холод, а в выходные едут с ними на озеро Солтон-Си или в научный музей. Все эти фокусы, когда кажется, будто деньги берутся из воздуха, все эти развивающие игры с друзьями создают иллюзию, будто в итоге весь мир окажется у твоих ног и ты будешь смотреть на него и поплевывать из окон своего дома в тюдоровском стиле. И начинает казаться, что без отцовской опеки остаток жизни будет таким же бесполезным существованием, как детство без Микки Мауса. Но потом, в отрочестве, после слишком многих неудачных парковок, пьяных плюх по голове, вдыханий метамфетаминового дыма, наказаний через засовывание в рот вскрытого перца халапеньо за неприличное слово, хотя ты просто пытался походить на папочку, ты понимаешь, что все мороженое, все поездки на автомойку были обыкновенной обманкой, прикрытием его убывающего сексуального влечения, компенсацией безрадостного существования по принципу «работай да приноси домой деньги» и неоправданных ожиданий собственного «предка». Эдипова тяга к одобрению со стороны отца сильна даже в нашем городке, где папаши давно отсутствуют: дети смиренно сидят вечерами у окна, ожидая, когда папочка вернется домой. Моя же проблема состояла в том, что папочка все время торчал дома.

Когда были отщелканы все необходимые снимки, опрошены свидетели, озвучены мрачные профессиональные шутки, я бестрепетно, не роняя коктейль, подхватил отца за подмышки и вытащил его из мелового контура, проволок мимо пронумерованных желтым маркером отметок там, куда упали гильзы, и потащил дальше — через перекресток, парковку, через стеклянные раздвижные двери «Дам-Дам». Я посадил отца за его любимый столик, заказал себе и ему «как обычно»: два шоколадных глясе с мороженым и кружку молока, подвинув его порцию на его сторону стола. Поскольку отец опоздал на тридцать пять минут, да еще пришел мертвый, собрание начали без него. Председательствовал Фой Чешир — выходящий в тираж автор многих телешоу, некогда друг отца, а ныне главный претендент на освободившееся место председателя. «Дам-дамовцы» скептически взирали на грузного Фоя, как на Эндрю Джонсона после убийства Линкольна.

Я громко отхлебнул остатки купленного на улице коктейля, тем самым призывая заседающих продолжать, ибо того же хотел бы мой отец.

Революция «Пончиков Дам-Дам» должна продолжаться.

Мой отец создал клуб именно тут, обратив внимание, что «Пончики Дам-Дам» оказались единственной не латиноамериканской или черной забегаловкой, которую не громили во время бунтов. Более того, у окошка круглосуточного обслуживания толклись все вместе: мародеры, полицейские, пожарные — и покупали пирожки, булочки с корицей и необычайно вкусный лимонад — для особо разгоряченных. Если вдруг откуда-то выныривал назойливый репортер с вопросом: «Как вы думаете, долго ли будут продолжаться беспорядки?», все хором возмущались: «Я ж, бля, в телевизоре, да?»

За все годы существования кафе ни разу не ограбили, не обворовали и не разгромили. И по сей день фасад заведения в стиле ар-деко свободен от граффити и потеков мочи. Посетители никогда не паркуются на местах для инвалидов. Почти как на привокзальной площади Амстердама, велосипеды оставляют возле «Дам-Дам» в аккуратных рамах, и никто не вешает на них замок. От этого места веет едва ли не монашеским покоем. Все идеально чисто. Нигде ни пятнышка. Обслуживающий персонал — здравомыслящ и обходителен. Может, все дело — в приглушенном освещении? Или в том, что стены расписаны яркими кленовыми листьями под стеклянной крошкой, изображающей капли дождя? Как бы то ни было, мой отец точно знал: это единственное место в Диккенсе, где ниггеры ведут себя прилично. Тебе всегда дадут растительные сливки и покажут на нос: «Вытри сахарную пудру». На все 20,3 хваленых квадратных километра нашего черного комьюнити нашлось всего 77 квадратных метров, где это слово действительно оправдывало свое изначальное латинское значение. Именно здесь, в «Пончиках Дам-Дам», можно было ощутить общность с остальными людьми. И вот, одним дождливым воскресным днем, когда беспорядки закончились и с улиц исчезла бронетехника и журналисты, отец пришел в «Дам-Дам», сел за столик возле банкомата, сделал заказ, а потом вдруг произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— А вам известно, что средний годовой доход домохозяйства у белых составляет сто тринадцать тысяч сто сорок девять долларов, в семьях испанского происхождения — шесть тысяч триста двадцать пять долларов, а у черных — пять тысяч шестьсот семьдесят семь долларов?

— И кто это сказал, ниггер?

— Исследовательский центр Пью.

Любой придурок от Гарварда до Гарлема уважает центр Пью, поэтому некоторые посетители повернулись к отцу на своих скрипучих пластиковых сиденьях, учитывая, что максимальный угол поворота кресел не более шести градусов. Отец вежливо попросил менеджера приглушить свет, я включил проектор, положил на него слайд, и все задрали головы к потолку. Словно грозовое облако, над нами завис график «Неравномерность доходов по расовому признаку».

Кто-то сказал:

— То-то я думаю: и зачем этому мелкому ниггеру сдался проектор в «Дам-Даме»?

Отец, имевший наготове и график денежного обращения в макроэкономике, и цитаты из Милтона Фридмана[35], провел настоящий семинар, посвященный разрегулированности экономики и институциональному расизму. Он рассказал, что недавний финансовый обвал предсказали вовсе не кейнсианские ручные собачки, на которых ориентируются банки и масс-медиа, а экономисты-бихевиористы, прекрасно понимающие, что рынок зависит не от процентных ставок и колебаний национальных ВВП, а от жадности, страха и фискальной иллюзии[36]. Разгорелась жаркая дискуссия. Спешно доедая пирожные и слизывая с губ кокосовую стружку, посетители «Дам-Дама» начали поносить низкие процентные ставки на депозиты и местного провайдера кабельного телевидения, который уже в июле требует предоплаты за август. Одна тетенька, справившись наконец с миндальным печеньем, поинтересовалась:

— А китаезы сколько получают?

— Ну, азиаты вообще зарабатывают больше любой другой демографической группы.

— Даже больше, чем гомики? — воскликнул помощник управляющего «Дам-Дамов». — Вы точно в этом уверены? А я слышал, будто гомики гребут деньги лопатой.

— Азиаты все равно зарабатывают больше. Правда, стоит помнить, что они не имеют такого влияния, как гомосексуалисты.

— А если, например, взять гея-азиата? Вы провели регрессионный анализ с корреляцией расовой принадлежности и сексуальной ориентации?

Этот глубокомысленный вопрос задал Фой Чешир, бывший лет на десять старше моего отца. Он стоял возле фонтанчика, засунув руки в пиджак, надетый поверх шерстяного свитера, несмотря на 25 градусов выше нуля. Тогда еще у него не было ни славы, ни денег, он работал доцентом на кафедре урбанистики в Брентвуде при Калифорнийском университете, жил в Ларчмонте, как и другие интеллектуалы из Лос-Анджелеса, а в Диккенсе Фой ошивался, собирая материал для своей первой книги: «Блэктополис: неизбежность афроамериканской городской бедности и мешковатой одежды».

— Мне кажется, что пересечение независимых переменных доходов может привести к некоторым интересным r-коэффициентам. Не удивлюсь, если p-коэффициент[37] окажется примерно в значении 0,75.

Отец сразу проникся к Фою симпатией, несмотря на его самодовольный вид. Хотя Фой был родом