4 

Варвара Сергеевна проснулась.

Часы показывали начало десятого.

По  выработанной  годами  привычке  она  всегда  просыпалась  не  позднее  восьми.  Но

после  вчерашнего  богатого  на  события  дня  она  долго  не  могла  заснуть  и  в  глубокий,  без

сновидений, сон провалилась только под утро.

– Пресли, подъем!

Обладатель шоколадной шкурки лениво потянулся в изножье кровати и вопросительно

уставился  на  хозяйку:  похоже,  он  был  не  прочь  поспать  еще.  Нетерпеливая  Капа,  с  ночи

поджидая  какой-нибудь  движухи,  ловко  приоткрыла  дверь  в  комнату  и  сидела  теперь  на

пороге.

С кухни доносились обрывки телефонного разговора.

Прежде чем туда зайти, Варвара Сергеевна остановилась в коридоре и прислушалась.

– Да  спит  она,  сейчас  будить  буду.  Таблеточки  пьет,  я  каждый  день  проверяю!

Надеюсь,  если  и  в  этом  марте  обошлось,  нам  уже  можно  не  беспокоиться.  Устойчивая

ремиссия, да… Спасибо, Лариса Евгеньевна, что не забываете!

Самоварова пожала плечами и подмигнула Пресли, прилипшему к ее ногам:

– Доказывать  что-то  совершенно  бессмысленно…  И  что  нам  остается?  Верно, дружочек, только хитрить!

– Мама,  ты  выходила  вчера  из  квартиры? –  пытаясь  говорить  строгим  голосом, обратилась  к  ней  дочь. –  Нет,  я  не  к  тому,  чтобы  ты  совсем  не  гуляла,  просто  не  забывай

ставить меня в известность!

– Ну… выходила, да. В пекарню выбегала, булочку захотелось, с кремом заварным.

– М-да… А мне почему не купила?

– Так на диете ты, сама сказала, не помнишь?

– Я-то все прекрасно помню! Садись, ешь, таблетки при мне выпьешь, хорошо?

– Погоди, я сначала кошек покормлю.

Жадная  до  еды  Капа  в  считаные  секунды  опустошила  миску,  Пресли  же  всегда

приходилось  уговаривать.  Пройдя  за  хозяйкой  на  кухню,  он  тут  же  запрыгнул  на

холодильник и теперь внимательно наблюдал оттуда за Анькой, словно ожидая очередного

действия в нескончаемой пьесе.

– Нет  уж, друг! Слезай оттуда! Даю тебе ровно минуту на размышление. Если сейчас

же не спрыгнешь – отдаю твою порцию Капе. И я не шучу!

– Мам, да прекрати ты его уламывать, сядь и сама поешь!

Сегодня  дочь  неожиданно  расщедрилась  и  приготовила  жутковатый  на  вид  завтрак: толстенные  бутерброды  –  яйцо  и  консервированный  тунец.  Справедливости  ради  надо

отметить,  что  Самоварова  даже  на  такое  была  не  способна.  Пушистых  прихвостней

накормить – святое дело, ведь эти спиногрызы сами кашеварить вряд ли научатся. Сама же

Варвара Сергеевна относилась к еде более чем равнодушно, пока работала – закидывала ее в

себя исключительно из-за физиологической потребности организма и, как смеялся Никитин, питалась  главным  образом  кофе  да  сигаретами.  Правда,  иногда  ей  очень  хотелось  съесть

какую-нибудь  затейливую  сладость,  из  тех,  что  продавались  в  дорогих  кондитерских,  но

подобную роскошь она позволяла себе нечасто.

– Ну как?

22

– Вкусно, – с трудом проглотила кусок Самоварова.

Такой  ломоть  был  бы  в  самый  раз  голодному  студенту  в  походе.  Откуда  же  в  ней

столько грубости? Самоварова вздохнула, украдкой косясь на дочь.

Под  прицелом  хищных  Капиных  глаз  Пресли  нарочито  медленно,  словно  издеваясь, поедал из миски утреннюю порцию каши.

Дочь подлила себе жидковатого кофейного напитка и подтолкнула  по направлению к

матери сахарницу и молочник.

– Давай, мам, жуй веселей! А то я твою порцию тоже Капе отдам!

– Ань, я до районной поликлиники сегодня прогуляюсь.

– Это еще зачем? – напряглась Анька.

– Да зуб ночью спать не давал, – не поведя бровью, сочинила Самоварова.

– А… Сливок тогда купи, эти последние. И не туси там долго, а то опять твои нассут, куда не надо!

Захлопал холодильник, вскипели бигуди, по телевизору начался очередной идиотский

детективный сериал, который дочь упорно включала для нее каждое утро.

От Никитина пришло сообщение: «Набери, как сможешь».

Когда  через  сорок  минут  Анька  ушла,  Варвара  Сергеевна  наконец-то  сварила  себе

хорошего, крепкого кофе, который дочь ей пить запрещала (давление!) и удобно устроилась

в своей комнате в придвинутом к окну кресле.

Она закурила и набрала полковника.

– Запишешь или запомнишь?

– Обижаешь…

– Ну смотри… Мигель Мендес, тридцать три года, наполовину кубинец, с двенадцати

лет живет в России, работает танцором. Около трех лет назад стал сожительствовать с некой

Галиной Н. Она бухгалтер, имеет дочь от предыдущего брака и годовалого ребенка от этого

Мигеля.

– Принято. Про женщину что?

– Валентина Шац. Замужем за топ-менеджером крупной фармацевтической компании, то  есть  была  замужем…  Как  они  это  любят,  хозяйка  салона  красоты  в  центре  города.

Пятьдесят один год, бабушка по первому ребенку.

– Ух, ты! Умеют же жить! Тьфу ты, с языка слетело…

– Да  ладно…  Горничных  и  охрану  по  третьему  кругу  опросили  –  никаких  зацепок.

Охранник  тот  еще,  одно  название,  фактически  консьерж  ночной  смены,  вялый  совсем.

Выходил, говорит, за ночь пару раз за сигаретами и газировкой. Одним словом, кто угодно

мог пройти.

– Ясно. Пойду в сеть засяду, покопаюсь.

– А что, твоя так и не подключает интернет?

– Нет. Ладно, до связи.

– Пока, голубушка. Звони сама!

Варвара  Сергеевна  раздавила  в  пепельнице  окурок  и  наскоро  занялась  кормежкой

голубей, для которых у нее был заранее припасен пакетик с хлебными крошками.

Зная,  что  в  доме  кошки,  прикормленные  голуби  не  осмеливались  подлетать  прямо  к

окну и теснились на козырьке подъезда.

Пресли  и  Капа  тут  же  запрыгнули  на  подоконник,  прильнули  к  рукам  хозяйки  и, осторожно высунув мордочки наружу, стали внимательно наблюдать, как стая грязных птиц

пытается поймать клювами хлебный снегопад.

На плутовских кошачьих мордах застыло высокомерное выражение.

– Все, финита ля комедия! – и Варвара Сергеевна захлопнула окно.

Через час ей следовало быть в районной поликлинике, на приеме у психиатра.

* * * 

23

– Проходите, не стойте в дверях!

Районный психиатр Валерий Павлович И. пытался, не вставая с кресла, собрать что-то, рассыпанное по полу.

