Мне кажется, мы и во сне сражались. Я, по крайней мере, помню только два момента: как я поднимался, а потом спускался со Стены, как будто между этими моментами ничего не было, хотя мой голос охрип от криков, а меч был в крови.

Крылатые Шлемы сражались по-волчьи – сразу всей стаей. Где им приходилось наиболее туго, туда они и бросались с особым остервенением. Это было тяжело для нас, но зато удерживало их от броска в Британию.

В те дни на штукатурке кирпичной арки мы с Пертинаксом записывали названия захваченных у нас башен и даты, когда это происходило. Нам хотелось оставить какую-то запись.

А сражение? Самые жаркие схватки происходили в центре, справа и слева от огромной статуи богини Рима, рядом с домом Рутилиануса. Клянусь светом солнца, этот толстый старик, которого мы совсем не принимали в расчёт, при звуках трубы просто помолодел! Помню, как он называл свой меч оракулом. «Послушаем, что скажет нам оракул, – бывало, повторял он, прикладывая меч к уху и многозначительно кивая головой. – Этот день Рутилианусу ещё позволено прожить», – заявлял он, засучивал рукава и, пыхтя и сопя, сражался до поздней ночи. И пусть нам не всегда хватало хлеба, зато его вдоволь заменяли шутки и веселье.

Мы держались два месяца и семнадцать дней – прижатые почти со всех сторон к центральной башне. Несколько раз Алло тайно передавал нам, что помощь близка. Мы этому не верили, но наших солдат это подбадривало.

Конец наступил неожиданно. Не было ни радостных криков, ничего. Мы как сражались во сне, так во сне и освободились. Крылатые Шлемы вдруг оставили нас в покое – сначала на одну ночь, потом ещё на день, а это очень много для измотавшегося человека. Сначала мы спали насторожённо, готовые в любую секунду вскочить и драться, а затем – как бревна, каждый на том месте, где он упал. О боже, чтоб вам никогда не пришлось спать так! Проснувшись, я увидел, что башни полны незнакомых солдат, которые смотрели, как мы храпим. Я толкнул Пертинакса, и мы оба вскочили, схватившись за оружие.

«Что такое? – воскликнул какой-то юноша в новеньких доспехах. – Вы сражаетесь с Феодосием? Посмотрите по сторонам!»

Мы посмотрели на север. Снег был залит кровью, но Крылатых Шлемов нигде не было. Мы посмотрели на юг, где снег был чист, и увидели Орлов расположившихся там двух легионов. На востоке и западе полыхало пламя и шёл бой, но у центральной башни все было спокойно.

«Вы сделали своё дело, – сказал этот юноша. – У Рима длинная рука. Где ваши Капитаны Стены?»

Мы ответили, что это и есть мы.

«Но Максим говорил, что они почти мальчики! – воскликнул юноша. – А ведь вы старики, совсем, совсем седые».

«Мы и были мальчиками несколько лет назад, – ответил Пертинакс. – Так какая же нас ждёт судьба, о юное и упитанное создание?»

«Меня зовут Амброзий, и я секретарь императора, – сказал тот. – Покажите мне письмо, написанное Максимом перед смертью, тогда я, может быть, поверю».

Я достал его из-за пазухи. Прочитав его, Амброзий отдал нам салют.

«Ваша судьба в ваших руках, – сказал он. – Если вы захотите служить Феодосию, он даст вам легион. Если же вы предпочтёте отправиться по домам, он устроит вам… триумф».

«Я бы предпочёл ванну, вина, еды, бритву, мыло, духи и благовония», – ответил Пертинакс, смеясь.

«Да, теперь я вижу, что ты ещё мальчик, – сказал Амброзии. – А ты?» Он повернулся ко мне.

«Мы ничего не имеем против Феодосия, – начал я, – но на войне…»

«На войне все так же, как в любви, – перебил Пертинакс. – Лучшее, на что ты способен, ты можешь отдать лишь раз».

«Это так, – согласился Амброзий. – Я был с Максимом до его смерти. Он предупредил Феодосия, что вы ни за что не станете служить дальше, и, скажу откровенно, мне жаль своего императора».

«Ничего, Рим его утешит, – ответил Пертинакс. – Я прошу тебя разрешить нам отправиться по домам, чтобы никогда больше не вдыхать этот запах – запах крови…»

Но триумф они устроили нам настоящий!

– Вы его честно заслужили, – сказал Пак, бросая несколько листьев в неподвижное зеркало пруда. Чёрные маслянистые круги быстро разбегались по его тёмной поверхности, и дети задумчиво смотрели на них…

АМУЛЕТ

• Ты возьми земли в горсти,Сколько сможешь унести,Помяни ты тех потом,Кто уснул в ней вечным сном,Но не рыцарей-дворян,А безвестных англичан,Чей суровый скорбный путьНекому и помянуть.Землю в ладанку сложи,Ближе к сердцу положи.
• И земля с тебя сведётЛихорадки липкий пот,Руку сделает сильней,Зорче глаз и слух острей,Обострит твою борьбу,Облегчит твою судьбу.Чёток для тебя и простСтанет ход небесных звёзд.
• Ты сорви с земли роднойПримулы цветок лесной;Летом розу взять изволь,Осенью – желтофиоль,А зимой – плюща цветок:Всякому цветку свой срок.Если правильно хранить,Если верно применить —Выручат тебя цветы,Лучше видеть станешь ты.
• Пелена исчезнет с глаз,И отыщешь ты тотчасНа знакомом месте клад,Спрятанный сто лет назад:В поле, иль у входа в дом,Или в очаге твоём.И поймёшь тогда ясней:Главный клад – в душе твоей.

– Но ты ещё так много недорассказал! – воскликнул Дан. – Что случилось со старым Алло? Вернулись ли Крылатые Шлемы? И что делал Амал?

– И что случилось со старым толстяком генералом, у которого было пять поваров? – подхватила Юна. – И что сказала твоя мама, когда ты вернулся домой?

– Она сказала, что вы сейчас уж слишком засиделись у этой старой ямы, – ответил им сзади голос старика Хобдена. – Tсc! – вдруг прошептал он и замер, потому что в двадцати шагах от себя увидел великолепную лисицу, которая сидела на задних лапках и смотрела на детей, как на своих старых знакомых.

У-у, Рыжая Кумушка! – проговорил Хобден еле слышно. – Если бы я знал все, что знаешь ты, я знал бы много интересного. Мистер Дан и мисс Юна, пойдёмте со мной, вот я только закрою свой маленький курятник.

ХОЛОДНОЕ ЖЕЛЕЗО

Решив отправиться погулять до завтрака, Дан и Юна совсем не думали о том, что наступил иванов день. Они хотели всего лишь посмотреть на выдру, которая, как говорил старик Хобден, уже давно поселилась в их ручье, а раннее утро – это самое лучшее время, чтобы застигнуть зверя врасплох. Когда дети на цыпочках выходили из дому, часы пробили пять раз. Кругом царил удивительный покой. Сделав несколько шагов по усыпанной каплями росы лужайке, Дан остановился и поглядел на тянувшиеся за ним тёмные отпечатки следов.

– Может, стоит пожалеть наши бедные сандалии, – сказал мальчик. – Они ужасно намокнут.

Этим летом дети впервые стали носить обувь – сандалии и терпеть их не могли. Поэтому они их сняли, перекинули через плечо и весело зашагали по мокрой траве.

Солнце было высоко и уже грело, но над ручьём все ещё клубились последние хлопья ночного тумана.

Вдоль ручья по вязкой земле тянулась ниточка