Я решил, что стоит сходить подышать свежим воздухом на балкон. С ружьецом поиграться.
Как только я вышел с вечеринки, утопающей в вихре фотонов и звуковых волн, в ледяную, как жидкий гелий, ночь, в лицо мне ударил вой бесчисленных глоток, уместный скорее на нацистской сходке в Нюрнберге. Миллионолюдный человечий затор, заполонивший Молл, вздувался и опадал пузырями, словно поверхность асфальтовых озер, в которых некогда безвозвратно тонули огромные динозавры.
ОНИ НЕ МОГЛИ ВЕРНУТЬСЯ В ШКОЛУ
Мы обдумывали, как нам в наилучшем виде провести маркетинг «Клоака-Колы» — продвинутого безалкогольного напитка, сенсационной заявки, выдвинутой новой экономической сверхдержавой, в каковую превращается прямо у нас на глазах индийский субконтинент. Своему пикантному и дразнящему послевкусию «Клока» обязана добавке экстракта из пепла — того самого пепла, что образуется при сжигании человеческих экскрементов в гигантских многотонных кучах. Производители «Клоки», опираясь на тайные рецепты великих учителей тантризма, гарантируют, что мелкодисперсные продукты пиролиза человеческих фекалий повышают иммунитет потребителя и его среднюю продолжительность жизни.
— Я думаю, что, чем меньше будем мудрить, тем лучше, — говорю я.
Ид продирается ко мне через толпу танцующих клерков, ментов в штатском и экзотических девиц, словно сошедших со страниц экстрим-каталога. Все это смахивает на кадр из фильма Джармена, пропитанный ароматом парфюма «Конформист» от Кальвина Клейна, таким густым, что он почти осязаем. За четыре сотни миль отсюда, в далекой Шотландии, овчарки ворочаются и скулят во сне, учуяв это амбре.
МОРЕ ВОСТОРГА
— Я самый крутой из еще живущих писателей этой страны, мать вашу так! Мои тексты для рекламы изучают на уроках английского языка в шестом классе средней школы! Почему я так долго парюсь с этой чертовой «Клокой»?
Мне не отвечает никто.
Мне чертовски необходим слоган. Крайний срок — полночь. Если я не пошлю его электронной почтой в Нью-Дели до полуночи, то от меня останется то же, что осталось от «Челленджера». Куча дерьма. Я просру самый крутой контракт в истории рекламного бизнеса.
Ничего, пусть они у меня слегка попотеют.
Я перекидываю одну ногу через перила балкона и устраиваюсь поудобнее перед тем, как прицелиться. Шевеление толпы возбуждает мою перистальтику.
— Староржевски! Староржевски! — орут они все в голос, заметив меня.
Я делаю паузу; я кладу винтовку на колени и беру в руки большой красный мегафон. Я подношу его к губам. Я буду разить их глаголом.
«ВЫ ВСЕ ОДУРАЧЕНЫ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИМИ СРЕДСТВАМИ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ! — вопию я. — ВАС КОРМЯТ ЧУЖИМИ ЖИЗНЯМИ, ВАС ПРИКОВАЛИ К ТЕЛЕЭКРАНАМ, ВЫ ПОЖИРАЕТЕ ОДИН БЕССМЫСЛЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ ЗА ДРУГИМ, В ТО ВРЕМЯ КАК ВАШИ СОБСТВЕННЫЕ НИЧЕГО НЕ СТОЯЩИЕ ЖИЗНИ, ЕСЛИ И ПОКАЖУТ, ТО РАЗВЕ В ВИДЕ СЛУЧАЙНО МЕЛЬКНУВШЕГО ЛИЦА В ТОЛПЕ В ЗАСТАВКЕ ПОД НАЗВАНИЕМ „ПУЛЬС СТРАНЫ“! МНЕ НУЖНО С ДЕСЯТОК МУЖЧИН И ЖЕНЩИН, РЕШИВШИХСЯ НА НАСИЛИЕ, ОТРЕКШИХСЯ ОТ ЖИЗНИ РАДИ ЖАЛКОГО ВЫЖИВАНИЯ. С ЭТОГО МОМЕНТА МЫ ГОВОРИМ „НЕТ“ ОТЧАЯНИЮ И НАЧИНАЕМ НАШУ БОРЬБУ!»
