Больше на бордель-кафе я не оглядывалась.

Ехали мы довольно долго. Стоило ожидать, что резиденция Ланкмиллеров находилась, скорее, вдали от пивнушек, публичных домов и прочих злачных местечек Шеля. Автомобиль плавно затормозил у внушительной высоты ворот в верхнем городе, обители благополучных. Водитель приоткрыл заднюю дверцу, помогая выбраться. Мы прошли через огромный, поразительной красоты сад, который тотчас забирал сердце и душу у того, кто в жизни ничего красивее покоцанной тарелки не видел. Снаружи имение было просто огромным, так что напоминало скорее дворец, чем загородный дом. Четыре этажа и широкие, скруглённые кверху окна по краям дома с витражами на месте стёкол. Та дверь, через которую меня провели внутрь, наверняка была чем-то вроде чёрного хода, слишком уж маленькая и неприметная для такого особняка, помогала избежать излишества церемоний.

Я не успела толком ни вздохнуть, ни осмотреться, ни поздороваться, как меня с порога водворили в светлый, чем-то химически резко пахнущий кабинет с кучей перегородок. Без всяких прелюдий меня окунули с головой в то, что здесь называлось «полное медицинское обследование». На мой скромный взгляд, оно было даже слишком… полное. Я ощущала себя несчастной землянкой, которую на свой корабль утащили пришельцы и ставят чуть ли не вверх ногами, только чтобы побольше узнать о моём здоровье. Открой рот, скажи «а», нагнись, повернись, потянись, ложись, дыши ровно, не дыши вообще, расслабься, теперь напрягись. Какие-то проводки, пищащие аппараты, молоточек, которым мне знатно вдарили по коленкам. Даже вену на руке отыскали и, невзирая на мою анемичность, набрали, по ощущениям, целый литр крови.

В конце концов этот кордебалет завершился, мне, совершенно изможденной, выдали местную одежду взамен официантской формы: дефолтное серое платье, не примечательное ничем, кроме на удивление приятной ткани.

Врач, все это время командующий обследованием и что-то черкавший в своём блокноте, вызвался препроводить меня до кабинета господина. И это даже уже не казалось такой уж плохой затеей после всего пережитого. Ковёр в коридоре скрадывал каждый шаг, и от этого становилось немного не по себе. Стены с неяркими уютными светильниками и красивыми обоями, украшенными чем-то напоминающим народный орнамент. Строго и без излишеств вроде картин и трогательных фотографий в рамочках. Дверей оказалось огромное количество, видимо, в этот момент мы миновали как раз тот самый гарем. От всего этого – много комнат, мало чего-то… личного – поместье гораздо больше казалось похожим на отель, а не на чей-то дом. В коридоре тянуло чем-то тяжёлым и сладким, напоминающим восточные благовония. Может, это они и были, но меня как-то не тянуло спросить. Наконец мы остановились у самой светлой двери, выделявшейся среди остальных. Доктор приглушённо кашлянул и постучался.

– Войдите, – послышался уже знакомый, пробивающий до дрожи голос.

Мужчина приоткрыл дверь, пропуская меня вперёд, и вошёл следом. Хозяин кабинета поднял взгляд от монитора и воззрился на нас в ожидании доклада.

– Господин Ланкмиллер, мы с ней закончили, – отрапортовал доктор, – в общем-то нареканий нет, она в целом истощена, но здорова, однако есть один небольшой… момент. Анализы показали, что девушка бесплодна.

Я повела плечом, косясь на доктора. Это означает невозможность иметь детей? Что ж, в моём положении остаётся разве что счесть за плюс. Ланкмиллер отреагировал на удивление спокойно, ни досады, ни изумления не отразилось на его лице, и выражение на нём осталось прежним.

– Можете быть свободны, – сухо бросил он доктору.

Тот вышел, а я осталась, тоже на всякий случай попятившись назад.

– Подойди, – велел Кэри, поднимаясь из-за стола.

