– Синьоры. – Один из стражников, уже терял терпение. – Мы находимся на службе. Поссориться с нами – то же самое, что поссориться с герцогом Вероны. Самым лучшим для вас сейчас будет отправиться куда-нибудь в более подходящее место. Да и время уже очень позднее.
Я расхохотался пьяным смехом:
– Ты слышал это, Меркуцио? Время позднее!
Это была первая строчка популярной – хотя и не слишком приличной – песни, и он немедленно подхватил ее, и мы запели хором. У нас с Меркуцио не было ни слуха, ни голоса. И это было то еще, скажу я вам, представление, когда мы, пошатываясь, ковыляли в сторону дворца Монтекки, сопровождаемые сердитыми сонными проклятиями из окон домов, мимо которых проходили.
Дозорные отпустили нас охотно, явно испытывая облегчение от нашего ухода.
Меркуцио перестал голосить только тогда, когда мы миновали площадь с великолепной статуей Веронской Мадонны и дворец Маффеи[3], охраняемый целой армией надутых караульных, которые не сводили с нас глаз все время, пока мы брели по площади. Друг не убрал руку с моей шеи, значит, был действительно сильно пьян и с трудом держался на ногах, но он соображал достаточно хорошо, чтобы понизить голос до шепота, когда спросил:
– Ну что? Как твое приключение?
Я извлек из кошелька драгоценную брошь в виде герба Капулетти и передал ему: Меркуцио коротко присвистнул и повертел ее в руках, восхищаясь тем, как она сияет в лучах лунного света, а потом убрал в свой кошель.
– У меня есть еще кое-что, – сказал я, вынул из ножен рапиру Тибальта и бросил ее другу. Меркуцио – даже пьяный – был гораздо лучшим фехтовальщиком, чем я, и он поймал рапиру с кошачьей грацией. Он исследовал тонкое, изящное лезвие быстрыми, деликатными движениями пальцев.
– Иногда мне кажется, что твое мастерство – это далеко не небесный дар, – сказал он серьезно и похлопал меня по щеке. – Брошь мы можем продать, если выковырять камни и сломать ее, но рапиру…
– Это не для продажи, – быстро перебил я. – Она нужна мне.
– Зачем?!
Я улыбнулся.
Никто и никогда не заподозрил бы в скромном, добропорядочном и воспитанном Бенволио Монтекки той жестокости, дикости и свободы, которые таились во мне. Ночью я становился совершенно другим – совсем другим, нежели меня знали мой город и моя семья.
– Я пока не знаю, – сказал я. – Но могу тебя заверить, что об этом будет говорить весь город.
На следующий день рапира Тибальта Капулетти нашлась: она была глубоко воткнута в тяжелую дубовую дверь таверны. Ею был пришпилен листок с грубым стихотворением, в котором содержалась занимательная история о Тибальте, свинье и неких действиях, которые обычно не одобряются церковью и почтенными обывателями.
Это был хороший день.
Это было начало конца хороших дней…
Глава 1
Два месяца спустя
В покоях моей бабушки было жарко – как и всегда, независимо от времени года. В камине горел огонь, и жар от него был такой, будто разжег его сам Сатана. Прежде чем войти, я предусмотрительно снял плащ, но все равно пот градом катился у меня по спине, и кожа под сорочкой и тяжелым бархатным камзолом стала неприятно влажной. Пока я ждал и страдал, горничная подкинула новую порцию дров в огонь, и я почувствовал, как по моему лицу, словно слезы, потекли капли пота.
Приглашение от бабушки было неожиданным, но не принять его было невозможно, так что я лелеял надежду, что мне хотя бы удастся поскорее сбежать.
Она смотрела на меня со своим обычным выражением недовольства и презрения на лице. Все, кто был моложе, чем она сама, никогда не находили у нее одобрения, но, по крайней мере, меня она удостаивала меньшего презрения, нежели других. Взгляд у нее был острый, прямой, глаза цвета льдисто-серого неба, а лицо – словно вырезано из старого дуба. Семейная легенда гласила, что когда-то она была красива, но теперь в это уже не верилось. Она была похожа на сморщенное яблоко, которое слишком долго пролежало в дальнем углу подвала.
– Я послала тебе приглашение полчаса назад, – сообщила она своим высоким, надтреснутым голосом и закашлялась.
Горничная тут же подалась вперед и поспешно промокнула ей губы носовым платочком, а потом ловко свернула его, чтобы скрыть пятнышки крови.
– Простите, бабушка, – сказал я и отвесил ей глубокий поклон. – Я был с маэстро Сильвио.
Маэстро Сильвио, учитель фехтования, обучал нас, молодых людей семейства Монтекки, своему искусству – искусству весьма полезному и просто необходимому для того, чтобы выжить на улицах Вероны.
Бабушка поморщилась и прервала мои извинения нетерпеливым взмахом руки.
– Я надеюсь, что ты делаешь успехи, – произнесла она. – На улицах просто спасу нет от головорезов Капулетти, которые так и ищут повода для драки.
Я улыбнулся – чуть заметно.
– Думаю, что в фехтовании я преуспел.
Но только не стараниями маэстро Сильвио: Меркуцио учил меня таким приемам и тонкостям, о которых даже хваленый маэстро Сильвио понятия не имел.
– Ты думаешь, я пригласила тебя, чтобы обсудить твои успехи в дурацких мужских забавах? – Старая женщина направила на меня ледяной строгий взгляд. – Возможно, тебя заинтересует, что твой кузен сошел с ума.
– Который?
Конечно, внезапное сумасшествие может настигнуть любого, но бабушка всегда была склонна преувеличивать степень безумия в наших головах и в нашем поведении.
Она стукнула клюкой об пол, чтобы подчеркнуть свои слова.
– А ты сам как думаешь, мальчик? Тот кузен, который важен для семьи. Ромео. И я обвиняю в этом тебя, Бенволио.
Я выпрямился и постарался сообразить, чем я мог заслужить подобное обвинение. Я частенько бывал тем, кому приходилось выпутывать себя и других из очередной авантюры, – но я редко был их зачинщиком. Это обвинение казалось мне несправедливым.
– Если я в чем-то ошибся – я готов принести извинения, – сказал я, стойко и даже бесстрашно выдержав ее пристальный взгляд. – Но я не понимаю, в чем меня можно упрекнуть.
– Ты самый старший из кузенов. И твоя обязанность – подавать пример безупречного поведения.
Она произнесла это так, будто действительно имела некоторые представления о том, каким это «безупречное поведение» должно быть. Я чуть было не расхохотался, хотя понимал, что это было бы равноценно самоубийству. Истории о бабушкиной бурной молодости, которые передавались в нашей семье из уст в уста, были похожи на легенды: просто чудо, что она избежала заточения в монастыре или еще более печальной участи.
– Я делаю все возможное.
Я попытался представить себя самого с горящим нимбом вокруг головы, как у