– Добрый день!

– Добрый! – отозвалась из-под стола его неестественно выгнутая спина в белом халате.

«Что  у  него  там,  бисер?» –  усмехнулась  Самоварова,  вспомнив  Ларису  Евгеньевну, милейшую  пятидесятилетнюю  брюнетку  из  ведомственной  поликлиники,  являвшую  собой

наглядный  пример  как  минимум  парочки  симптомов  тех  заболеваний,  которые  она  с

воодушевлением диагностировала у пациентов.

Варвара  Сергеевна  осмотрелась:  белые  пластмассовые  жалюзи  на  окне,  одинокий

кактус на чистом подоконнике, глухой шкафчик в углу, стол с допотопным компьютером и

жидкой кучкой бумаг. Пахло тоской.

Она прошла к столу и нерешительно присела на краешек свободного кресла.

– Я  вас  слушаю. –  Из-под  стола  вынырнула  седая  коротко  стриженная  голова, расправились плечи, из-под врачебного халата полыхнул бордовым галстук и… Самоварова

потеряла дар речи.

В  левой  горсти  психиатр,  вчерашний  пострадавший  от  ее  каблучка  мужчина,  держал

собранные с пола сигареты, половина которых была сломана пополам.

Он быстро сунул в ящик стола сигареты, удивленно глянул на нее сквозь очки и тут же

полез в компьютер.

– Курить  пытаюсь  бросить  таким  оригинальным  способом, –  пытаясь  скрыть  то  ли

смущение,  то  ли  раздражение,  скороговоркой  произнес  он. –  Если  интересно,  расскажу.

Варвара  Сергеевна,  да?  А  я  ведь  не  сомневался,  что  мы  еще  встретимся,  просто  не

предполагал, что здесь.

– О боже… Какое дурацкое совпадение! Знаете, я лучше пойду перезапишусь к вашему

коллеге.

– Ну зачем так? Кстати, очень рад вас видеть! Вы все-таки расскажите, с чем пришли.

Раз пришли, значит, вас что-то беспокоит?

Он явно нервничал.

«Какая прелесть!»

– Беспокоит… Если честно, я вчера даже думала про вас, точнее, не про вас, а про эту

мерзейшую ситуацию, и под конец уже и не знала, плакать мне или смеяться.

– Вы пережили стресс… Вы об этом хотите поговорить? Или про убитых? Но я их не

знал…

– Хватит  вам  ваньку-то  валять!  А  то  вы  не  знаете,  что  если  следствию  было  бы

необходимо что-то уточнить у вас про убитых, которых, верю, вы не знали, вас бы вызвали в

отделение. Глупо как получилось… Пойду я. Хорошего дня!

Варвара Сергеевна привстала.

– Варвара Сергеевна, сядьте! Вчера, насколько я понял, вы были при исполнении своих

служебных обязанностей, а сегодня при исполнении я! Итак, я вас слушаю. Что беспокоит?

– Уже ничего.

Валерий  Павлович  вздохнул,  поправил  очки  и  уставился  на  нее  в  упор.  У  него  были

красивые серые глаза и взгляд человека, измученного бессонницей.

– Знаете,  сколько  раз  за  неделю  я  это  слышу?  Обзавидоваться  можно  хоть  хирургу, хоть гинекологу! К любому другому специалисту, если пациент придет, будь он немой – там

ничего не скроешь, все понятно… А мне клещами тянуть приходится. Вы сами подумайте, человеку нужна помощь, а он мне врет! Пока сюда идет, обдумывает, как и в чем соврать, а

как  до  этого  кресла  доходит,  представляете,  тут  же  и  выздоравливает!  Петляет,  путается, лукавит, а я при этом еще должен постараться ему не навредить! Единицы говорят правду.

Уважают мое и свое время. Но такие – большое исключение.

Самоварова вяло усмехнулась.

Как все это знакомо! Особенно про единиц, говоривших ей правду.

24

– Клещами, говорите… А почему вы считаете, что, сидя в этом своем кресле и думая

сейчас  на  самом  деле  о  том,  бросать  или  не  бросать  вам  курить,  вы  способны  понять,  что

чувствую,  например,  я?  На  каком  основании  вы  и  ваши  коллеги  делаете  свои  назначения, выдаете беленькие или желтенькие круглые билетики в царство засохших растений? Нет, я

понимаю, судя по вашей благородной седине и очкам, вы имеете большой опыт… Но опыт

чего?  Подтянуть  то,  что  вам  удается  добыть  из  нашей  лжи,  к  симптомам  известного  в

психиатрической  практике  заболевания?  А  если  оно  не  известно?  А  если  это  и  не

заболевание,  а  крик  в  пустоту?  Молчание  тоже  кричать  умеет…  Вы  такое  никогда  не

предполагали?

Валерий  Павлович  с  большим  интересом  смотрел  на  нее,  и,  как  ей  показалось,  в  его

взгляде проскользнула усмешка.

Черт  побери!  Этот  районный  прилизанный  умник  еще  хуже  ведомственной  Ларисы

Евгеньевны – та хоть научилась изображать искреннее участие.

Самоварова решительно встала и направилась к дверям.

Валерий  Павлович  громыхнул  креслом,  неловко  запнулся  о  какой-то  провод  на  полу, быстро  подскочил  к  ней  и  сделал  такое  движение,  будто  хотел  взять  ее  за  руку,  но  тут  же

одернул руку.

– Судя  по  вашей  реакции,  вы  уже  имели  дело  с  нашим  братом…  Я  вижу,  что  вам  не

нравится  мой  кабинет  и  это  кресло.  Вы  правы,  мне  здесь  тоже  не  нравится. –  Его  голос

сделался мягким и очень приятным на слух. – Вы милая, хоть и резкая женщина, к тому же, если честно, я все еще себя чувствую перед вами виноватым… Задержитесь вы, ради бога, на

минуту, у меня к вам необычное предложение! Думаю, с вашим нестандартным мышлением

вы его оцените.

– Интересно…

«Да  он  и  в  самом  деле  интересен…  По  крайней  мере  необычен!  А  когда  тебя,  дуру

старую, мужчина в последний раз пытался так настойчиво клеить?»

– Раз  уж  мы  с  вами  познакомились  и,  замечу,  совсем  не  по  моей  части,  и  раз  уж  вы

последний мой пациент на сегодня… Что если я, в обход всяких правил, возьму и приглашу

вас  сейчас  в  кафе?  А  там,  захотите  –  расскажете,  не  захотите  –  сделаете  доброе  дело, поскольку дадите мне возможность как-то загладить свою вину. Я тоже вчера о вас думал…

Когда вы так резко со мной простились, часть пути я был вынужден проследовать за вами, мне  было  по  дороге.  Я  видел,  как  вы  остановились  у  витрины  кафе,  видел,  как  вы  хотели

зайти, но потом передумали.

Варвара Сергеевна густо покраснела.

Действительно,  в  кафе  она  не  попала.  Прямо  перед  входом  пришло  сообщение  от

Аньки, в котором та пыталась объяснить, что перепутала время доставки кошачьего корма и

что через полчаса корм должны наконец привезти.

– Ну что ж… Давайте попробуем.

– Отлично! Только я угощаю!

– Само собой! – нервно хмыкнула в ответ Самоварова.

