Отец вовсю глядел, как рубиновая жидкость наполняет его бокал.
— Прямо-таки старую? — и жадно приник к вину.
— Поведай мне о своей ссоре с Ларионовым.
От неожиданности отец подавился и закашлялся. Я хорошенько хлопнул его по спине.
С трудом отдышавшись, он недобро посмотрел на меня.
— Я не собираюсь ворошить прошлое. Нет мне дела до этого человека, — презрительно выплюнул он. — Даже не просите!
Мы с Лерчиком удивленно переглянулись.
— Это важно, отец. Прошу тебя, расскажи.
— Нет! И это мое последнее слово! — он отвернулся от нас, всем своим видом показывая, что беседу продолжать не намерен. — Он негодяй и предатель!
— Значит все-таки забор, — потянул Лерчик, пряча улыбку за бокалом.
— Какой забор⁈ Вы с ума сошли! Затронута личная честь! — проворчал отец, глядя в окно.
Я глянул на друга и изобразил ладонями силуэт женщины. Тот кивнул.
— Личная честь — это серьезно, — покивал Субботин.
— Ни слова больше! — вскричал отец, резко обернувшись.
В его глазах горел огонь. Давно я не видел его таким. Кажется, в последний раз он с таким жаром убеждал меня пойти на военную службу.
Я с изумлением подумал, что это было очень давно, будто бы в другой жизни.
— И вы с ним больше не пересекались? — спросил я.
— И не собираюсь! — отец с громким стуком поставил пустой бокал на стол. — Тема закрыта.
Лерчик подлил ему вина и уселся на диван.
— А что вы стоите? В ногах правды нет. Иван Станиславович, не желаете ли перекусить? Катерина Львовна сегодня такие пироги сделала! С мясом, ваши любимые.
— Пироги? — от внезапной перемены темы отец выглядел сбитым с толку.
Хорошо изучив его натуру, я знал, что он-то рассчитывал на продолжение скандала.
— Да, пироги, — подхватил я. — С бараниной. Специй не пожалела. Аж слезу вышибает. Тем более, у нас тут как раз красное вино. Самое то к мясу.
— Тогда да, — медленно проговорил отец, — надо пробовать.
— Я мигом! — Лерчик подскочил, пулей вылетел за дверь, подозрительно громко топая.
Отец проводил его долгим взглядом и закружил по кабинету, собираясь с мыслями.
— Ты очень его не любишь, — сказал я.
— Одно только упоминание его имени вызывает у меня злость, — скрипнул он зубами. — Столько лет прошло, а до сих пор гнев аж из самой груди поднимается.
— Сильно он тебя задел, — кивнул я и замолчал.
Сделав еще несколько шагов, отец вернулся к столу и налил себе еще вина.
— Дела давно минувших дней, — он сделал хороший глоток. — Не хочу вспоминать.
— А что это была за женщина? — глядя, как вино стремительно исчезает в его горле, спросил я.
— Маргарита, — сплюнул отец. — Вот зачем ты напомнил? Поиздеваться решил над стариком? У меня же сердце!
— Отец, я же не из праздного любопытства. А по делу.
— Да какие могут быть дела с таким никчемным человеком? Он же дальше своего носа не видит!
— Мне нужна его земля. Та, что на южнее нашей винодельни.
— Купи другую, — пожал он плечами.
— Эта лучше, — твердо сказал я.
Отец внимательно на меня посмотрел, но пробить мою уверенность не смог.
— Я ездил к нему лет пять назад. Хотел договориться. Но как увидел его небритую морду, у меня перед глазами потемнело. Слово за слово, в итоге чуть не подрались.
— Надо решить эту проблему.
— Я не собираюсь идти к нему и извиняться. Это у него разум от любви помрачился, не у меня.
— Так что за история? Расскажи толком, — не сдавался я.
Он зло на меня глянул, но вздохнул и, наконец, поведал мне о предательстве близкого друга.
Да, оказывается, они с Андреем Леонидовичем Ларионовым были закадычными друзьями. Пока не появилась она — Маргарита Смирнова. Девушка посредственной красоты, недалекого ума и нескромного поведения. Она вскружила Ларионову голову, и тот следовал за ней, повинуясь взмаху руки.
Только вот вела Маргарита его не к светлому будущему, а чаще всего в кабаки, играть в карты.
Отец неоднократно вытаскивал друга из переделок, пытался вразумить, даже угрожал, да все без толку. Даже, наоборот, Ларионов вдруг решил, что отец завидует и хочет отбить у него девушку.
К счастью, дурман влюбленности не мог вечно стоять в голове Андрея, и постепенно они начали с Маргаритой чаще ссориться. Но расставаться не спешили.
Пока не случилась пренеприятнейшая ситуация.
Произошло это на приеме в честь середины весны. Все отлично проводили время, играли, выпивали и общались.
Но так вышло, что Ларионову пришлось уехать раньше всех. То ли ему стало плохо, то ли дела требовали внимания, отец уже не помнил.
Так или иначе, Андрей покинул прием.
Вино в ту пору текло рекой, отец изрядно принял на грудь и ближе к ночи прикорнул на узком диванчике под кадкой с какой-то пальмой.
И проснулся оттого, что Маргарита сидела рядом, обнимала и недвусмысленно прижималась всем телом.
Отцу это совершенно не понравилось, и следующим же утром он все выложил Ларионову. Мол, девушка твоя, а руки ее были на мне.
Каково же было удивление отца, когда Ларионов моментально вскипел и налетел на него с кулаками.
Позже выяснилось, что Маргарита успела приехать раньше и со слезами на глазах поведала возлюбленному иную историю. Дескать, едва Андрей уехал, отец коварно воспользовался моментом и нагло приставал к ней у всех на глазах.
Такой обиды отец не мог стерпеть и, хлопнув дверью, покинул дом лучшего друга.
В следующий раз они увиделись, когда отцу понадобилась, как и мне, земля Ларионова.
Но, как он сказал раньше, они оба вспомнили прошлое и чуть не набили друг другу лица. Их едва смогли растащить сыновья Ларионова.
К концу рассказа отец прикончил остатки вина и уже клевал носом. А мне оставалось лишь глубоко вздохнуть и укрыть его пледом.
Стараясь не шуметь, я вышел из кабинета и сразу же наткнулся на Лерчика, который стоял в коридоре.
— Я все слышал, — сказал он.
— А я-то, наивный, думал, что ты и вправду за пирогами пошел.
— Некоторые истории нельзя рассказывать при посторонних, — пожал он плечами. — И как ты собираешься разбираться в этом?
— Есть у меня пара мыслей. Но сначала нужно отдохнуть. Слишком насыщенный был день. А завтра скатаюсь к Ларионову и поговорю с ним.
— Я с тобой поеду.
— Договорились.
На этом и разошлись.
Едва я дошел до спальни, упал на диван и блаженно вытянул ноги, в дверь торопливо постучали.
— Войдите!
По звуку я сразу понял, что это Аня. Только у нее получилось так мелодично рваться ко мне в комнату, да еще в такое время!
— Братец, ты еще не спишь?