Вошел Марко Вукчич. Из его телефонного разговора с Вулфом около недели назад я узнал, что он едет тем же поездом. Последний раз мы виделись у нас за обедом в начале марта. Вукчич – один из двух человек, не считая служащих, кого Вулф зовет по имени. Вукчич прикрыл за собой дверь и встал посреди купе, как лев на задних лапах – не толстый, но огромный, с непослушной гривой волос.
– Марко! – заорал ему Вулф. – Разве у тебя нет спального места? Какого черта ты прыгаешь в утробе этого чудовища?!
Вукчич улыбнулся, показав крепкие белые зубы:
– Ниро, проклятый старый отшельник! Я не сижу, подобно тебе, как улитка в своей раковине. Но, так или иначе, ты в поезде – вот это победа! Я нашел тебя и еще одного коллегу, которого не видел пять лет. Он едет в следующем вагоне. Я предложил ему встретиться с тобой. Он будет рад, если ты придешь к нему в купе.
Вулф сжал губы:
– Это просто смешно. Я не акробат. И не собираюсь вставать с места, пока эта штука не остановится.
– Каким же образом тогда… – Вукчич расхохотался и поглядел на груду багажа. – Но, похоже, у тебя есть все необходимое. Да я и не предполагал, что ты пойдешь. Я лучше приведу его сюда, если можно. Об этом я и пришел спросить.
– Сейчас?
– Сейчас.
– Прошу тебя, Марко, – покачал головой Вулф. – Посмотри на меня. Я не в состоянии поддерживать светский разговор.
– Ненадолго, только поздороваться.
– Нет. Думаю, что не смогу. Ты отдаешь себе отчет, что, если эта штуковина натолкнется на какое-нибудь препятствие, мы полетим вперед со скоростью восемьдесят миль в час? Разве это обстановка для приятного времяпрепровождения? – Он снова сжал губы и лишь слегка пошевелил ими, чтобы произнести: – Завтра!
Вукчич, который почти так же, как Вулф, привык добиваться своего, попробовал настаивать, но это ни к чему не привело. Он попытался взять его уговорами – и это не подействовало. Я зевал.
Наконец Вукчич решил плюнуть на свою затею:
– Ну ладно, завтра. Если мы не наткнемся на препятствие и останемся в живых. Я скажу Берену, что ты лег спать.
– Берену? – Вулф выпрямился и даже ослабил свою мертвую хватку. – Это не Жером Берен?
– Он самый. Он один из пятнадцати.
– Приведи его. – Вулф прикрыл глаза. – Обязательно. Я хочу его видеть. Почему, черт побери, ты сразу не сказал, что это Берен?!
Вукчич махнул рукой и вышел. Минуты через три он вернулся и придержал дверь для своего спутника. Вернее, их оказалось двое, и наиболее интересный, с моей точки зрения, вошел первым. Она успела снять свою накидку, но осталась в шляпе, и от нее шел тот же свежий и пьянящий запах, что и на платформе. Я разглядел, что она молода, как любовная греза, и при этом освещении глаза у нее темно-фиолетовые. Ее губы говорили о том, что она сдержанна, но любит посмеяться. Вулф окинул ее удивленным взглядом и переключил внимание на высокого грузного мужчину позади нее, которого я узнал даже без коричневого плаща и шляпы.
Вукчич представил собравшихся друг другу: мистер Ниро Вулф, мистер Гудвин, мистер Жером Берен, его дочь, мисс Констанца Берен.
Поклонившись, я предоставил им продолжать знакомство, а сам занялся устройством сидений в нужном мне порядке. В результате три толстяка разместились на диване, любовная греза – на стуле, а я – рядом с ней на чемодане. Она одарила меня дружеской улыбкой и отвернулась. Уголком глаза я заметил, как скривился Вулф, когда Вукчич вынул сигару, а Берен набил старую трубку и скрылся в облаках дыма. Узнав, что он ее отец, я начал испытывать к нему самые дружеские чувства. У него были черные с проседью волосы, борода, в которой седины было еще больше, и глубокие блестящие черные глаза.
– Это мой первый приезд в Америку, – говорил он Вулфу. – Я только сейчас понял ее прелесть. В поезде чистота. Никакого мусора! А движение плавное, как полет чайки. Замечательно!
Вулфа передернуло, но Берен не заметил. Он продолжал свое. Словами «первый приезд в Америку» он немного испугал меня. Я наклонился к своей грезе и шепотом спросил:
– Вы говорите по-английски?
– О да, – улыбнулась она. – И даже неплохо. Мы прожили три года в Лондоне.
– О’кей, – кивнул я и занял положение, в котором было всего удобнее на нее смотреть.
Я размышлял о том, как мудро поступил, не надев супружеского ярма на свою шею ни в одну из прежних попыток. Иначе сейчас мне пришлось бы скрежетать зубами. Стало быть, нужно держаться, пока зубы у меня еще достаточно крепкие. И вообще, смотреть никому не запрещено.
В это время ее отец говорил:
– Как я понял со слов Вукчича, вы почетный гость Сервана. Значит, последний вечер будет вашим. Впервые Америка удостоилась такой чести. В тысяча девятьсот тридцать втором году в Париже нас приветствовал премьер-министр, а председателем был еще живой Арман Флёри. А в тысяча девятьсот двадцать седьмом – Ферид Халдах, тогда еще не профессионал. Вукчич говорит, что вы блюститель порядка. Это правда?
– Не совсем так, – кивнул Вулф. – Я не полицейский, а частный детектив. Я заманиваю преступников в ловушку и ищу улики, чтобы арестовать их. И делаю это за деньги.
– Невероятно! Такая грязная работа!
Вулф попытался пожать плечами, но помешал толчок поезда. Его грозный взгляд предназначался не Берену, а поезду.
– Возможно. Каждый выбирает дело, которое способен делать без отвращения. Фабрикант детских колясок запутывается в паутине монополий и превращает рабочих в орудие для достижения своих корыстных целей. Безголовые политиканы стреляют друг в друга, и их мозги сгнивают прежде, чем им успевают поставить памятники. Мусорщику приходится копаться в пищевых отходах, а сенатору – в доказательствах коррупции высокопоставленных чиновников. И как знать, что грязнее? Дело только в том, что мусорщик получает меньше, – это единственное реальное различие. А я не пачкаю рук задаром, я назначаю высокую плату.
Берен проглотил все это.
– Но вы ведь не собираетесь делать для нас доклад о пищевых
