Рядом на диване лежал «скрипичный» хофнеровский бас, длинношеий страдивариевский силуэт которого уже стал фирменным знаком Маккартни. Я когда-то сам играл на гитаре, в одном бесперспективном коллективе на острове Уайт, и чтобы показать свою близость к Beatles, я спросил Пола, не тяжело ли носить инструмент на сцене. «Да нет, он легкий, — сказал он. — На… Сам попробуй». С этими словами он поднял свой бас и бросил мне. Ловец я неважный, но каким-то образом мне удалось перехватить его двумя руками за гриф и плечевой ремень. На короткое время я получил возможность поприжимать лады, которые прижимал Пол Маккартни, и поотбивать большим пальцем те же струны в стальной обмотке. Я спросил, намного ли дороже басы скрипичной формы по сравнению с обычными. «Всего 52 гинеи, — сказал он. — Понимаешь, такой уж я жмот».
Все трое остались столь же милы, и когда я, найдя пустую страницу в блокноте, попросил автографы для младшей сестры. «Вы у нее любимый», — не удержался я, наблюдая, как Пол выводит свою на удивление взрослую подпись. «Повезло мне, значит, — пробормотал он, — раз я у нее любимый». Никогда меня не ставили на место столь беззлобно.
Как и всем, кто брал у них интервью, мне казалось, что никому раньше не удавалось пообщаться с ними на такой короткой ноге. «Ничего, если я еще здесь останусь?» — спросил я Пола, а потом посмотрел в сторону Джона. «Конечно», — кивнули оба. Тут в комнату вошел человек с впалыми щеками, в желтой рубашке с буфами, и остановил взгляд на мне. Это был их роуди, Нил Эспинолл, одной из главных функций которого на гастролях было говорить журналистам слова, которые сама милая и пушистая «великолепная четверка» не могла произнести ни при каких обстоятельствах. Скорее всего, кто-то из них просто тайно просигнализировал ему, что посетитель становится назойливым.
«Ты, — сказал он, показав направление большим пальцем. — За дверь!»
«Но ведь… они сказали, что можно остаться», — запротестовал я.
«А я говорю, что тебе пора уходить», — огрызнулся он, после чего уткнулся в газету, забывая о моем существовании.
Бесславно ретируясь, я утешал себя одним: у меня теперь есть история про Beatles, которой нет ни у кого из моих конкурентов: Пол Маккартни бросил мне свой скрипичный бас и еще назвал себя жмотом.
До конца шестидесятых, и вообще до конца столетия, наши пути так больше и не пересеклись. В London Sunday Times, куда я перешел работать, право писать о Beatles ревниво охранялось старшими коллегами. Поэтому я не написал ни строчки о наступившем вслед за прекращением гастролей в 1966 году творческом расцвете Леннона и Маккартни, который подарил миру альбом-шедевр Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band и такие образцовые маккартниевские вещи, как «Penny Lane», «Eleanor Rigby» и «She’s Leaving Home». Не мне, а другим — которых было в избытке — выпало писать хронику двух богатых на события лет после смерти Брайана Эпстайна, когда Пол, казалось, взял в свои руки бразды правления коллективом, — двух лет, в которые уложились поездка в гималайский ашрам, мультфильм Yellow Submarine («Желтая подводная лодка»), «Белый альбом», фильм Magical Mystery Tour («Волшебное таинственное путешествие»), а также основание компании под названием Apple, которая не имела никакого отношения к компьютерам.
Все это время я оставался одним из бесчисленных молодых людей, для которых жизнь Пола Маккартни казалась раем на земле и чьи подружки так обидно млели при каждом его появлении (особенно если это был эпизод из фильма с песней «Fool on the Hill» — эти трогательнейшие глаза, данные предельно крупным планом). Уже тогда существовал подспудный страх, что Beatles — необязательно навсегда; сознание того, что, может быть, совместная жизнь не принесла им высшего счастья, как мы все воображали, и что ее уже начали разъедать непонятные досады и сомнения. Но по крайней мере кто-то из них казался символом стабильности. Пусть Джордж нашел себя в индийской духовности и потерял чувство юмора, пусть Джон бросил свою симпатичную жену ради японской перфомансистки и теперь занимался с ней бог знает какими посторонними делами. Но Пол — Пол по-прежнему был с очаровательной Джейн Эшер, стригся в безупречно битловском стиле, носил последние костюмы от Carnaby, посещал вест-эндские премьеры, раздавал автографы и продолжал улыбаться.
Потом, на самом исходе шестидесятых, чувство долга перед публикой, видимо, стало ослабевать даже у него. Он расстался с Эшер, казавшейся настолько идеальной для него во всех отношениях, и сошелся с не известной никому американкой-фотографом по имени Линда Истман. В день их неожиданной свадьбы в 1969 году разочарование постигло не только миллионы убитых горем девушек. Неслезливые молодые люди вроде меня, с 1963 года проживавшие его жизнь на расстоянии, тоже искренне недоумевали, о чем он вообще думает.
В том же году мне наконец заказали материал о Beatles для одного общенационального издания, хотя и не британского. Американский журнал Show попросил меня разведать все о том, как устроена Apple, о поглощаемых ею огромных капиталах и возникшей из всего этого волне слухов о скором разрыве между битлами. Я связался с их пресс-секретарем Дереком Тейлором, ожидая, что отсутствие статей о Beatles в моем послужном списке, за вычетом той давней заметки в Northern Echo, сыграет против меня. Однако Тейлору нравились кое-какие мои вещи в Sunday Times, написанные на другие темы, особенно история культуриста Чарльза Атласа, и он согласился дать мне аккредитацию. В течение нескольких летних недель мне было позволено наведываться в лондонскую штаб-квартиру Apple, которая располагалась на Сэвил-роу, 3, в георгианском особняке, казавшемся идеальным свидетельством маккартниевского хорошего вкуса.
К этому моменту, кроме вкуса, больше ничего здесь о нем и не напоминало. Джон и Йоко присутствовали почти каждодневно — они вели свою кампанию за мир из переднего офиса на первом этаже; Джордж и Ринго тоже заглядывали довольно часто. Но Пола не было и следа. Возмущенный тем, что Джон назначил Аллена Клейна менеджером Beatles, он вместе с Линдой уехал из Лондона, чтобы залечь на дно на своей шотландской ферме и записать первый сольный альбом. Хотя тогда я этого не осознавал, мне выпала возможность наблюдать в непосредственной близости распад Beatles.
Не прошло и нескольких месяцев с начала мрачного похмелья, которое мы привыкали называть «семидесятыми», как мне позвонил Тони Брэйнсби, агент-фрилансер, известный своей напористостью и огненно-рыжей копной волос.