– Вот она, британская наглость! Человек, рекомендующий мне это (ещё один надутый чиновник), говорит, что «я испытаю большое удовольствие, наблюдая, как стена с каждым днём будет подыматься все выше и выше». Представляли ли вы себе такую глупость? Я предлагал им достаточно денег, чтобы купить новые вагоны и дать пенсию трём поколениям машинистов, но, по-видимому, это не то, чего они желают. Они ожидают, что я пойду в Палату лордов, получу какое-то постановление, а в промежутке выстрою стены. Что, они не совсем сумасшедшие? Можно подумать, что я превратил в свою профессию остановку поездов. Как это я мог отличить их старую «Индуну» от обыкновенного поезда? Я сел в первый попавшийся поезд и уже достаточно отсидел и заплатил штраф.
– Это за то, что вы поколотили кондуктора.
– Он не имел права выбросить меня, когда я уже наполовину влез.
– Что же вы теперь будете делать?
– Их адвокат и другой чиновник (не доверяют они, что ли, своим служащим, что посылают их попарно) приезжают сегодня вечером. Я сказал им, что бываю занят до обеда, а потом они могут прислать хоть целое правление, если им будет легче от этого.
Визиты после обеда, ради удовольствия или дела, обычны в маленьких американских городах, но не в Англии, где конец дня считается священным для каждого. Вильтон Серджент решительно поднял знамя восстания.
– Неужели вас не поражает юмор вашего положения, Вильтон? – спросил я.
– В чем тут юмор: американского гражданина – беднягу – ловят на удочку только потому, что он миллионер.
Он помолчал немного и потом продолжал:
– Конечно. Теперь я все понимаю, – он повернулся и с волнением взглянул на меня. – Ясно как день. Эти голубчики подводят мины, чтобы содрать с меня кожу.
– Они определённо говорят, что им не нужно денег.
– Это все для отвода глаз. Так же, как и их обращение ко мне: В. Серджент. Они отлично знают, кто я. Они знают, что я сын старика. Как это я раньше не подумал об этом.
– Одну минуту, Вильтон. Если бы вы влезли на верхушку купола св. Павла и предложили награду любому англичанину, который мог бы сказать, кто был Мертон Серджент и что он такое, в Лондоне не найдётся и двадцати человек, которые могли бы ответить.
– Так это их островной провинциализм. Мне решительно все равно. Старик мог бы погубить Большую Бухонианскую ни за грош, в одну минуту. Боже мой, я сделаю это, серьёзно! Я покажу им, что они не могут нападать на иностранца за то, что он остановил один из их маленьких жестяных поездов. А я ещё тратил здесь, по крайней мере, по пятидесяти тысяч в год в течение четырех лет!
Я был рад, что я не его адвокат. Я ещё раз прочитал корреспонденцию, а именно письмо, в котором ему предлагалось – почти нежно, как мне показалось – выстроить четырнадцатифутовую кирпичную стену в конце сада, на середине письма меня поразила мысль, наполнившая меня злорадством.
Лакей ввёл двух гладко выбритых людей в сюртуках, серых брюках, не бойких на язык. Было почти девять часов, но они, казалось, только что вышли из ванны. Я не мог понять, почему старший и более высокий из них выразительно взглянул на меня и пожал мне руку с горячностью, не свойственной англичанам.
– Это упрощает положение, – вполголоса сказал он и, видя, что я пристально и с удивлением смотрю на него, шепнул своему товарищу: – Боюсь, что мои услуги бесполезны. Может быть, мистер Фольсом переговорит с мистером Серджентом о деле.
– Для этого-то я здесь, – сказал Вильтон.
Юрист приятно улыбнулся и сказал, что не видит причины, почему бы не поговорить спокойно и не уладить дела в две минуты. Он сел напротив Вильтона с самым успокаивающим видом. Товарищ его вывел и меня на сцену. Таинственность усиливалась, но я кротко последовал за ним и услышал, что Вильтон говорит с беспокойным смехом:
– У меня сделалась бессонница от этого дела, мистер Фольсом. Покончите с ним так или сяк, ради Бога!
– А! Очень он страдал этим последнее время? – спросил меня мой сосед, предварительно откашлявшись.
– Право, не могу сказать, – ответил я.
– Так, вероятно, вы недавно приняли на себя это занятие?
– Я приехал сегодня вечером. У меня, собственно, нет здесь никакого занятия.
– Я понимаю. Только чтобы наблюдать за ходом событий… в случае…
Он кивнул головой.
– Вот именно. В наблюдении, в сущности, все моё занятие.
Он снова слегка кашлянул и перешёл к делу.
– Ну, я спрашиваю только ради осведомления, находите вы эти идеи навязчивыми?
– Какие идеи?
– Или периодически изменяющимися? Это очень любопытно, но верно ли я понимаю, что тип их изменяется? Например, мистер Серджент верит, что он может купить Большую Бухонианскую дорогу.
– Ведь он вам писал об этом?
– Он сделал предложение Компании – на пол-листа бумаги из записной книжки. Неужели теперь он впал в другую крайность и считает себя в опасности сделаться нищим? Странная экономия в бумаге показывает, что какая-то идея в этом роде могла мелькнуть в его голове, две идеи могут уживаться вместе, но это нечасто бывает. Как вам известно, иллюзия богатства – мания величия, как называют это, кажется, наши друзья французы – обыкновенно исключает все другие.
Я услышал слова Вильтона, говорившего в конце кабинета своим лучшим английским голосом:
– Дорогой сэр, я уже двадцать раз объяснял вам, что хотел достать жука к обеду. Предположите, что вы оставили дома какой-нибудь важный документ.
– Это проявление хитрости очень многозначительно, – пробормотал мой коллега. – Посмотрите, как он настаивает на своём объяснении.
– Конечно, я очень рад встретиться с вами, но если бы вы прислали сюда к обеду вашего председателя, я покончил бы дело в полминуты. Я мог бы купить у него Бухонианскую, пока ваши клерки пересылали мне это.
Вильтон тяжело опустил руки на синие и белые письма. Адвокат встал.
– Говоря откровенно, – сказал он, – совершенно непонятно – даже если бы дело шло о самых важных документах, – как можно останавливать экспресс, идущий в три сорок, – «Индуну», нашу «Индуну», дорогой сэр.
– Абсолютно непонятно! – повторил мой товарищ, потом, понизив голос, сказал мне: – Замечаете, снова навязчивая идея о богатстве. Меня призвали, когда он написал это. Видите, для Компании совершенно невозможно продолжать посылать свои поезда через владения человека, который в любую минуту может вообразить, что ему дано поручение с небес останавливать всякое движение. Если бы он направил нас к своему адвокату – но понятно, что этого он не захотел. Жаль, очень жаль. Он так молод. Между прочим, любопытно, не правда ли, подмечать полную уверенность в словах людей, страдающих этим – можно сказать, раздирающую душу, – и невозможность для них следить