* * * 

Кофе из сезонного предложения, с лавандовым сиропом и мелко толченой миндальной

крошкой, утопающей в воздушной сливочной шапке, оказался превосходным.

С  десертом  Варвара  Сергеевна  долго  колебалась  и  в  конце  концов  сделала  выбор  в

пользу наполеона.

Тончайшие  коржи  поддерживали  идеально  взбитый,  подмерзший  за  ночь  лимонный

крем, и каждый кусочек этого чуда буквально таял во рту.

Самоварова  млела  на  солнышке,  щедро  заливавшем  сквозь  оконное  стекло  их

маленький круглый столик, и медленно, смакуя каждый глоток, потягивала через трубочку

лавандовый кофе.

25

Теперь уже новый знакомый вызывал у нее самое настоящее любопытство, но при этом

от ее внимательного взгляда не укрывалось и то, что происходило за соседними столиками.

Две девицы, длинноногие, прошлым маем еще юные, но сейчас уже с такими лицами, будто делают всем присутствующим большое одолжение, долго изучали меню, с садистским

удовольствием  удерживая  подле  себя  своих же  лет  официантку,  чей  усталый  вид  не  могли

скрыть ни форменный кружевной передник, ни алая помада на губах.

Охотницы… На кого они охотятся? Какой трофей хотят заполучить? Если одной из них

повезет,  наживет  она  еще  больше  пустоты,  и  тень  этой  пустоты  уже  сейчас  лежит  на  их

дорогих, не по возрасту, кожаных сумках.

– Когда  у  мужчины  нет  денег,  мне  хочется  в  него  высморкаться! –  нарочито  громко, хлопая фальшивыми ресницами, подытожила одна из подруг рассказ другой, состоявший в

основном из слов-паразитов и незавершенных предложений. Девушки покрутили головами: все поняли?

И Самоваровой вспомнились прачки из сна, молодые и глупые, выставлявшие, словно в

витрине мясника, свои голые груди.

Самоварова  доела  торт,  но  когда  проходившая  мимо  официантка  попыталась  забрать

тарелку,  вцепилась  в  нее,  потянула  к  себе  и  принялась  лепить  на  вилочку  оставшиеся  на

тарелке крошки.

– Может, еще кусочек? – улыбнулся Валерий Павлович.

Он  стал  казаться  ей  даже  очень  симпатичным,  осталось  только  заменить

металлическую  музыку,  дребезжавшую  в  кафе,  на  какой-нибудь  из  вальсов  Штрауса  и

постараться не думать о том, что он мозгоправ.

– Да нет… Не столько денег жалко, сколько фигуру!

За  другой  столик  присели  две  женщины  среднего  возраста,  в  неброской,  хорошего

качества одежде.

– Я  не  понимаю,  Вера…  Как  же  так…  Разве  может  так  быть?  Я  вчера  искала  в

интернете информацию про житие одной святой… Какая, получается, превосходная история!

Говорят, она, через иконы с ее изображением, помогает абсолютно всем, даже некрещеным и

иноверцам!

– Ой, я слышала про это! – перебила подруга. – И что же?

– Так вот, информацию-то я нашла… И сайт был такой, вроде православный, и значит, читаю  я  о  чудесах  святой  и  каждую  минуту  на  крестики  нажимаю,  чтобы  избавиться  от

назойливой  рекламы!  Читаю,  как  она,  слепая,  скиталась,  а  мне  –  то  туфли  пошлые

леопардовые, то крем для укрепления оргазма предлагают купить! Ничего святого!

– Да, ужас! – согласилась подруга. – А Борька что?

– При чем тут Борька? Я тебе о чуде, а ты – Борька!

– Да нет, я вообще… Ну как он? – не сдавалась другая, не обращая внимания на то, что

вопрос о Борьке не понравился подруге.

– Вера!  Побойся  Бога!  Ты  даже  меня  не  слышишь!  Плевать  мне  на  него,  хоть  бы  он

завтра сдох!

– Да что ты несешь, Лиля?! Так-то зачем?

– Девушка, – схватила Лиля за фартук проходившую мимо официантку. – Не надо мне

штрудель, аппетит что-то пропал! – бросила она, зло поглядывая на подругу.

– Ты бы к эндокринологу сходила… Нельзя так реагировать, я всего-то спросила, как

твои дела с Борей!

– Какие  дела?! –  Лиля  заерзала  на  стуле  с  таким  остервенением,  что  стул  испуганно

заскрипел. – Какие с ним могут быть дела?

– Ну как же, погоди… Ты сама с неделю назад вся цвела: «Ох, Боря, ах, Боря!» Тонкий, необыкновенный и тому подобное!

Вера,  похоже,  прекрасно  понимала:  все,  что  бы  она  сейчас  ни  сказала,  неизбежно

приведет к ссоре, но теперь уже она и не думала отступать.

– Ну что я, по-твоему, придумываю?!

26

– Слушай,  я  вот  что  тебе  скажу:  братец  твой  –  просто  обгадившийся  в  углу  мальчик!

Ему лечиться! От импотенции души и тела!

– Ах! Вот оно что… Значит, я так понимаю, все случилось? – усмехнулась Вера. Лиля

покрылась  пунцовыми  пятнами. –  Смешно…  Лиль,  может,  тебе  вместо  того,  чтобы  про

бытие святых по ночам читать, в самом деле туфли из леопарда купить и крем для оргазма?

– Дура!  Какая  же  ты  дура,  Вера! –  из  обычной  серой  мышки  Лиля  уже  успела

превратиться  в  злую  крыску.  Она  резко  встала  и  бросила  на  стол  пятисотрублевую

бумажку. –  Хорошего  тебе  дня!  Сначала  вырастят  ни  на  что  не  пригодных,  кроме

культивации собственных страданий, инфантилов, а потом еще и издеваются!

– Лиля, я его не растила, он старше меня на три года, ты забыла?

– Тем более. Пусть и дальше живет с мамой. И советую тебе, дорогая, с приличными

женщинами его больше не знакомить!

Сцена привлекла внимание не одной Самоваровой, Валерий Павлович сидел напротив

и  наблюдал  за  женщинами  с  таким  сосредоточенным  видом,  будто  размышлял,  какой

диагноз им поставить.

– А я тоже много лет жил с мамой, – неожиданно признался он, когда раскрасневшаяся

Лиля уже выбегала из кафе.

После  имени-отчества,  места  работы  и  наличия  взрослого  сына,  это  было  четвертым

пунктом, который узнала о своем нелепом ухажере Самоварова, прекрасно отдававшая себе

отчет в том, что больше они вряд ли увидятся. Она бросила взгляд на наручные часы: минут

десять посидеть придется, уйти сразу после еды было бы верхом неприличия.

– А с женой?

– Нет жены.

Самоварова подумала и решила не задавать следующий вопрос – ну какое ей, в конце

концов, до этого дело?

– А я с дочерью живу.

– Все правильно. Человек не должен жить один.

– Да  нет.  Человек   не  может  жить  один.  Или  питать  ему  кого-то  надо,  или  самому

питаться.

– Что, так все плохо, думаете?

– Ну  почему  плохо?  Это  законы.  А  уже  как  к  ним  относиться  –  исключительно  дело

выбора каждого.

