Бриджет, заслушавшись, перестала собирать шахматы. По спине пробежал холодок. Все чаще ее приятельница и хозяйка рассказывала о жизни так, словно можно было смотреть только в прошлое. Конечно, Бриджет прекрасно понимала, что Море восемьдесят восемь. И все же мысль о том, что Мора так стара и что годы ее сочтены, была невыносима. Несмотря на свою выучку, девушка совершила грех, тягчайший для сиделки, — она привязалась к подопечной. Мора Килберн была матерью и бабушкой, которых никогда не знала Бриджет. Но эти приступы ностальгии она вовсе не желала принимать всерьез. Напротив, вся ее ирландская натура возмутилась, и она быстро заговорила:
— О да, конечно, вы не можете вспомнить, когда последний раз были в Корке, — сказала она, торопясь развеять печаль Моры. — Вы были столько лет так заняты, что нечего и спрашивать, когда вы в последний раз ступали на землю Изумрудного Острова.
— Наверное, ты права, моя дорогая. Мне кажется, что имеет значение только то, что я не забываю о вещах действительно важных, правда? — Помаргивая, она разглядывала свою рыжеволосую сиделку, держа руки на коленях.
Та рассмеялась:
— А разве не так? Да и нет ничего важнее, чем помнить о тех, кто вас любит.
— Как это верно, — в раздумье проговорила миссис Килберн. Задумчивый взгляд выцветших голубых глаз остановился на Бриджет, которая отставила шахматную доску и теперь взбивала диванные подушки. — Кажется, мне пришла в голову очень хорошая мысль, как отблагодарить того, кто любит меня. Действительно, очень хорошая мысль.
— Что ж, надеюсь, — ответила девушка, не подозревая, что старая женщина изучающе пристально рассматривает ее. Скрестив руки, Бриджет окинула взглядом уютную комнатку. Все на своих местах, обед окончен. Близился вечер. Она удовлетворенно вздохнула и улыбнулась Море.
— Мне кажется, что вы самая счастливая в мире женщина, потому что вам досталось столько любви. Ваша семья, право же, одна из самых замечательных среди тех, что мне довелось знать.
— Как и ты, дорогая моя, — ласково ответила миссис Килберн.
Бриджет, уловив в обычно сдержанном и доверительном тоне своей подопечной непривычные нотки волнения, вернулась к миссис Килберн и присела на пол рядом с ее стулом.
— Разве это не чудо? Кажется, только вчера я услышала от своей подруги об американской леди, которой, как она сказала, нужна ирландская девушка-сиделка. Как замечательно, что мне, только что приехавшей в Штаты и не имевшей понятия о том, где жить, стоило только позвонить. Но вот уже семь лет как я с вами — я не ожидала, что останусь надолго, что встречу такое радушие. Вы обращались со мной как с родной. Я никогда не забуду этого, миссис Килберн. Никогда, покуда я жива. А если ваше здоровье останется таким же, как сейчас, то вам самой еще придется заботиться обо мне, когда я состарюсь.
Мора Килберн потрепала Бриджет по руке.
— Но ты и в самом деле член нашей семьи. И, думаю, ты дала мне куда больше, чем я тебе. Каждый раз, когда я слышу твой живой голос или когда ты вот так поворачиваешь разговор, мне кажется, что я опять вернулась в прошлое, когда сама была девушкой, прелестной, как ты. Двадцать семь лет, сама знаешь, едва ли назовешь старостью.
— Да, я знаю.
— Но все же, — мудро заметила миссис Килберн, — двадцать семь — это тот возраст, когда молодой женщине стоит подумать не только о своей работе, не так ли, Бриджет? Боюсь, я была слишком эгоистичной последние годы и постоянно держала тебя при себе. Ты готова была явиться в любую минуту по первому же зову, а тебе между тем следовало бы давно уже пойти к алтарю со своим избранником.
— Ой, миссис Килберн, — смутилась Бриджет. Она встала, чтобы та не заметила, насколько волнует ее эта мысль, особенно при нынешнем повороте событий. — У меня полным-полно времени, чтобы найти себе мужа и завести детей.
— Опять неправда, девочка моя, — ласково упрекнула Мора. Она была не из тех, кого можно было провести. Она видела и знала все, что творилось под крышей ее дома последние три месяца. Мора Килберн хлопнула по подлокотнику кресла, чтобы прервать неловкую паузу.
— Сидим тут как старые девы и судачим о свадьбе и всяком таком. Ладно, с меня на сегодня хватит. О, смотри-ка, — вдруг сказала она, увидев в окно гостью и просияв, — вот она как раз и поднимет нам перед сном настроение. Да позволено мне будет заметить, что дочь моя выглядит великолепно.
Проследив за взглядом миссис Килберн, Бриджет увидела Кэти Хадсон, подошедшую к парадной двери. Смотрелась она, как всегда, сногсшибательно. Шапка коротких тщательно уложенных темных волос. Верх щегольства — солнцезащитные очки — сдвинуты на лоб, они защищали ее красивые карие глаза лишь в солнечную погоду. Сегодня Кэти была с небрежным изяществом одета в черные брюки, итальянские ботинки козловой кожи и блузку из сжатого шелка. Она шла быстрой четкой походкой, и театрально наброшенный на плечи огромный черный шерстяной шарф развевался у нее за спиной. Она как раз вынимала кожаный чехольчик с ключами, когда Бриджет открыла дверь.
— Миссис Хадсон! — радостно приветствовала ее Бриджет. — А мы не ждали вас сегодня вечером.
— Да научу я тебя когда-нибудь? — мягко упрекнула Кэти, затем поздоровалась и быстро прошла внутрь мимо посторонившейся девушки, обдав ее сказочным ароматом духов «Феромон». — Меня зовут Кэти, а не миссис Хадсон. Миссис Хадсон — мать моего мужа. И мне досадно, что ты считаешь меня такой старухой. Я хочу, чтобы ты называла меня по имени, как мои друзья.
— От этой привычки вы, похоже, никогда меня не отучите, — засмеялась Бриджет, закрывая за ней дверь.
— Ну, если я ее не выбью из тебя, так загоню в тебя обратно. А где мама?
Однако Кэти не нужен был ответ Бриджет. Когда та вошла в комнату, Кэти уже сидела и беседовала с матерью.
— А ты как думаешь, Бриджет? — Кэти и миссис Килберн обе выжидающе посмотрели на нее.
— Я не слышала вопроса, — напомнила им Бриджет. Глаза ее светились от удовольствия. Она не могла бы любить этих женщин сильнее, будь она с ними в родстве. С той минуты, как она ступила на порог этого дома, с ней обращались как с другом, а не просто как с работницей. Она видела лишь их уважение и радушие.
— Конечно, моя дорогая, — сказала