– Но кто-то же его спёр, – резонно заметила Машка.
– Для того, чтобы усыпить Мертвое Сердце, понадобилась сила Великой Дюжины, – мрачно возвестила Гамаюн. – И тот, кто сумел его пробудить…
– Всё было не так, – вдруг сказал Лумумба. – Не было никакой Великой дюжины, это придумали после. Шел дождь… Не дождь, натуральный потоп. Нил вышел из берегов и затопил равнину. Пирамида Хеопса была единственным сухим местом на много миль. А двенадцать заклятий пришлось ставить потому, что мы не доверяли друг другу. Не могли, не имели права доверять.
– И что? – спросила Машка. – Дальше-то что было?
– Давайте спать, – уклонился Лумумба. – Утро вечера мудренее.
Вопреки собственному приказу, наставник уселся на краю плота и стал смотреть на реку.
– В пирамиде погиб М'бвеле Мабуту, король государства Самбуру, – шепотом пояснила Гамаюн. Я тяжело вздохнул. Ну кто её за язык тянул? Прямо болезнь какая-то – выбалтывать чужие тайны…
– А кто это? – Машка подпрыгнула от любопытства.
– Мой отец, – коротко бросил наставник через плечо. – Он был тринадцатым магом.
Будто получив облегчение от того, что сказал это вслух, бвана улёгся и надвинул шляпу на лицо.
– Гамаюн. Ты на страже… – из-под шляпы донесся мерный храп.
– А почему я? – возмутилась птица. – Думаете, раз железная, мне и сон не нужен? – никто ей не ответил. – Дискриминация! По материалистическому признаку!
– Марш в Москву, – пробурчал Лумумба сквозь храп. – Сейчас же.
– Так во сколько разбудить?
Проснулся я от жары. Солнце, пекущееся в белом небе, словно желток на сковородке, развлекалось во всю. Оно лезло горячими пальцами в глаза, отплясывало раскаленными пятками на спине, насылало тучи мошкары – крупной, что твои воробьи, и злой, как собаки.
А вот Машка сопела в две дырки, и жара ей была нипочем. Она свернулась клубочком, уютно подложив ладошки под щеку и накрывшись джинсовой курточкой.
Лумумба спал сидя, привалившись к мачте. Или не спал: вид у бваны был до того глубокомысленный и задумчивый, что я бы не взялся утверждать.
Ворона дрыхла без задних лапок у меня под боком – только храп стоял и доски плота тряслись, будто им было холодно. И, кстати, мы больше никуда не плыли…
Плот почти прибило к берегу. Он медленно дрейфовал посреди круглой, заросшей осокой и камышом – у египтян это называется папирус – заводи, а из кустов на нас таращились равнодушные глаза.
Нет, не совсем равнодушные: в них мелькали искры затаённого интереса. И, когда на солнце тускло блеснуло дуло автомата, я совершенно отчетливо понял, какого именно.
Глава 4
Маша
Разбойников было человек сорок. Они мирно сидели рядком вдоль кромки воды и следили за неспешным дрейфом нашего плота.
Все в белых распашонках, по самые брови закутанные в платки – глаза так и посверкивают, точь-в-точь каракурты из норок. Все, как один, с автоматами Калашникова, Михаила Тимофеевича. Хотя нет, вру. Не все… У ближайшего ко мне разбойника был не автомат, а пулемет. Кажется, конструкции Дегтярева. И связка гранат Ф-1. Таракан такие Фенями звал…
Рука как-то сама потянулась к пистолетам. Гранаты у них там или нет, но раз уж мы встретились, значит, планида у нас такая. О планиде Тоже таракан любил порассуждать. В смысле, кому суждено быть застреленным, тот не утонет. Не успеет просто…
– Отставить разжигать вооруженный конфликт.
Оказалось, шеф не спит.
– У них автоматы, – сказала я тихо, не спуская глаз с разбойников. – И пулемет. Как только мы пристанем к берегу, нас выпотрошат, пожарят на бездымном порохе и съедят. А еще продадут в рабство.
– Для этого мы должны пристать, – заметил шеф.
– И кто им помешает стрелять в плот? – спросил уголком рта Ванька. Он тоже проснулся, и теперь сидел и пялился на шеренгу разбойников, как окунь на стаю щук. Руки у напарника подергивались от желания распахнуть Завесу.
– Им помешают традиции, – объяснил Лумумба, как ни в чем ни бывало поднимаясь и прикасаясь к шляпе в знак приветствия. Разбойник с пулеметом, к моему удивлению, коротко, но заметно кивнул в ответ. – Пока мы не нарушили границ их владений, нас не тронут. Повезло, что это именно бедуины, а не туареги.
– И как вы их отличаете?
– А давайте вы об этом потом поговорите, – нервно попросил Ванька. Плот почти уткнулся в берег и его обгорелая морда с облупившимся носом находилась в опасной близости от дула пулемета. – Бвана, может я оттолкнусь?
– Ни в коем случае, – оборвал шеф. Стоя на другом, обращенном к реке краю плота, он водил ладонями над желтой и мутной поверхностью воды. – Как только ты хоть одним пальцем дотронешься до берега…
– А если палкой?
– Хоть палкой, хоть пальцем, один хрен. Не стоит.
Базиль ругался редко. То, что он позволил себе это сейчас, напугало меня больше, чем все угрозы превратить в тихое незлобивое существо, вместе взятые.
– Но что же делать?
– Взять себя в руки и заткнуться.
Сам он осторожно передвигался по краю плота и неразборчиво бормотал:
– Ну давай, милый. Давай, родной. Иди к папочке…
Вода под плотом забурлила. Поднялись тучи желтого ила, затем мелькнула замшелая коряга… Я ойкнула, но тут же зажала рот ладошками. Никакая это была не коряга.
– Шеф, к вам крокодил плывет. Здоровущий какой… Вы что, не видите? Сейчас он вас сцапает!
– Помолчи.
– Но шеф…
– Это не крокодил, – Ванька встал рядом и придержал мою руку, готовую выхватить пистолет. – Это зомби.
Почуяв, что меня его слова не успокоили, добавил:
– То есть, зухос.
Перед глазами всё поплыло. Воздух сгустился, в ушах раздался противный комариный звон. По спине, под майкой, потекли липкие горячие струйки… Не нравится мне эта Африка, как есть не нравится. Не зря еще дедушка Чуковский поучал: "Не ходите, дети, в Африку гулять."
Это всё от жары. А еще от голода. Так и Бабуля всегда говорил… Плохое настроение, бессонница, кошмары – это всё от пустого брюха. К сожалению, жрать было нечего. Да и вид крокодилозомби начисто отбивал аппетит.
…Был он скользкий, замшелый, свирепо воняющий гнильем и болотной тиной. Чешуя местами отвалилась и в проплешинах темнело трухлявое мясо. Зато зубищи – острые, как у циркулярной пилы и коричневые, как у курильщика, были как на подбор. Подплыв к самому плоту, крокодил положил на бревна страшную слепую голову и раззявил пасть в довольной ухмылке.
От позорного визга меня спасло лишь то, что я держалась за Ванькину руку. Не знаю почему, но это сильно помогало. Это, а еще то, что с берега на меня пялились сорок разбойников. Не пристало русской девушке проявлять слабость перед заграничными бандитами. Не доросли ещё.
Базиль, бесстрашно погладив чудовище по слипшимся, забитым тиной ноздрям, положил в раззявленную пасть конец веревки. Пасть захлопнулась, как