Толпа ревет в ответ, и этот рев похож на рокот тысячи басовых барабанов. Разочарованный, я быстро хватаю винтовку и вглядываюсь в окуляр оптического прицела. Вот я поймал в его перекрестье молоденькую монашенку. Она падает, извергая нереальные фонтаны крови. Мое лицо раздувается у нее перед глазами до натуральных размеров, и она целует меня, проталкивая язык сквозь мои плотно сомкнутые губы.
НЕПЛОХО ПОТРУДИЛИСЬ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ
— Да они ни слова не слышат из того, что ты тут орешь! — говорит мне Ид, врываясь слева в поле моего зрения. — Боже! Какой тут дубарь стоит!
В сущности, она права, но мне насрать. Я генерирую внутри себя «тум-мо», психическое тепло тибетских лам. Мне совсем не холодно. От меня можно даже прикуривать.
— Каждое слово, сказанное тобой, отслеживается и глушится «Анти-ситуационистским комитетом» М16 при помощи новейшей электронной технологии, известной под названием «Негативный звук», — поддразнивает меня Ид.
(Эту чудовищную женщину, несомненно, сотворила подпольная группа французских биотеррористов. Они создали ее путем клонирования материала, соскобленного с плевка, высохшего на асфальте.)
— Они не услышат ничего из того, что ты говоришь.
— Я люблю Большого Брата.
— А я-то его как люблю!
Я догадываюсь, что Ид носит трехслойные контактные линзы с воздушной оптикой, которые позволяют видеть вещи, невидимые невооруженным глазом.
— Ты весь кайф сейчас пропустишь, — говорит она и фокусирует свой телескопический взгляд на толпе. — Они ждут Конца Света. Через пятнадцать минут кончатся девяностые. Кончится все. Для них, по крайней мере.
— Тащусь от технологии, — говорю я вполне искренне и смотрю в дверной проем, за которым в величественном зале бушует последняя и самая крутая вечеринка Эры Рыб.
ВСЕ ХОРОШЕЕ РАНО ИЛИ ПОЗДНО КОНЧАЕТСЯ!
На экране проецируются некоторые из последних разворотов Ид для журнала «Хелло!», увеличенные до таких чудовищных размеров, которым позавидовал бы и Адольф Гитлер.
Вот она, в красном платье от Рея Кавабуко, смачно вкладывает крошечную жареную перепелку в открытый ротик своего старшего сынишки. Вот она неловко обливает своего бывшего дружка шампанским, вращаясь с ускорением в семь «же» на центрифуге центра предполетной подготовки НАСА. Вот она, в сверкающем наряде, в роли Единой Теории Поля, распятая на модели атома в последней сцене мюзикла Эндрю Ллойд Вебера по бестселлеру Стивена Хокина «Краткая история Времени». А вот она (этот снимок принес ей миллионы) страстно целующая взасос пациента в терминальной стадии СПИДа в госпитале в Бангкоке.
— Тебе не кажется, что это уж чересчур? — спрашивает она нервно.
— Ты выглядишь шикарно, милая! — отвечаю я.
— Даже там, где я справляю большую нужду на могиле Матери Терезы?
— Это вообще охуительно, — заверяю я ее. — Личфильд сам себя превзошел.
— Ты и правда так думаешь? — переспрашивает она, просияв. Я всегда знаю, чем ее покорить.
— Ну, конечно, — говорю я. — Я имею в виду — посмотрим правде в глаза, по крайней мере, это не…
Мне даже не приходится заканчивать фразу. Мы оба улыбаемся, припоминая тот самый злосчастный фотодневник работы Тамары Бекуит, в котором было запечатлено участие Ид в благотворительном бале в пользу «Ассоциации против истребления детенышей тюленей», организованном ее сыном и норвежским министерством культуры.
— Я знаю, о чем это ты! — брякнула Ид, испортив все волшебство мгновения.
Я вновь фокусирую свой телескопический взгляд на рекордно огромной толпе и пытаюсь представить себе, как она выглядит в объективе спутника-шпиона, в задачу которого входит поставлять таблоидам фотографии Ид, вашего покорного слуги и моря человеческого мусора, которое бушует у нас под ногами. С высоты геосинхронной орбиты, с расстояния тридцати девяти тысяч миль, эта бушующая биомасса, наверное, кажется гигантским головоногим моллюском, с трудом втиснувшим свои щупальца в узкие улицы Лондона. Как невелико расстояние от фанатизма до фантасмагории! Я трепещу от глубины собственного прозрения, но затем, взяв себя