– Вот и я тебе не скажу, – вздыхает Марушка, и в глазах у нее мелькает сочувствие. Знать бы еще самой, «зачем», кошкино настроение… могла ведь глаза ему отвести, или просто отправить куда-то подальше, да хоть бы обратно, откуда пришел, отрядить. Нет же, домой, как на привязи, притащила. А привязь штука такая, кто за веревочку тянет, тот пока и главней, но только что дергала ты – а вот и тебя уже повело…
– Все одно к одному… Толку барахтаться понапрасну? Что сделано – вспять не вернуть. А дальше увидим, что будет.
Ратмир на эти слова отвечает резко, наотмашь:
– Ты деревенской дурочкой не прикидывайся. Заварила кашу сама – на твоей совести будет… И на моей, – добавляет он зло. – Что взялся тебя обучать. Была бы как все, прялка, веретено, сидела бы дома, пироги пекла да женихов – не из пришлых себе выбирала.
– Думаешь, просто понравился?
– Думаю, – кивает Ратмир.
– Он занятный, – опять пожимает плечами она. «Вы оба занятные» вертелось на языке, но удалось промолчать. – И оборотник еще, ты ведь понял?
– Оборотник он только по крови, не по уму. И не обучен. И со зверем своим не справляется, – качает Ратмир головой. – Странное дело, у северян в чести такие умения, а этот нарочно держит волка на привязи… Если б не военное ремесло, уже б заморил бедолагу. Ты не смотри, что другое зверье накоротке с тобою, этого не проймешь.
– Посмотрим… может, и будет какой-то толк… и Ратмир, – зовет его Марушка, он оборачивается на голос, и, пожалуй, впервые видит не младшую, не ребенка. Что-то неуловимо переменилось в ней, и довольно давно, просто не замечал… – А кроме того, что лазутчик Ингвар и необученный оборотник, вы с ним чего не поделили? Хоть беги за водой, разливай…
Ратмир как не слышит ее:
– Думаешь, назвал свое имя настоящее, не обманул?
– Обманул, не обманул… Свои средства найдутся, как выведать, – когда это было для них, для волхвов, препятствием? Проследить если хочешь за кем или направить нужной дорогой – отметину ставь, на коня, на сбрую, на самого человека… а если выведать тайное надобно – волос с одежды сними, сон особый нашли на него, чтоб сам без утайки все про себя рассказал.
– На коня метку поставила?
– И на сбрую, и на подковы… и до самого лазутчика доберусь. Так о чем вышел спор? – напоминает она.
Проскочить неудобный вопрос не вышло. Заметила, вот, теперь отвечай. Хотя почему «отвечай» непременно? Кто из них старший, в конце концов?
Марушка все понимает без слов. Не твоего – не женского – ума дело, если коротко и по сути. Иди, пеки пироги, вышивай и не лезь, куда не просили.
– Ну, вышли бы, врезали бы друг другу. Подрались – помирились… – мужские игры в ее понимании просты, даже не о чем говорить. Но тот же Ратмир неустанно твердит, что волхвы и думают, и живут по собственным правилам… Только и остается, что про него тоже выведать ворожбой, разузнать, что к чему. И схлопотать по ушам, как бывало уже за такое.
Ратмир будто подслушал, о чем она думает (хотя чушь, не умеет, иначе б уже научил!), грозно и многозначительно хмурится, и Марушка, чтоб избежать дальнейших нравоучений, спешно озадачивает его:
– Меду ему отнеси, только не в баню, угорит, если уснет там. Поставь где-то поблизости. Или отдай. И реши уже что-то…
– Решу, – перебивает ее
