заведующего пансионом. Она споткнулась и растянулась во весь рост. Он видел, как врач опустился на колени рядом с ним и стал щупать его пульс.
Доктор замер в напряженной позе, рука его скользнула к груди, ближе к сердцу. Затем он увидел, как доктор раздвинул его челюсти, открыл ему рот и полез туда рукой.
– Он проглотил язык, – сказал он в панике. – Кто-нибудь вызвал неотложку?
– Да, сэр, – сказал Дейкр.
Врач вытянул его язык наружу. Харви увидел, что его лицо посинело.
– Как долго он пробыл в таком состоянии? – спросил врач, действуя методично и скоро.
– Всего несколько секунд.
Он уложил Харви на спину, сложил руки крест-накрест и с силой надавил ему на грудь. Затем снова, на этот раз более настойчиво. Минуту-другую он внимательно смотрел на Харви, потом надавил еще и еще, его движения становились все яростнее.
Еле переводя дух, подбежала жена заведующего:
– С ним все в порядке? Он жив?
Не переставая делать искусственное дыхание, врач бросил:
– Нет, он не дышит.
– Со мной все в порядке, – произнес Харви. – Со мной правда все о'кей, все отлично! – Но губы его не шевелились, ни единого звука не вырвалось из его рта. Он снова попытался что-нибудь сказать, но неожиданно почувствовал, что его засасывает куда-то вверх. Что-то тянуло его отсюда, но он не хотел уходить. – Нет! – крикнул он. – Нет!
И снова ни звука не слетело с губ неподвижно лежащего между коленями доктора тела. Вокруг Харви сомкнулась тьма. Стало холодно, страшно холодно. Он почувствовал себя одиноким и беспомощным. На него навалился страх. Его окружали стены туннеля, в который его засасывало, как муху в водосток, и он летел со свистом, крутясь в водовороте тьмы.
Казалось, что он вращается в этом водовороте уже целую вечность, замерзая все сильнее и сильнее. Затем он увидел вдалеке крошечное пятнышко света – с булавочную головку – и почувствовал первое слабое дуновение тепла.
Свет становился все ярче, и вместе с ним по туннелю разливалось тепло, оно просачивалось в него, растапливая все его страхи, сливаясь с ним воедино, становясь частью его, придавая ему новую неизведанную энергию.
Потом он погрузился в свет, и туннель исчез. Его полет прекратился. Свет был ярким, но не слепил, казалось, он тек через него так же, как просачивалось сквозь него тепло, и Харви почувствовал, что в этом свете есть кто-то еще, но кто – он не мог разглядеть.
На короткое мгновение он ощутил восторг. Хорошо бы остаться здесь, в этом светлом месте, и никогда отсюда не уходить.
Затем мужской голос спокойно, несколько укоризненно произнес:
– Что ты наделал, Харви? Думаешь, ты поступаешь разумно?
Голос заставил его задрожать от холода. Меркнущий свет тоже стал холодным, вскоре он иссяк, и Харви остался стоять на открытом пространстве – что-то вроде просеки в лесу под серым небом. Он почувствовал себя выставленным напоказ, как будто вокруг были люди, которые пристально смотрели на него. Харви оглянулся. Никого. Лишь пустынные поля, простирающиеся до самого горизонта.
И тогда Харви услышал голос своей матери:
– Дорогой!
Навстречу ему шла неясная, расплывчатая фигура; приближаясь, она становилась темнее и темнее. Женщина шла медленно, грациозно, легко, казалось, в ее распоряжении масса времени, чтобы подойти к нему.
И внезапно он отчетливо увидел знакомые светлые пряди волос, безмятежную улыбку, летнее платье, то, которое ему всегда так нравилось.
Огромная радость захлестнула его, он протянул к ней руки и попытался подбежать поближе.
– Мамочка! – закричал Харви.
Его голос был до странности невыразительным, будто он кричал из-под воды. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места и стоял, простирая к ней руки, ему хотелось дотянуться до нее, коснуться ее, заключить в объятия.
Мать остановилась в нескольких ярдах от него и улыбнулась улыбкой, полной неподдельной любви.
– Тебе нужно вернуться обратно, дорогой, – сказала она.
Из серого сумрака за ней возникли какие-то фигуры – темные, похожие на тени люди без лиц.
– Мамочка! Как ты? – Он пытался подбежать к ней, но не мог двинуться с места.
– Дорогой, Господь очень тобой недоволен.
– Почему? – выдавил он.
Темные тени подступали ближе и ближе, окружая его, отъединяя от матери.
– Потому что ты… – Слова смолкали. Теперь она кричала, будто хотела перекричать толпу, но темные тени засасывали ее слова.
– Почему? – Он снова пытался подбежать к ней, но ледяные руки отталкивали его прочь. – Почему? – завопил он.
Тени продолжали отталкивать его.
– Дайте мне поговорить с ней! Пустите!