Он продолжил:
-…В конце 18-го века большинство рабовладельческих кораблей были «плотными упаковщиками», сжимая столько рабов, сколько они могли вместить в свои грузовые трюмы, теснившись в пространствах меньше могилы, теснившиеся в местах меньше могилы, сложенные друг на друга, как ложки, вдыхая запах пота и тела друг друга. Заболевания и удушье под палубой были обычным явлением. Мужчины часто были прикованы парами, скованы по два и по три; скованы запястьем к запястью или лодыжкой к лодыжке. Они были вынуждены лежать на спине, положив голову между ног других людей. Это означало, что им часто приходилось лежать в поту, кале, моче и, в случае дизентерии, даже крови, покрытыми с головы до ног вшами и другими паразитами, причем многие из них находились в разных стадиях удушья; у многих изо рта шла пена, и в последних муках они умирали от недостатка кислорода. Пол трюма корабля напоминал бойню, залитую кровью и слизью. Ограниченный воздух стал ядовитым из-за пота, мочи, кала, крови и рвоты, которые вышли из их тел и которыми они неоднократно дышали...
Я не хотела больше слышать. Я хотела зажать руками уши и закричать.
То, что он описывал, было слишком ужасно, чтобы быть возможным. Не было возможно, чтобы люди могли делать такие вещи друг с другом. Но я знала, что Кеньятта не приукрашивает. Я зналa, что все, что он говорил - было правдой, и я сомневалась, что он сможет приблизиться к любому из ужасов, которые он описывает, или смогу ли я вынести это, если он сможет.
-…Такие болезни, как оспа и желтая лихорадка, распространялись, как лесной пожар, и рабов, которые заболели, часто выбрасывали за борт, чтобы предотвратить массовые эпидемии…
-…Некоторые капитаны периодически заставляли свою команду чистить «промежуточные палубы» горячим уксусом. Большинство этого не делали. Работорговцы использовали железные намордники и кнуты, чтобы контролировать рабов, которые превосходили их по численности на переполненных кораблях. Женщины были изнасилованы и подвергались сексуальному надругательству со стороны офицеров и членов экипажа, которым было разрешено по желанию потворствовать своим страстям, а иногда они были виновны в таких жестокостях, которые перевернули бы жизнь опытной проститутки. Часто после жестоких сексуальных надругательств женщины прыгали за борт и тонули…
-…Но постоянная нехватка свежего воздуха былa самым мучительным из всех ужасов на этих кораблях. Чтобы доставить свежий кислород, большинство рабовладельческих кораблей имели пять или шесть воздушных портов с каждой стороны, около пяти дюймов в длину и четыре в ширину. У некоторых было то, что они называли “ветряными парусами”. Но всякий раз, когда море было бурным и шел сильный дождь, экипаж закрывал эти и все другие отверстия на корабле, и жилое пространство рабов вскоре становилось невыносимо жарким, а из-за того, что там было мало кислорода, было почти невозможно дышать…
-…Рабы часто падали в обморок от невыносимой жары и недостатка кислорода, и их выносили на палубу, где многие из них умирали и выбрасывались за борт. Здорового раба иногда вытаскивали на палубу прикованным к трупу; иногда из троих, привязанных к одной цепи, один умирал, а другой был мертв. Задыхающиеся рабы пытались вырваться, уничтожая друг друга в своей ярости и отчаянной жажде кислорода и пространства. Мужчины душили тех, кто стоял рядом, а женщины рвали друг друга на части…
К тому времени, когда он закончил читать, я знала, что должна была сделать это. Тем не менее, я понятия не имела, как он надеялся воссоздать такие зверства или как я собиралась справиться с этим, но если я любила его, я знала, что должна попытаться. Именно тогда он рассказал мне о своей идее насчет “ящика”.
«Ящик» был сосновым гробом, который Кеньятта купил в местном морге. Он был четыре фута[21] в ширину, три фута[22] в глубину и шесть футов[23] в длину. Кеньятта купил несколько длинных цепей и несколько толстых металлических петель, которые он вкрутил в деревянные фермы на полу в потолке подвала. Затем он подсоединил к нему цепи и, ввинтив несколько других петель в гроб, подвесил все это на расстоянии трех футов от пола. Он держал цепи длинными и свободными, чтобы из-за малейшей вибрации все это колебалось. Затем он подключил к нему мотор, который тянул шкив вверх и вниз, неуклонно покачивая ящик, как движение спокойных волн, мягко качающих лодку.
- Это даст тебе ощущение, что ты в море. Я не могу нанять кучку обнаженных африканцев, чтобы посадить вас сюда, поэтому этот гроб будет имитировать то же чувство клаустрофобии, которое они, должно быть, испытывали, плотно упакованные с сотнями других рабов. Я собираюсь поставить обогреватели по всей комнате и увлажнитель, чтобы было так жарко, как между палубами без окон или вентиляции. Это будет ужасно. Но просто помни, что независимо от того, насколько ужасно и некомфортно это происходит, независимо от того, насколько я испорчен и жесток, чтобы показывать тебе это, помни, что это ничто по сравнению с тем, что перенесли мои предки. У них не было стоп-слова.
- Хорошо. Я сделаю это.
- Тебе придется бросить работу. Отпуск или что-то в этом роде. Просто скажи им, что это по личным причинам. Они не будут задавать вопросы. Тогда возвращайся сюда, и мы начнем это дерьмо. Я люблю тебя, детка. Я действительно люблю тебя. Но я предупреждаю, что как только это начнется, я буду полностью предан идее. Я стану твоим угнетателем, и я не буду жалеть тебя. Никакой пощады. На четыреста дней. И этот ящик - это только начало. Путешествие моего предка через Средний Проход было только первой частью “испорченной Oдиссеи”, которая ведет вплоть до сегодняшнего дня. Я говорю о четырехстах днях, в течение которых будут все те трудности, что мой народ испытывал за последние четыреста лет. Ты уверена, что сможешь это сделать?
- Я уверена.
- Я не буду относиться к тебе хорошо. У тебя есть стоп-слово, если решишь, что больше не можешь это принимать. Hо если все же справишься с этим… Если ты продержишься все четыреста дней...
Он вытащил маленькую коробочку с кольцом и медленно поднял крышку, уставившись на мое лицо и ожидая моей реакции. Это было обручальное кольцо. Бриллиант королевской огранки, не менее двух