Я приблизилась осторожно, стараясь ни о чём не задумываться. На казнь лучше идти с пустой головой. Ланкмиллер окинул меня заинтересованным взглядом. В глазах что-то горело, плескалось, выглядело совсем не так безжизненно, как в первую нашу встречу. Вот уж не радость-то.

– Я подробно посвящу тебя во все тонкости твоего теперешнего положения, но сначала предлагаю разобраться с твоей девственностью.

– Неужели она так сильно тебя напрягает? – пробормотала я, глядя куда-то сквозь. Сквозь монитор, сквозь стену, сквозь его широкую грудь.

– Не то чтобы напрягает, однако же у меня на неё большие планы, – шаг ко мне. – Так я одновременно проверю, не солгала ли ты. Обозначу тебя как свою собственность. И оставлю позади не такую уж долгую, но неприятную для тебя процедуру.

Посмотри-ка, всё продумал. Я меланхолично пожала плечами.

– Хорошо, пусть так.

– Вырываться не будешь? – он удивлённо вскинул брови. – Как от Флетчера там, в приёмной.

– Чтобы ты мне руку случайно сломал, пытаясь утихомирить? Ха-ха, нет, спасибо.

Едва я это сказала, Кэри прижал меня лицом к столу, платье задралось, и я мгновенно залилась краской, мысленно примерив на Ланкмиллера пару крепких проклятий. Знал бы он, как мне пакостно от всей этой ситуации, как я просто хочу исчезнуть отсюда, не донимал бы идиотскими вопросами.

– Слушай, – кончики пальцев легонько скользнули по внутренней стороне бедра, я напряглась ещё больше, – а ты когда-нибудь прибегала к самоудовлетворению?

– Ну… – Во мне сейчас кровь свернётся от омерзения.

– Это значит «да»? – спокойно, с нотками веселого злорадства, поинтересовался Кэри. Пальцы продолжали исследовать кожу, неотвратимо поднимаясь всё выше. Дерево стола холодило щеку. – Что, по-простому, без всяких изощрений?

Кэри неожиданно потёр клитор, и я, охнув, закусила губу. Отвращение поддело нервную систему острым ножом, спускаясь покалыванием по внешней стороне ладони. Даже такие ласки не приносят удовольствия, когда получаешь их в столь… затруднительном положении. Ланкмиллера это не слишком-то беспокоило, судя по звуку расстёгивающейся ширинки.

– Ноги пошире раздвинь, – скомандовал он весьма холодно, и я выполнила приказание, отчётливо понимая, что за этим последует. Постаралась расслабиться. Если зажиматься, будет только больнее – это первое, что учишь в борделе, даже если не являешься его частью. Я сосредоточенно наблюдала за тем, как потеет от моего дыхания гладкая поверхность стола, когда почувствовала, что его член, горячий и твердый, входит в меня сначала медленно, а потом резким рывком. Взвыла, выгнувшись и закусив губу, но Ланкмиллер поймал меня за волосы и снова прижал лицом к столу. Даже в глазах потемнело. Ну спасибо тебе, родной.

– А поосторожнее никак нельзя было? – выдавила я сквозь неожиданно выступившие слёзы, царапая деревянную поверхность. Больше всего хотелось прервать эту пытку нефритовым жезлом, но на такое развитие событий Ланкмиллер явно не был настроен.

– Ну-ну, – он отомстил за непрошенную реплику очередным резким толчком.

На этот раз я вместо обветренной губы закусила указательный палец и зажмурилась, позаботившись о том, чтобы из горла не вырвалось больше ни звука. Резкая боль постепенно сошла на нет, оставшись только отголосками, пронимавшими с каждым движением. Язык почти поворачивался назвать это терпимым, только вот один козёл обещал мне быструю процедуру, а в результате пытка казалась чуть ли не вечной.

Наконец он кончил и отстранился. Послышался звук застегивавшейся молнии, и только после этого