«Мы не можем уехать, – сказал я. – Я в немилости у своего императора, а у Пертинакса – дома дядя».
«Про дядю я ничего не знаю, – признался Алло, – но твоё, Парнезий, несчастье в том, что у своего императора ты в слишком большой милости».
«Великий Рим! – вскричал Пертинакс, вскакивая. – Откуда ты можешь знать, что у Максима на уме, ты, лошадиный барышник?»
Тут неожиданно на нас выскочил огромный волк (ты знаешь, как близко подбираются эти твари, когда люди едят?). Наши отдохнувшие гончие рванули за ним, а мы – следом. До самого вечера волк как стрела мчался по прямой, все время на запад, и все знакомые нам районы остались позади. Наконец мы достигли моря, где песчаные мысы далеко вдаются в воду, и увидели вытащенные на берег корабли. Мы их насчитали сорок семь. Это были не римские галеры, а корабли с похожими на крылья ворона парусами, приплывшие с Севера, куда не достигает власть Рима. На кораблях сновали люди, и солнце сверкало на их шлемах – крылатых шлемах рыжеволосых воинов с неподвластного Риму Севера. Мы считали, смотрели и удивлялись, потому что хотя до нас и доходили слухи об этих Крылатых Шлемах (как называли норманнов пикты), мы их ещё ни разу не видели.
«Бежим! Скорей! – крикнул Алло. – Мой вереск не спасёт от них! Нас всех убьют!» – У старика дрожали и голос, и ноги. Мы повернули назад, помчались по освещённым луной вересковым полям и остановились лишь с наступлением рассвета, когда наши лошади стали спотыкаться на знакомых развалинах Валенсии.
Проснувшись утром, мы увидели, что Алло уже встал и смешивает с водой какую-то еду. В стране пиктов нельзя разжигать костёр за пределами деревни, потому что пикты дымом подают друг другу сигналы и посторонний дымок может их всех растревожить.
«То, что мы видели вчера, – это становище купцов, – сказал Алло. – Всего-навсего становище купцов».
«Терпеть не могу вранья на голодный желудок, – усмехнулся Пертинакс. – Наверно (глаз у него был орлиный), наверно, это тоже становище купцов?» – Он указал на поднимающиеся из-за холма далёкие дымки, мы называли их посланиями пиктов. Одно облако дыма – пауза, два облака дыма – пауза и так далее. Это делалось с помощью мокрой шкуры, которую то держали над огнём, то убирали в сторону.
«Нет, – ответил Алло, засовывая деревянную тарелку обратно в мешок. – Это сигнал нам с вами. Ваша судьба решена. Идёмте».
Мы пошли. В стране пиктов надо подчиняться своему проводнику. Этот дымок, будь он неладен, поднимался откуда-то с восточного побережья. Забравшись на последний холм милях в трех-четырех от берега, мы увидели восточное море. У берега, свернув паруса и отбросив сходни, стояла на якоре небольшая парусная галера, какие строят в Северной Галлии, а у подножья холма, в небольшой ложбине, держа под уздцы пони, одиноко сидел Максим, император Британии! На нем был охотничий костюм, в руке хлыст. Я узнал его по осанке и сказал Пертинаксу, кто это.
«Ты совсем сошёл с ума! – воскликнул Пертинакс. – Солнце ослепило твои глаза!»
Максим не шевельнулся, пока мы не подъехали. Он осмотрел меня с головы до ног.
«Опять голодный? – спросил он. – Похоже, моя судьба – кормить тебя при каждой встрече. Здесь у меня еда. Алло приготовит её».
«Нет, – ответил старик. – Вождь на своей земле не нуждается в приказаниях странствующих императоров. Я накормлю своих детей, не спрашивая твоего разрешения».
«Я был не прав, – признался Пертинакс. – Мы все здесь сошли с ума. Говори же, о император!»
Максим улыбнулся своей ужасной, сквозь сжатые губы, улыбкой, но я не испугался; ведь человека, прослужившего два года на Стене, одной улыбкой уже не испугать.
«Я был вынужден, – начал Максим, – сократить число гарнизонов в Британии, потому что мне нужны войска в Галлии. Сейчас я пришёл забрать часть войск со Стены».
«Ты, наверное, шутишь, – сказал Пертинакс. – Мы же последние отбросы империи. Я бы скорее доверился закоренелым преступникам».
«Правда? – серьёзно спросил Максим. – Но это ведь только временно, пока я не завоюю Галлию. Всегда приходится ставить на кон либо жизнь, либо душу, либо душевный покой, либо ещё какую-нибудь мелочь. Говорят, Парнезий, – он обратился ко мне, – пикты тебя любят».
«Он – единственный из твоих офицеров, кто нас понимает», – ответил Алло и произнёс длинную речь о наших добродетелях. Размалёванный старик ораторствовал словно Цицерон[41]. Из его слов выходило, что мы с Пертинаксом само совершенство.
Максим не сводил глаз с наших лиц.
«Хватит, – оборвал он. – Я слышал, что Алло думает о вас. Теперь я хочу знать ваше мнение о пиктах».
Я рассказал ему все, что знал, и Пертинакс вторил мне. Пикты не сделают ничего дурного, если понять их трудности. Больше всего сердило их то, что мы сжигаем их вереск. Дважды в год весь гарнизон выходил в поле и торжественно выжигал вереск на десять миль к Северу. Наш генерал Рутилианус называл это расчисткой территории. Пикты отходили ещё дальше, и получалось, что летом мы просто уничтожали нектар – пищу пчёл, а весной – корм для овец.
«Верно, все верно, – подтвердил Алло. – Как же нам варить наш чудесный напиток, вересковый мёд, если вы уничтожаете нектар?»
Разговор продолжался долго. Из вопросов Максима было ясно, что он хорошо знал пиктов и много думал о них. Наконец он спросил:
«Что ты посоветуешь сделать, чтобы сохранить мир на Севере, пока я буду завоёвывать Галлию?»
«Оставить пиктов в покое, – ответил я. – Немедленно прекратить выжигание вереска и время от времени посылать им баржу-другую зёрна».
«И распределять зерно должны сами пикты, а не наши жулики-интенданты», – добавил Пертинакс.
«И пусть приходят в больницу, когда они в этом нуждаются», – продолжил я.
«Да они скорее умрут, чем придут к нам в больницу, это уж точно», – воскликнул Максим.
«Вовсе нет, если этим займётся Парнезий, – возразил Алло. – В двадцати милях от Стены немало можно насчитать людей, покусанных волком или помятых медведем. Но пусть Парнезий остаётся с ними в больнице, а то одни пикты обезумеют от страха».
«Понятно, – произнёс Максим. – Как и все на свете, успех дела зависит нередко только от одного человека. Я думаю, Парнезий, ты и есть тот человек».
«Мы с Пертинаксом – одно целое», – сказал я.
«Пусть так, если дело будет сделано. Послушай, Алло, ты знаешь, я не желаю твоему народу зла. Оставь нас одних поговорить», – попросил Максим.
«Зачем? – усмехнулся Алло. – Мой народ – зерно меж двух жерновов, и я должен знать, что хочет один из них. Юноши сказали правду, но они знают не