Спешу за мужчиной, невольно оглядываясь по сторонам.
Квартира большая, двухэтажная. Для одиночки – перебор с помещением.
Или у него кто-то есть? За четыре года у него явно были отношения… Он ведь любимец девушек.
Мотаю головой. Не хочу забивать её этими мыслями.
Заходим в гостиную. Замечаю Джека, отдыхающего в большой и просторной лежанке.
– К лапе лезет? Или ты не следил? – включаю врача, а не девушку, что решает проверить, как живет её бывший.
– Пытался пару раз. Потом перестал.
Джек умный: скажешь – и всё поймёт.
При виде меня открывает глаза, но голову не поднимает. Болеет, солнышко… Он ещё после витаминов и капельниц. Крови много потерял.
Присаживаюсь на пол, рядом с Джеком. Неудобно до жути. Надо было надеть что-то свободное, а не узкие джинсы.
Машинально чешу пса за ухом.
– Мне надо, чтобы он лёг на спину, – прошу. Леон садится на диван, откидываясь на его спинку. Он будет смотреть?
– Скажи ему это. Ты же знаешь, что он выполнит.
– Вы хозяин, – проговариваю вежливо и ставлю между нами стену этим обращением.
А во рту горечь собирается. Всё потому, что два года из жизни так просто не забудешь.
– Дайте команду или переверните его сами.
– Скажи. Он послушает, – напирает, как и всегда.
Вряд ли. Пёс уже забыл меня за четыре года. Хотя раньше… да, он слушался и меня.
– Упертый баран, – цежу сквозь зубы на Новака. Замечаю краем глаза, как дёргается его плечо от недовольства.
– Джек, – слетает с моих губ. – Перевернись на спину.
Пёс медленно встаёт с лежанки и, прижав ушки, плюхается на спину. Прижимает передние лапки к груди, а задние полностью расслабляет. Он думает, что ему сейчас будут чесать пузико, а на самом деле… Прости, Джек, будет неприятно.
Приступаю к своей работе.
Но этот испепеляющий взгляд напрягает.
– Так и будете смотреть?
– Нельзя?
– Можно, – пожимаю плечами. – А зачем?
Не хочу, чтобы Леон был рядом. Потому что… как бы я не отгораживалась от прошлого, он снова окунёт меня в него.
– Будете сами обрабатывать? Если так, могу показать, как правильно.
– Доверюсь тебе. У меня руки не под это заточены.
Продолжает прожигать во мне дыру. Стараюсь не думать об этом, но не получается. Всему виной Новак, что не может держать язык за зубами и всё же выпаливает:
– Почему не носишь обручальное кольцо?
Глава 10
– Сняла, чтобы не мешало, – отрезаю, не желая и дальше продолжать этот разговор.
– Как поживает Анастасия Георгиевна?
Имя моей матери заставляет меня вздрогнуть. Рана слишком свежа несмотря на то, что её нет уже два года.
От светлого, но колющего воспоминания случайно делаю Джеку больно. Он скулит, однако стойко терпит.
Смотрю на пса виновато, пытаюсь не заплакать, когда отвечаю бывшему мужу:
– Мама умерла.
Тишина оглушает. Леон ничего не говорит, только отрывается от спинки дивана. Переносит корпус вперёд и, свесив руки, сковывает их в замок.
Они хорошо ладили. Даже когда я рассказала матери, что Новак послал меня на аборт, она всеми силами пыталась сохранить наш брак и хотела лично говорить с Леоном. Искала ему оправдания, хоть и не поддерживала его идею. А когда мы развелись, она была той единственной, благодаря кому я не сошла с ума.
– Когда? – разносится хрипло. Ему тяжело. Иногда мне казалось, что она воспринимала его как сына, а не как моего мужа. И относилась к нему соответствующе. Леон рос без матери, с жестоким отцом, поэтому любви ему не хватало.
– Два года назад. От рака.
Я хотела написать ему ещё тогда. Мне было плохо – и я была готова позвонить ему, попросить приехать, а потом несколько дней, не отходя ни на шаг, плакать в его футболку.
Но сдержалась. Из-за Поли. Из-за обиды на него.
– Мне жаль, – искренне произносит. – Сочувствую.
Коротко киваю. Беру бинты, начинаю перевязку. Лишь бы отвлечься и нос не горел от подступивших слёз.
– Как Лев? – спрашиваю непроизвольно, переводя тему на его брата. Противоречу сама себе. Но лучше узнать, как поживают его родственники, чем разрыдаться здесь, на полу в его доме. Затем почувствовать сильные руки на плечах, вновь вдохнуть аромат его тела.
– Он… тоже умер.
Останавливаюсь с бинтом в руках, так и не сделав перевязку.
– Когда? – сглатываю.
Не представляю, как ему сейчас тяжело. Их в семье было трое – Леон, Лев и их отец. С последним у меня не заладилось, поскольку он был сам себе на уме. С их матерью знакома не была – она умерла, когда они были детьми.
Братьями Лев и Леон были не только по крови, но и по отношению, царившему между ними. Они всегда были вместе, помогали друг другу, стояли горой. А теперь… Новак потерял родного человека. Жёстко.
– Полтора месяца назад. Недавно было сорок дней.
Я не спрашиваю, как это произошло. Не терзаю душу.
– Поэтому уходишь из бокса?
– А ты откуда знаешь? – спрашивает с энтузиазмом, не так тоскливо, как до этого.
– Про тебя девчонки в клинике все уши прожужжали, – говорю ему то, что первым приходит в голову. Не могу же я признаться, что он приходил домой именно ко мне и… к дочери, из-за которой чуть не погиб его пёс.
На секунду становится жалко бывшего.
Он потерял мать в детстве, меня четыре года назад, брата совсем недавно… А тут и Джек кидается под машину.
– Отчасти. Есть причины, – отвечает без деталей.
Больше мы не говорим о личном. Я заканчиваю перевязку, встаю с пола и даю рекомендации по уходу за животным. Попутно собираю весь свой инвентарь, а затем еле плетусь к выходу. Слишком много новостей и эмоций пережила за этот вечер.
Ставлю сумку на тумбочку, нахожу ложку для обуви, без которой Леон жить не может, и обуваюсь.
– Если приду завтра в это же время – будет удобно? – спрашиваю уже без какого-либо волнения. Я ожидала, что будет хуже. Что мы начнём общаться слишком близко или он вообще будет приставать, но этого не случилось.
– Да.
Киваю, встаю на носочки и тянусь за своей джинсовкой. Кажется, я положила её в прошлый раз на тумбу, потому что повесить её так высоко – у меня точно не хватило бы роста.
Леон, видя мою попытку, подаётся вперёд, протягивает руку к куртке и легко снимает её для меня.
– Забыл уже, что ты такая мелкая, – усмехается.
Всегда шутили между собой: как же он увидел меня в толпе высоких девушек? Хотя с ростом метр семьдесят у меня никогда не было проблем.
Мужчина подаёт мне джинсовку. И вместе с ней делает шаг вперёд, вдруг зажимая меня в коридоре. С виду он был таким просторным, а сейчас это помещение настолько тесное, что я ощущаю себя шпротой в консервной банке.
– Леон, – с нажимом произношу его имя. Словно дрессирую собаку. – Отойди.
Ладони поднимаются вверх, касаются его прохладной кожи. Подушечки покалывает,