И тут внутри Варвары Сергеевны торопливо, как вор с мешком, пробежало ощущение, которое она поймала вчера рядом с полковником, когда он держал ее руку.

Питаться  полковником  она  не  смогла,  слишком  любила.  Так  беззаветно,  как,  должно

быть, те, кто верует, любят своего Бога, непонятного и недоступного.

В  то  время,  пока  Никитин  составлял  существенную  часть  ее  жизни,  она  даже  не

пыталась анализировать, почему безо всякой борьбы отдавала его другим.

А после, годами глядя в ночную темноту, все-таки поняла почему.

Она всегда горела. Горела рядом с ним, горела в ожидании его, горела вместо него.

А он был тем, кто подбрасывал дрова в ее костер, лизавший и его лицо и руки, но не

разжигавший в нем пожар.

А   та  догадывалась  и  допускала.  Не  только  ее  –  были  же  и  другие,  звонкие  и

случайные, как стихи. Но  та терпеливо ждала, отжимала и полоскала белье, даже не пытаясь

найти  какой-то  особый  смысл  –  просто  заполняла  все  свободное  пространство  своими

хлопотами, просьбами и доступностью теплого тела.

– Ну что вы замолчали? Сказали, в общем-то, банальность и оборвали тему.

– Сколько ни повторяй банальность, от нее не убудет, да и смысла она не потеряет.

– Возможно.

Хм… А что-то в нем все-таки было, в этом Валерии Павловиче…

Простой  славянский  тип  внешности,  за  годы  работы  с  людьми  она  таких  множество

встречала – и тут же забывала, но у этого будто звездочка невидимая на лбу нарисована…

27

Следующий  его  вопрос  был  столь  неожиданным  по  отношению  к  внешнему  и  столь

точным  по  отношению  к  внутреннему  ее  состоянию,  что  заставил  Варвару  Сергеевну

растеряться.

– Скажите, а сильно вы его любили?

– Гм… А вы ее? – попыталась она отразить удар.

– Думал, что любил… А оказалось – только питался.

Любопытство все-таки взяло верх:

– Она ушла к другому?

– К другой.

– Ух… Неожиданно! Действительно неожиданно…

– Давайте  сразу  начистоту!  Я  уже  когда-то  так  часто  повторял  все  это  разным

сочувствующим, что это перестало быть для меня оправданием. Со мной все хорошо. После

того, как это произошло, у меня были женщины… и в достаточном количестве, – с нервом в

голосе уточнил он. – И все они оставались довольны, по крайней мере, в этом плане…

– Итак, ваша женщина ушла к другой?

– Берите выше – моя жена.

– М-да…

Варвара  Сергеевна  взглянула  на  часы:  Анька  вернется  сегодня  самое  ранее  к  пяти, кошки сыты, окна закрыты.

Она подозвала официантку и заказала себе второй кофе.

– Я зачем приходила-то… У меня две кошки.

– И как их зовут?

– Эспрессо и Капучино.

– Круто! – улыбнулся Валерий Павлович.

– Или по-простому – Пресли и Капа…

Варвара  Сергеевна  замолчала,  колеблясь,  стоит  ли  продолжать  разговор.  Но  сейчас

перед ней сидел обычный человек, с неустроенной личной жизнью, живой, импульсивный, любопытный, бросающий курить и, черт побери, как ни крути, очень симпатичный!

– И вы испытываете чувство вины, когда надолго оставляете их дома.

– Как вы догадались?

– Я  еще  вчера  это  понял.  Во-первых,  вы  часто  смотрите  на  часы,  во-вторых  –  у  меня

прекрасное обоняние.

Самоварова стушевалась.

– Неужели разит?

– Да нет, конечно! Но у меня в самом деле исключительный нос, способный улавливать

едва ощутимые запахи! И даже годы табакокурения не смогли свести на нет эту особенность.

– Вам бы в органах служить.

– Думаю, наши профессии очень похожи.

– И что из этого следует?

– Из этого следует то, что вы сами в силах победить свой невроз.

– Так у меня невроз?

– Невроз.

– Просто невроз, да?! А отчего не шизофрения?

– Да  шизофрении  вам  о-о-очень  далеко.  Хотя,  по  правде  говоря,  считается,  что

вялотекущая есть у каждого.

– Не талантливо вы мне сейчас врете, Валерий Павлович!

– Вы  мне  тоже,  Варвара  Сергеевна,  вот  уже  второй  день  как  совсем  не  талантливо

врете… Сигареткой, кстати, не угостите?

5 

Галина,  расфуфыренная  словно  для  красной  ковровой  дорожки,  толкнула  дверь

28

народного кафе «Три пескаря».

Разуваев еще по телефону объяснил, что, помимо всеобщей ностальгии по этому месту, где они любили в старших классах распивать свои первые взрослые коктейли  – пиво плюс

водка,  была  и  еще  одна  веская  причина  остановить  выбор  на  этом  заведении:  оно  было

недорогим,  а  далеко  не  все  бывшие  одноклассники  готовы  были  расстаться  даже  с

небольшой суммой денег.

Макс Разуваев, организатор, встречал гостей у длинного, накрытого стола.

Эх, вот ведь красавец!

Хотя да, уже заметно состарился…

Но порода, порода!

Все тот же рисунок чувственных губ, все тот же орлиный профиль!

И стать, и фигура!

Это не пропьешь…

– Галочка, у-у-у… какая ты…

Галина  кокетливо  придержала  своими  руками  руки  Макса,  готового  заключить  ее  в

объятия, и откинула голову назад:

– Ну, какая?

– Не могу найти слов!

Разуваев все же изловчился и пристроил на ней свои руки, а затем быстрым, вороватым

движением огладил ее рукой пониже спины.

Галина  позволила  себе  не  заметить  этого  жеста  и,  поддерживая  заданную  с  ходу

тональность, продолжала флиртовать:

– Ну… несравненный мой, а где же все?

– Так…  Покурить  вышли,  кое-кто  опаздывает  –  и  вот! –  он  махнул  рукой  в  самый

дальний угол стола.

О господи…

За столом, оказывается, уже жались друг к дружке несколько бывших одноклассников, которых Галина поначалу и не заметила.

Ее охватило искреннее недоумение.

Вот  этот  бесформенный  толстяк,  готовый  под  прицелом  ее  глаз  провалиться  сквозь

землю, это кто? Неужели Мышинский?!

Ну да, он всегда был неприметным ботаном, но чтобы вырасти в такое существо!

А  тетка  с  внешностью  кассирши  из  дешевого  гастронома,  неужели  это  красотка

Бойко?!

А  ведь  именно  Жанна  Бойко  и  была  той  девочкой,  которую  в  выпускном  классе

предпочел Галине Разуваев…

Галина почувствовала себя неловко: в самом деле, она же знала заранее, куда идет, но

зачем-то решила одеться так, словно собиралась посетить первоклассный ресторан.

Как глупо вышло…

Но  тут  внезапно  стало  жарко,  вокруг  Галины  и  Разуваева  затоптались,  на  все  лады

вереща,  все  новые  и  новые  подходящие,  в  общем  и  целом  теперь  уже  совершенно

незнакомые люди.

