— Спросите подружку Теда Банди, — огрызаюсь я. — Спросите жену Гэри Риджуэя. Спросите всю семью Денниса Рейдера [1]. Признаки вполне могли быть, но я была не в состоянии распознать их. Я даже представить себе не могла, что он творит подобное, иначе попыталась бы остановить его.
— Попытались бы? — переспрашивает Хэмлин.
— Он убил бы меня, — отвечаю я. — И после этого мог бы делать с нашими детьми всё, что захочет. Я даже представить не могу, что это было бы, и не хочу представлять. Я выжила, мистер Хэмлин. Я сделала это ради моих детей и продолжу это делать, что бы ни случилось.
Я довольна тем, как сформулировала это, но теперь я уже настороже: почему он давит на меня? Это не то, о чем мы договаривались. Предполагалось, что он будет помогать, а не допрашивать.
— Вернемся к вашему мужу, Мэлвину Ройялу. Он продолжал преследовать вас даже тогда, когда находился за решеткой — так вы утверждали, верно? Это была часть травли, направленной против вас? Несомненно, эта часть не имеет никакого отношения к безликим чужакам в Интернете.
«Утверждали». Я едва не рявкаю на него. В этом кресле я чувствую себя пленницей — и ненавижу это ощущение. Я не могу смотреть в камеру, но знаю, что она глазеет на меня; периферическим зрением вижу размазанный красный огонек, свидетельствующий, что мы в эфире. Пытаюсь сосредоточиться на лице Хэмлина, но оно кажется мне расплывчатым. Я все время вижу, как вокруг меня движутся люди, — и ненавижу, ненавижу это… Мне не нравится, когда ко мне кто-то подкрадывается.
— Гвен?
Я понимаю, что смотрю на него пустыми глазами, и пытаюсь вспомнить его вопрос. «Мэлвин. Он говорил про Мэлвина».
— Мой муж посылал мне письма, — отвечаю я. — Кто-то из персонала тюрьмы тайком выносил их наружу. Сейчас мы полагаем, что этот человек отдавал их для отправки разным людям, и это продолжается даже после смерти Мэлвина. Насколько мне известно, сейчас по этому поводу ведется расследование.
— Вы сохраняли у себя эти письма? Показывали их начальству тюрьмы? Полиции?
— Первые — да, — говорю я. В горле у меня сухо, пальцы подрагивают. — Но Мэлвину уже был вынесен смертный приговор. Они почти ничего не могли сделать, чтобы наказать его.
— Хм-м-м-м… — тянет Хэмлин с задумчивым выражением лица. — У вас есть записи всех этих интернет-угроз, которые вы, по вашим словам, получали?
Почему он сомневается в моих словах? Какого черта тут происходит?
— Конечно, есть, в том числе и ответы от полиции и ФБР, зафиксировавших факты преследования. Послушайте, нет смысла продолжать, если вы…
— Вы не будете отрицать, что этому положили начало родные жертв Мэлвина Ройяла?
Я уже встаю, чтобы уйти, но при этих словах сажусь обратно. Я не хотела доводить до этого. По сути, я сказала продюсеру, что не стану отвечать на вопросы о жертвах или их семьях. Мне нужно напомнить об этом.
— Я не хочу говорить о родных жертв.
— Почему? Ведь это именно те люди, которые изначально были злы на вас, верно?
Я не хочу обвинять этих людей. Я не должна оставлять такое впечатление.
— Я не могу винить людей, которым пришлось пережить невероятное горе и гнев. Я виню только абсолютно посторонних личностей, которые примкнули к этому, чтобы удовлетворить собственные потребности.
— Вы принесли с собой какие-нибудь образцы этой травли, чтобы мы могли показать их нашим зрителям? В целях подтверждения вашей правоты в этом деле, конечно же.
Я чувствую, как мои щеки и подбородок заливает краска. «В этом деле»? Я здесь что, на суде?
— Нет, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. — Не принесла. И не принесу. Они отвратительны.
— Мне кажется, наш продюсер просил вас принести пару этих писем, чтобы поделиться с нами, это так?
Я пыталась. Открыла ящик, где хранились эти кошмарные письма, и попробовала найти одно-два, которые не были бы столь личными и кошмарными, чтобы вызывать приступ тошноты. Но не смогла. Про что-то более безобидное они сказали бы: «Она раздувает из мухи слона». А что-то достаточно ужасное сочли бы неподходящим для эфира.
— Я намерена защищать своих детей, — отвечаю. — Большинство из этих посланий — о них, и я отказываюсь делать эти письма достоянием публики. Я не хочу превращать описываемые пытки в развлечение для зрителей. Я здесь для того, чтобы сказать правду, а не обнародовать ложь.
На миг я чувствую блаженное спокойствие от того, что сказала это. Я права, знаю, что права, и мне кажется, что зрители тоже это знают.
Но потом Хэмлин поворачивается ко мне:
— Гвен… — Он слегка сдвигается вперед в своем кресле и подается ко мне, словно священник на исповеди: — Вам известно о документальном фильме?
У меня возникает ощущение, будто кресло плавится подо мной, погружая меня в глубины земли.
— О каком документальном фильме? — Я понимаю, на какую грань поставила себя этими словами, но не могу остановиться. — О чем вы говорите?
Вижу в его глазах едва заметную вспышку энтузиазма.
— К этому мы подойдем через минуту. Но до этого была еще одна видеозапись, на короткое время появившаяся в Сети. Эта запись, похоже, подтверждает ваше соучастие в делах вашего бывшего мужа…
«Какой, мать вашу, документальный фильм?» Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и говорю:
— Это запись была искусной подделкой, и ФБР подтвердило факт фальсификации. Вы можете увидеть это в пресс-релизе. И то, что об этом пресс-релизе никто даже не упомянул, подтверждает: против меня, как и против моих детей, по-прежнему идет ежедневная, ежеминутная травля.
Я все еще пытаюсь как-то совладать с этой катастрофой. Не знаю, что еще я могу сделать.
— Что ж, давайте поговорим об этом. Похоже, что у Мэлвина Ройяла есть значительное и постоянно растущее число сетевых защитников, которые либо верят, что он на самом деле не был виноват во всех этих преступлениях, либо считают, что вы в равной степени виновны в них. Вам не кажется, что эти люди имеют право выразить свое мнение?
Мне хочется ударить себя кулаком по лицу. Мне хочется кричать. Мне хочется убежать — так сильно, что мои ноги дрожат от этого неосуществленного желания.
— Если их мнение сводится к тому, что меня следует освежевать заживо, а моих детей убить у меня на глазах, — нет, не имеют. И мне это отнюдь не кажется. — В моем голосе звучит ярость. Я сглатываю жгучий комок в горле; у него вкус желчи. — О каких документальных записях вы говорили?
— Да, это отличная возможность представить другую гостью нашей сегодняшней передачи. Миссис Тайдуэлл, вы не будете так любезны присоединиться к нам?
Я осознаю, что все это время на заднем