Королева вздрогнула. Сорен сморщился. Грациллоний продолжал:
– Будьте же вы дальновиднее в интересах наших детей и внуков. Если Рим падет, скотты и саксы хлынут в Британию, франки со своим родом в Галлию. Они расплодятся, как тараканы. А тут Арморика, малонаселенная и незащищенная. Сколько Ис протянет в одиночку на заброшенной оконечности полуострова?
В комнате воцарилось безмолвие. В окне сгущалась ночь. Пламя на свечах оплывало.
Наконец, склонив голову, Ланарвилис пробормотала:
– Твое слово непреклонно. Я посмотрю, какие у тебя там документы, но – да, пожалуй, надо подумать, как мне завтра изменить позицию.
И тут Сорен ударил по подлокотнику стула:
– Но ведь ты отдаешь Риму корабли! – воскликнул он, – Риму!
– Как же нам тогда их вообще построить? – Усталым голосом ответил Грациллоний. – У меня есть еще одно тайное предупреждение. Император-ребенок Гонорий жаждет каким-то образом отстоять свои права. Его опекун Стилихон желает ему угодить, если соглашение будет такое, какое позволит Рим. На самом деле Стилихон был бы рад любому движению, которое свяжет Запад, Восток, а также варваров. Подавить восстание в Исе было бы легче, чем изгнать языческих варваров в Корвилоне. Нет, мы не должны давать никаких оснований нас обвинять. А также быть слишком нужными Риму, чтобы не стать для него жертвенными животными.
Сорен выругался. Сразу после ужина он ушел.
– Мы достаточно поговорили, – сказал он, – лучше пойду домой.
Грациллоний метнул на него взгляд. Король своевременно отправил посланника сообщить жене Сорена, что его в этот вечер не будет.
– Я хочу… всем этим заняться, – продолжил Картаги и сердито добавил: – Я отвечаю за свои слова. Завтра я уговорю Совет внимательно рассмотреть твое предложение, изучить пути и средства. Но мне необходимо подобрать формулировки, тем более после той позиции, что я занял сегодня, да ведь? К тому же не забывай, что я еще не уверен в твоей правоте, но одно я знаю точно: не верю, что нам необходимо все, чего ты добиваешься. И все же доброй ночи, Граллон.
Он взял Ланарвилис за руку и чуть склонился.
– Доброго тебе отдыха, госпожа, – тихо проговорил он. Выпустив руку, он быстро заковылял к выходу по мозаичному полу атрия. Слуга поспешил открыть и кликнул мальчика, чтобы тот осветил уходящему дорогу…
– Приятных тебе сновидений, Сорен, – вздохнула ему вслед Ланарвилис.
«Плодотворные это были часы, – подумал Грациллоний, – а в завершение мирная трапеза». Он почти добился согласия, на которое рассчитывал. Дальше будут другие маневры, торги, компромиссы… В результате он мог получить лишь половину того, о чем просил, вот почему и просил так много… Может случиться так, что работа начнется вообще через год, поэтому он и говорит об этом так рано… «Да, – подумал он, – время сделало из грубоватого солдата истинного политика». И вдруг осознал, что думает на исанском языке.
Его пристальный взгляд вернулся к Ланарвилис. Он еще раз отметил: к ней время было менее благосклонно. Но она была и старше его на дюжину лет…
– Ты тоже хочешь уйти? – обронил он в тишину, которая показалась ему затянувшейся. – Я вызову охрану…
– Ты устал? – прозвучало в ответ.
– Нет. Все равно не высплюсь. Если у тебя есть еще желание поговорить, то я… я всегда ценил твой совет, Ланарвилис.
– Независимо от того, согласна я с тобой, или нет?
– Особенно когда не согласна. А то как же я буду учиться?
Она едва улыбнулась.
– Это говорит наш Грациллоний? Его не свернешь с выбранного пути. – Она потерла бровь. – Здесь внутри тепло. Может, выйдем, пройдемся недалеко?
Он понял. Она сильно потела, хотя и не обнаруживала других симптомов: перепадов настроения, судорог; движения становились неуверенными. Богиня вела ее к последним женским перекресткам.
– Конечно. К счастью, погода хорошая.
Они бок о бок пошли вперед. Сорену и впрямь не нужен был фонарь, светила полная луна. Если это совпадало с ее четвертью, король на законных основаниях уклонялся от ежемесячного пребывания в Лесу. На тропинки падал яркий серебристый свет, они петляли меж изгородей, подстриженных деревьев, клумб и беседок в обнесенном стеной саду. В это время года он был уже почти нагим; сучья и веточки отбрасывали путаницу теней. Воздух неподвижный, с морозцем. Под ногами мягко хрустели опавшие листья.
Как часто он бродил вот так то с одной, то с другой из своих женщин, начиная с той самой весенней поры, когда впервые проделал путь вместе с Дахилис.
– Тебе лучше? – спросил он немного погодя.
– Да, спасибо, – сказала она.
– А как поживает Юлия?
– Хорошо. Счастлива в послушничестве. – И выпалила с внезапной горечью: – А зачем ты спрашиваешь?
Опешив, он едва мог произнести:
– Зачем? хотел узнать. Она ведь моя дочь. И ты мне ее родила…
– Ты мог бы и встречаться с ней время от времени. Она была бы очень этому рада.
– Она милая девочка. Если б только у меня было время и для нее, и для всех моих девочек…
– Для Дахут оно у тебя находится.
Его словно ошпарило. Грациллоний остановился. Не удержи он королеву за руку, она бы шла дальше. Они глядели друг на друга в лунном свете.
– Ты ведь знаешь, Дахут пережила потерю, о которой даже не в состоянии говорить, – произнес он хриплым голосом. – Ей нужна помощь. Я придумываю жалкие развлечения и отдаю ей несколько часов, что могу украсть у людей, которые возмущаются мне вослед.
– У нее был почти год, чтобы оправиться, и почти все это время она была довольно жизнерадостна, – возразила Ланарвилис. Она посмотрела в темноту. – Ладно, не будем ссориться. Все-таки она – ребенок Дахилис, и сестры тоже ее любят.
Ее тон тронул Грациллония. Он взял женщину за руки. В его собственных ладонях они казались холодными.
– Ты хороший человек, Ланарвилис, – неловко произнес он.
– Все мы стараемся ими быть, – вздохнула она. – И ты старайся.
Потом внезапный порыв:
– Ты хочешь провести здесь ночь?
Как много времени прошло с тех пор, когда они в последний раз делили ложе? Год, а то и больше. А может, два? В порыве страсти он осознал, как мало обращал на нее внимания. Просто то и дело слышал от одной из Девяти, что Ланарвилис отказалась от своей очереди спать с ним. Время от времени это случалось с каждой из них, по одной из бесчисленных причин. Они как-то решали эту проблему между собой, а потом тихо ставили его в известность. Когда он наносил визит в дом Ланарвилис, они обедали, разговаривали, но она намекала на недомогание. Он без