Оказавшись рядом с Разуваевым в центре стола, Галина быстро оценила обстановку и

поняла:  Макс  не  врал,  по-настоящему  неплохо  выглядели  только  две  из  тринадцати

пришедших  женщин  (именно  что  неплохо!)  и  еще  один  парень,  Багинский,  ныне  майор

службы безопасности. Оказалось, это Петька Багинский заранее договорился с заведением и

уставил  стол  бутылками  принесенного  с  собой  алкоголя:  виски,  шампанское,  ликеры  для

девочек.

И  эти  дорогие,  чудесные,  а  для  многих  присутствующих  диковинные  бутылочки

быстро разрядили обстановку.

Практически не притронувшись к сомнительного вида еде, большинство собравшихся

принялись чокаться и, радостно неся какую-то пафосную ахинею, быстро напиваться.

29

Галина раскраснелась, и не только от выпитого шампанского…

Вне  всяких  сомнений,  сидя  в  центре  стола  рядом  с  Максом,  который  в  перерывах

между  поспешными  тостами  что-то  жарко  шептал  ей  на  ушко,  она  оказалась  королевой

вечера.

Единственное – вопрос о семейном положении, громко заданный захмелевшей с первой

же рюмки Бойко, заставил ее смутиться и отвести взгляд. Макс это тотчас заметил.

– У Галочки уже совсем взрослая дочь! – пришел он на помощь.

– А у меня трое!

– А у меня один школу в этом году заканчивает, обормот!

– Ух ты!

– А моя рожать не хочет, мы из детдома возьмем!

– Завтра?

– Не-а… Лет через пять, там же очередь на здоровых!

– Гал, а что с мужем-то? – шепнул ей Разуваев.

– Объелся груш.

– Что, так серьезно?

– У  нас  разные  жизненные  приоритеты.  Но  это  ничего  не  меняет, –  тут  же

всколыхнулась  Галина,  вспомнив,  что  ей  необходимо  «держать  лицо»  успешной  во  всех

отношениях  женщины,  у  которой,  в  отличие  от  большинства  собравшихся,  все  в  жизни

сложилось.

– Ну  ладно-ладно,  расслабься, –  выдохнул  Макс  как-то  уж  слишком  ласково. –  А

пойдем танцевать, королевна?

Галина, вспомнив, что Разуваев в свое время был первоклассным танцором, привстала

из-за стола, ослепляя своей улыбкой сборище этих убогих:

– А пойдем!

В  соседнем  зале,  на  небольшой  площадке,  приспособленной  для  танцев,  оглушающе

орала  похабнейшая  попса,  было  невыносимо  душно,  какие-то  некрасивые,  серьезно

подвыпившие люди пытались неловко двигать телами в такт музыке, и… началось!

Они внедрились в самый центр этого безумия и, делая недолгие перерывы только для

того,  чтобы  хлебнуть  виски  или  воды,  под  задорное  улюлюканье  остальных  принялись

отжигать до седьмого пота.

Макс умело вел ее на повороты, лихо крутил во все стороны, а когда она, уже пьяная, начинала терять равновесие – страстно и крепко прижимал к себе. И Галине в какой-то миг

показалось, что этот адский, но такой прекрасный балаган будет длиться бесконечно.

Но ведь именно этого она и хотела!

Заведение пыталось наконец закрыться, и официанты в который  раз просили бывших

одноклассников рассчитаться.

Оказалось,  что  значительную  сумму  давно  уже  внес  Петька  Багинский,  который, будучи изрядно навеселе, тем не менее часа два назад уехал на задание, вместе с чеком.

Галина  и  Разуваев  в  образовавшейся  неразберихе  попытались  собрать  остальные

деньги с бывших одноклассников, но к тому моменту уже мало кто из них что-то соображал.

– Макс, вызови мне такси!

– Сейчас,  душа  моя,  подожди,  еще  шесть  тысяч  не  хватает,  кто-то, похоже, не  сдал  и

свалил…

– Я платить не буду! Я свое давно отдала! – выкрикивала, икая, Бойко. Она жадно пила

воду  прямо  из  горлышка  литровой  бутылки,  щедро  проливая  ее  себе  на  платье. –  Че  за

порядки?! Тысячу рублей отвалила, и даже курить здесь нельзя! А я сразу сказала – больше

штуки дать не могу!

После того как худо-бедно разобрались со счетом, Галина оказалась на улице вдвоем с

Разуваевым. Он настойчиво предлагал ей не ждать такси, а ехать вместе с ним на какую-то

квартиру.

30

– Макс, ну погоди… У меня дочка там, дома… Я домой поеду, погоди…

Вместо освещенной дороги с автобусной остановкой, куда  должно было подъехать ее

такси,  они  почему-то  переместились  за  угол  заколоченного  киоска,  соседствовавшего  с

«Тремя пескарями».

В  темноте,  на  гололеде,  Макс  прижал  ее  к  стене  и,  расстегнув  несколько  пуговиц

пальто, уже начал задирать платье, пытаясь сразу же проникнуть в самое сокровенное место.

Галина нехотя отбивалась, его губы блуждали по ее лицу, щекотно и грубо касались рта, и в

какой-то момент она уже начала сдаваться. Тогда Макс прильнул к ней совсем уже дерзко, лишив возможности не только двигаться, но даже нормально дышать.

И  тут  Галина  уловила  какое-то  движение  у  него  за  спиной.  Что-то  жуткое,  черное  и

дурно пахнущее надвигалось прямо на них.

– Э… ребят, вы это… шо тут делаете? Дайте рублей што… – забормотало существо.

Галина вздрогнула и резко отстранила Макса.

Разуваев,  разгоряченный,  в  расстегнутом  пальто  и  наполовину  расстегнутой  рубашке, дернулся и повернулся к говорившему. Лицо его исказилось гримасой:

– Пошел вон!

Галина  хотела  было  тотчас  бежать  из  этой  черной  дыры  на  дорогу,  на  свет,  но

тоненькие шпильки сапожек разъезжались на корке льда под ногами.

– Э… вы это, ребят, помогите не-ша-сному… дайте рублей што, а лучше пятьшот, если

шмошете… Любовнишки, да? Я ведь все вишу, все знаю… Николаша не проведешь…

От страха Галину затрясло.

– Что вы несете! Уходите!

Даже своим нетрезвым умом она понимала: кричать нельзя, некоторые одноклассники

ушли еще совсем недалеко, и вся эта нелепая сцена может стать всеобщим достоянием.

Но чудовище и не думало отступать.

Здесь была его территория.

– Э,  ты  это,  полегче!  Вали  отсюда,  я  сказал! –  Разуваев,  придерживая  одной  рукой

трясущуюся Галину, свободной рукой яростно отпихнул напиравшего на них бомжа.

– Ребят, да вы што…

Бродяга, потеряв равновесие, упал навзничь и начал конвульсивно дергать ногами.

– Е… не вишу ни хера…

И  тут  же  послышался  короткий,  страшный,  пробирающий  до  самых  внутренностей, хрип.

– Макс, что с ним?! Сделай что-нибудь!!!

Галина, из последних сил пытаясь приглушить свой голос, тряслась в истерике.

– Оу… да там… Галя, стой сама, пока так стой… Да стой ты на месте!

Она  увидела,  как  Макс,  преодолевая  омерзение,  наклонился  к  бомжу,  но  тотчас  с

выражением дикого испуга на лице отпрянул.

– Что с ним?!

– Галя, заткнись! Прости, но лучше помолчи пока…

Макс осторожно выглянул из-за угла на улицу.

– Сейчас  переждем,  ты  стой  только  и  молчи… –  повернувшись  к  ней,  задыхающимся

голосом приказал Разуваев.

Выждав с полминуты, он грубо схватил ее за рукав пальто, и они со всех ног полетели

оттуда прочь.

Не чуя ног, они добежали до дороги.

Ее такси, вероятно, давно уехало.

Дышать  было  нечем,  и,  насквозь  мокрые  от  пота,  они  перешли  на  быстрый  шаг.  В

надежде  как  можно  скорее  поймать  попутку,  оба  принялись  отчаянно  размахивать  руками

навстречу несущимся огонькам машин.

* * * 

31

– Макс, не спорь со мной, это – статья!

Галина,  бледная,  белесая,  с  утра  даже  толком  не  причесавшаяся,  помешивала  ложкой

кофе, который всегда пила без молока и без сахара.

– Да чего ты несешь-то?! За что?

– Непредумышленное убийство. Статья сто девятая УК РФ. И не смотри так на меня! –

вспылила  Галина,  позволив  себе  повысить  голос  гораздо  сильнее,  чем  это  позволяли

приличия.  Они  с  Разуваевым  сидели  в  запредельно  дорогой  кофейне  на  крыше  модного

торгового центра, того самого, где несколько лет назад она случайно встретила Макса.

– Ну уж нет, дорогая… В худшем случае – неоказание помощи.

Разуваев был жалок.

Обглоданный жизнью повеса, который все еще пытался корчить из себя бог весть что.

Господи, где же были позавчера ее глаза!

В сумочке мобильный издал привычное «ку-ку».

Галина схватилась за телефон.

Все правильно. Соломон Аркадьевич напоминал о встрече в клубе, через час.

Сегодня  ей  необходимо  было  заявить  свою  твердую  позицию:  вне  зависимости  от

нынешнего отношения руководства к Родиону, она намерена остаться в клубе и продолжать

работать. Жена за мужа не в ответе. Тем паче – за такого урода.

За таких уродов…

Она снова посмотрела на Макса.

У  него  было  что-то  вроде  нервного  тика:  все  эти  двадцать  минут,  в  течение  которых

они пытались  обсудить  случившееся,  он  практически  беспрерывно  постукивал  костяшками

пальцев правой руки по столу. Похоже, и в школьные годы у него что-то такое наблюдалось, просто она никогда не обращала внимания.

Сейчас она видела Разуваева так, словно на него направили операционный светильник: не первый молодости неудачник, инфантил и гордец, который  вместо того, чтобы когда-то

благодаря оставшимся от отца связям начать строить карьеру, просто присосался к какой-то

конторе. Логист! Зато с десяти до шести, и на бабенок недорогих хватает…

Все. Пришла пора распрощаться с Максом и бежать на работу.

– Галь, ты чего так резко-то? Сильно торопишься?

Галина встала и принялась наматывать на шею шарф.

– Да.

Она открыла сумочку и достала кошелек.

– Ладно, я заплачу, – неуверенно выдавил из себя Макс.

– Спасибо, я сама.

Галина  положила  на  стол  пятисотрублевую  купюру.  Ее  кофе  стоил  четыреста

девяносто.

– Галь, знаешь… Ты это… Если что, ведь соучастницей пойдешь!

6 

– Мама, вставай! С тобой все в порядке?

Аня, голубка, встревоженно ворковала в самое ухо.

Заботливая…

– Погоди, родная, я сейчас.

Прямо над ней, близко-близко, мелькнула теплая щека, которую почему-то захотелось

поцеловать, но Анька уже отстранилась и теперь выжидающе стояла возле кровати.

– Мам, все у тебя нормально?

– Да. Иди, Анюта, уже встаю.

Самоварова не хотела отпускать свой сон. Чепуха какая-то ведь приснилась, но как же

отчаянно не хотелось расставаться с этой чепухой!

32

Были там, во сне, каменные катакомбы, за каждым поворотом – низкие сводчатые залы, и в них люди, много людей. Она ищет кого-то, но, как это часто бывает во сне, не знает, кого

конкретно…

Некой компании, состоящей из знакомых вроде бы лиц, удается увлечь ее разговором, но вдруг появляется тот, кого она так смутно, но верно ждала. Мужчина берет ее за руку и

ведет танцевать. И она, легкая, как пушинка, кружится вместе с ним в потоке золотистого, чудом проникшего в подземелье света, и ощущения, которые она испытывает во сне, можно

сравнить со счастливым освобождением – вот только неясно от чего.

– Уф! – Самоварова нехотя сунула ноги в тапочки.

В таком бы сне и помереть.

Несмотря  на  взаимную  откровенность,  простилась  она  с  Валерием  Павловичем

сдержанно.

Ее  коротенький  список  контактов  мобильного  телефона  теперь  пополнился  новым  –

«Валерий Палыч». В дополнение к имени абонента, уже перед сном, сама не зная зачем, она

сделала пометку: «Двойное убийство – психиатр».

Самоварова  достала  из-под  подушки  телефон,  покрутила  в  руках,  подумала,  стерла

дополнения и оставила просто «Валерий Палыч».

Подумала еще и поправила на «Павлович».

И тотчас почувствовала сильное, но приятное смущение, такое же неконтролируемое, как вчера, когда они, стоя на выходе из кафе и совсем не желая расставаться, давили из себя

какие-то общие фразы, словно пытаясь наспех прикрыть внезапную искренность.

Ах! Точно! Как же это могло вылететь из головы…

Он же вчера пригласил ее к себе домой!

Ну, то есть как пригласил…

Не  вдаваясь  в  подробности,  она  посетовала  на  то,  что  временно  не  имеет  доступа  в

интернет, и он любезно предложил ей воспользоваться своим домашним компьютером, мол, на службу он ходит три раза в неделю, а во все остальные дни сидит дома и к компьютеру

даже не подходит. Так что, торопливо убеждал он, она его совсем не стеснит. Когда же она

спросила,  не  боится  ли  он  так  запросто  приглашать  в  дом  чужого  человека,  плоско

отшутился,  напомнив,  что  в  базе  данных  поликлиники  имеется  ее  карточка  с  адресом  и

паспортными данными.

Совершенно  не  понимая,  что  ей  со  всем  этим  делать,  Варвара  Сергеевна  открыла  в

телефоне меню сообщений и быстро настучала «привет».

Липучка Пресли, восседая рядом на кровати, напряженно следил за тем, что она будет

делать дальше.

Варвара  Сергеевна  тщетно  пыталась  придумать  следующую,  спасительную  фразу,  но

что бы ни приходило в голову, казалось ей глупым или вульгарным.

– Мам! –  послышалось  с  кухни. –  Мама,  ну  где  ты?  Капа  достала  меня,  иди  уже, разбирайся с их жрачкой! Мне сосредоточиться надо!

Анька все говорила и говорила и, как показалось Самоваровой, ее голос доносился уже

из коридора. Послышался скрип двери, какой-то шорох, Капино пронзительно-просительное

мяуканье,  шаги  то  приближались,  то  удалялись,  а  мысли  путались,  предательски  дрожала

рука,  и  Самоварова,  зажмурив  глаза,  нажала  на  клавишу  «отправить»  и быстро  сунула

телефон обратно под подушку.

Когда  она  появилась  на  кухне,  Анька  сидела  уже  в  бигуди  и,  уткнувшись  носом  в

учебник французского, жевала бутерброд с сыром.

Сакраментальные  сорок  минут,  за  которые  Самоварова  успела  сварить  кошкам  кашу, развить  легенду  о  больном  зубе  и  чем-то  на  автомате  подкрепиться,  тянулись  мучительно

долго.

Как только дочь закрыла за собой входную дверь, Варвара Сергеевна бросилась к своей

подушке.

33

В  ответ  на  ее  дурацкое  «привет»  пришло  целых  два  сообщения  и  информация  о

неотвеченном вызове.

«Привет!  Как  поживают  Эспрессо  и  Капучино?» –  и  следом,  через  пятнадцать  минут:

«Нужен интернет – мое предложение в силе». А еще через десять минут был звонок, который

она не услышала.

– Ладно,  кошки,  вы  же  посидите  пару-тройку  часов  одни?  Если  будете  лапочками,  я, так и быть, чего-нибудь вкусненького вечером соображу. Нет, я все понимаю… Он, конечно, странный, но все же очень милый… Ну а  что я теряю? Вот  схожу  и посмотрю, что  там да

как…  Любому  человеку  интересно  посмотреть,  как  живет  психиатр,  разве  нет?  В  конце

концов я к нему не напрашивалась, и потом, мне давно  уже не по возрасту в студенческих

кафе  углы  обивать.  А  что  я  могу  поделать?  Не  драться  же  мне  с  Анькой,  чтобы  она  мне

выход в сеть вернула.

Минутами  ранее  на  ее  короткое  и  пугливое  «ок»  тут  же  прилетело  лаконичное

сообщение, в котором были только адрес и код домофона.

Сытая Капа, не проявляя интереса к метаниям хозяйки, почесала за красивыми ушами, равнодушно потянулась и разлеглась посреди комнаты. Пресли же, с явным неодобрением, с

книжного  шкафа  наблюдал,  как  Варвара  Сергеевна  хаотично  перемещалась  по  комнате,  то

разыскивая по ящикам помаду, то прикладывая к темно-синему платью возможные варианты

туфель и сумок.

– Обещаю, я буду предельно осторожна! И чтобы без фокусов мне! – нарочито строго

сказала Самоварова, добывая со дна флакона последние капельки духов.

Пресли фыркнул и повернулся к ней задом, удочкой свесив со шкафа хвост.

* * * 

Пытаясь унять так и не отпустившее волнение, Самоварова позвонила в домофон.

За ее спиной осталась злополучная гостиница, во дворе которой, прежде чем подойти к

подъезду  Валерия  Павловича,  она  с  полчасика  погуляла.  Не  успел  еще  лифт  раскрыть  на

четвертом этаже свои двери, как Самоварова уже услышала скрежет открывающегося замка.

– Ну что вы в самом деле, артистка! Я и кофе сварил, и в окно все смотрю, жду вас и

думаю, чтобы кофе не остыл, а вы во дворе на лавочке сидите, все что-то чертите палкой на

асфальте!

Варвара Сергеевна залилась румянцем.

Она  и  не  помнила,  чертила  ли  она  что-то,  пока  размышляла  –  идти  ей  или  все  же  не

идти.

– Да заходите уже!

Она шагнула в тесную прихожую.

– Сын-то дома?

– Нет, конечно. Работает он.

– А где?

– И как я забыл? Ко мне же пришла Агата Кристи!

– Да  прекратите  вы  паясничать!  Я  так,  исключительно  для  поддержания  разговора…

Считайте, что просто из вежливости.

Валерий Павлович добродушно усмехнулся.

– Айтишник он. В хорошей конторе служит.

Они прошли на кухню.

Прежде чем сесть на предложенный стул, Варвара Сергеевна внимательно осмотрелась

вокруг.

Чисто, аккуратно, даже дизайн какой-никакой просматривался, не то что их с Анькой

убогая кухонька, в которой ремонт уже лет двадцать как не делался, только площадь у них

больше  раза  в  два…  Но  это  потому,  что  они  живут  в  старинном  доме,  а  не  в  такой  вот

блочной коробке с низкими потолками.

34

– А я эклеры с утра сбегал купил… Свежайшие! Угощайтесь!

– Спасибо. Интернет-то у вас хороший?

– Да  я  еще  вчера  говорил:  отличный.  Работайте  сколько  хотите. –  В  его  голосе

промелькнула обида.

Самоварова придвинула к себе тарелку с эклерами.

– Ладно,  чудачка…  Сейчас  кофе  с  вами  выпью,  и  мне  отойти  надо  будет  на

часок-другой. Оставлю вас здесь за хозяйку.

– Так вот чужого человека – и сразу за хозяйку?

Он снова усмехнулся и, ничего не ответив, налил ей еще кофе.

– Ну что… Кофе варить вы умеете. Какой сорт берете?

– Арабику стопроцентную, какой же еще!

– А марка?

– Так нашу, «На паях».

– Я так и поняла. Да, они сносные… Тоже ее часто беру, когда не шикую. Курить на

балкон?

– Кури здесь. Курите, то есть…

– Спасибо.

– Да и я с вами, пожалуй, за компанию.

– А как же ваш метод?

– Да что-то не очень пока работает!

Оба сдержанно рассмеялись.

– А вы мне приснились сегодня ночью.

От неожиданности Валерий Павлович поднес зажигалку мимо ее сигареты:

– Да?

– Да.

– Ну это, наверное, у вас профессиональное…

– Да нет, я бы так не сказала.

– Хм…  Вы  очень  необычная  женщина!  И  даже  если  вы  за  этот  час  меня  обчистите

подчистую, мне, пожалуй, будет не жаль, что я с вами познакомился!

Самоварова  хмыкнула,  прищурилась  и  выпустила  изо  рта  щедрую  порцию  дыма.

Повела плечами и так и не нашла, что ответить.

Смущалась она, да…

Куда больше, чем ее новый знакомый.

Вскоре Валерий Павлович ушел.

Перед  уходом,  как  и  обещал,  он  включил  в  своей  опрятной  комнате  старенький,  но

отлично бегающий компьютер.

Самоварова зашла в сеть и забила в поисковике: «Мигель Мендес».

В общем, все было ожидаемо: его имя, имя профессионального танцора, несколько раз

фигурировало  в  коротеньких  статейках  на  тематических  сайтах  о  сальсе,  бачате  и  других

латиноамериканских танцах.

Идентифицировав  его  внешность  по  одной  более-менее  четкой  фотографии,  она

решила пройтись по соцсетям и первым делом залезла в свою любимую.

О! Ей тут же повезло.

Страничка  покойного  здесь  присутствовала,  и,  судя  по  всему,  до  своей  гибели  он

являлся ее активным пользователем.

Предоставленная  на  ней  информация  позволяла  с  лихвой  удовлетворить  первичное

любопытство.

Итак, стопроцентный экстраверт.

Похоже, покойный почти каждый день докладывал всем желающим, где он находится, что ест, что пьет и каково его настроение. Еще он вполне логично увлекался разнообразной

музыкой, в том числе (надо же!) классической органной.

35

Подробное изучение хроники танцора заняло у нее около часа.

Варвара Сергеевна сняла очки и потерла уставшие от напряжения глаза.

Она  решила  прерваться  и  выпить  кофе,  который  должен  был  еще  оставаться  в

кофейнике на кухонном столе.

Самоварова прошла на кухню, подлила в свою чашку остывший напиток и попыталась

собраться с мыслями.

В  голове  была  полная  каша  из  осколков  жизни,  которая  принадлежала  покойному

Мигелю,  и  навязчивых,  против  ее  воли,  мыслей  о  мужчине,  в  квартире  которого  она

находилась.

Вернувшись к компьютеру, Варвара Сергеевна открыла историю посещения браузера.

Непреодолимое  желание  хоть  что-то  узнать  про  интересы  Валерия  Павловича  взяло

верх над моральной стороной вопроса.

Хотя какая у следователя может быть мораль?

Так…

Час ночи. Форум для игроков в преферанс.

Два часа ночи. Опять преферанс. Уже онлайн.

Все это, конечно, интересный штришок к его портрету, но… там же мелькнуло и что-то

еще…

Хм!

От нарастающего волнения у Самоваровой даже вспотели ладони.

Вот оно!

Интуиция и на этот раз не подвела.

Последние,  уже  под  утро,  ссылки,  по  которым  прошелся  Валерий  Павлович,  были

связаны с самым мрачным ее кошмаром.

«Профессор  Пульман.  Черный  пластик»,  «Муж  пострадавшей  во  время  операции

женщины  попытался  свести  счеты  с  доктором  наук»,  «Следствие  по  делу  Пульмана

временно зашло в тупик».

Она прекрасно знала все эти статейки, которыми в свое время пестрели газеты и сайты, знала чуть ли не наизусть.

В некоторых упоминалось и о ней.

Все это было в марте, два с лишним года назад…

А потом был жуткий год, за который она только чудом не превратилась в насекомое.

Анька никогда не упоминала об этом деле.

Бывало обзывалась, унижала, требовала что-то, но про это – никогда!

Полковник Никитин всегда избегал этой темы.

И даже Лариса Евгеньевна давно уже заткнулась.

И  вот,  два  с  лишним  года  спустя,  она  снова  видит и  чувствует   это  в  квартире  почти

чужого человека, с которым случайно познакомилась на улице.

Да что же, черт побери, происходит?!

7 

Полночи Галина гуляла в интернете.

Денек-то  выдался  такой,  что  и  снотворное  ее  не  брало.  Вот  тянутся  обычно  дни,  не

успеешь проснуться, а уже думаешь о том, как бы день, состоящий из таких однообразных и

опостылевших  хлопот  поскорей  прошел,  а  тут  тебе  раз  –  и  поворот  на  сто  восемьдесят

градусов!

Лиха беда начало.

Сначала  Галина  принялась  изучать  уголовный  кодекс,  а  точнее  –  искать  на  сайтах

подходящие под описание произошедшего с ней бреда статьи.

Ну что ж… Все не так уж и плохо.

В  самом  худшем  варианте  за  непредумышленное  убийство  человека  Макса  ждет  два

36

года реального срока, а с хорошим адвокатом все может обойтись и условным.

И это надо доказать.

А доказать без ее непосредственного участия, выходит, невозможно.

«Соучастницей пойдешь!» – в ее ушах все еще звенела мерзкая угроза Разуваева.

«Щас тебе, козел! А попытку изнасилования получить в довесок не хочешь?»

В правом нижнем углу монитора ей давно уже подмигивало автоматическое сообщение

от какого-то Василия Пуговкина, юриста, который, несмотря на то что шел уже второй час

ночи, готов был подробно проконсультировать ее по любому вопросу.

Галине  вдруг  почудилось,  что  улыбчивый  восковой  Василий  все  про  них  с  Максом

знает, и она тут же покинула сайт.

Она открыла любимую соцсеть, зашла на страницу к Разуваеву и щелкнула на фото его

профиля.  Как  же  наши  граждане  любят  наряжать  соцсети  своими  полуголыми  фотками  с

душных  заморских  курортов!  Так  и  веет  от  них  потом,  алкоголем,  солнцезащитными

кремами и использованными памперсами, которые некоторые мамаши без зазрения совести

оставляют  в  пляжных  сортирах.  Гавайская  рубашка,  расстегнутая  до  пупа,  обнажала

крепкую,  умеренно  волосатую  грудь,  взгляд  серых,  уже  немного  выцветших  глаз, недвусмысленно обещал всем желающим симпатичным дамам разнообразные удовольствия, а  в  правой  руке  (именно  в  той,  которой  он  сегодня  исполнял  свой  невротический  танец) уверенно дымилась черная, с золотым ободком, сигарета.

И все же ей стало немного жаль, что все так скверно вышло…

Не  потащи  он  ее  за  тот  треклятый  ларек,  сейчас  бы,  небось,  слали  друг  другу  в  ночи

смайлики да сердечки и договаривались, где и как смогут в следующий раз так повеселиться

и поотжигать до седьмого пота.

Эх, Максик, Максик…

Промокашечный король.

Трусливое ссыкло, даже не удосужившееся разыграть перед ней настоящего мужика.

Зато беседа с Соломоном Аркадьевичем прошла на удивление гладко.

По  поводу  увольнения  Родиона  старый  хитрый  интриган  даже  не  думал  давать

комментариев.

Но Галина четко поняла: Родька ей набрехал, не сам он решил уйти  – его попросили, причем конкретно и однозначно!

И  когда  их  разговор  коснулся  ее  собственной  дальнейшей  работы  в  клубе,  Соломон

Аркадьевич вел себя так, словно это само собой разумелось. Он попросил ее распланировать

расход  на  ближайшее  лето,  въедливо  изучил  цифры  текущих  трат  и  дал  пару  советов  на

будущее.

И  вообще,  сегодня  он  беседовал  с  ней  (кстати,  впервые  за  все  эти  годы)  как  с

равноправным партнером.

Эта встреча укрепила Галину во мнении, что решение порвать с мужем было верным и

своевременным.

Родик появился дома только поздним вечером, не столько пьяный, сколько развязный и

храбрый  от  трескотни  сочувствующих  приятелей,  под  гогот  и  анекдоты  не  устававших

возмущаться бессмысленностью брака.

– Я за вещами, – пафосно произнес он и открыл дверь их общего шкафа. – За вещами на

первое  время.  Ты  же  сама  написала:  «вали  из  моей  квартиры»  и чего  там  еще  бла-бла  про

наш развод.

– Ну и вали, на здоровье. Можешь сразу все забрать.

Родик достал из-под кровати небольшую спортивную сумку и нарочито медленно, как

в рапиде, принялся осматривать свои рубашки, висевшие на плечиках в шкафу.

Открылась  дверь  в  спальню,  и  на  пороге  появилась  Катюша.  Она  держала  в  руках

шелковое, купленное Галиной на прошлой неделе платье модной итальянской марки.

Давно привыкшая к родительским скандалам, дочь равнодушно кивнула в сторону отца

37

и обратилась к матери:

– Мам, я надеть его завтра хотела к Тане на днюху, а тут пятно какое-то…

Ну все!

Это было последней каплей. Щеки Галины покраснели, ее мелко