Через два часа меня вырвало. Запахи и морская болезнь стали, наконец, слишком сильными, и я вырвала мой завтрак и чуть не задохнулась. Я перевернулась в гробу, продолжая извергаться, и покачивание ящика заставляло все это капать вниз, пока я не покрылась с ног до головы собственной рвотой. Вот тогда-то и вернулся мой Господин. Мне было стыдно, когда он открыл ящик, я увидела выражение отвращения на его прекрасном лице. Я закрыла лицо руками и неудержимо зарыдала. Я думала о том, чтобы сказать стоп-слово в первый раз, но я знала, что не сделаю это. Прошло всего две недели, и я бы почувствовала себя неудачницей. Кроме того, я никак не могла заставить себя сказать это слово.
Кеньятта вытащил меня из ящикa и помыл. Я не смотрела на него все время, не желая снова видеть отвращение на его лице. Я держала голову низко опущенной и мои глаза смотрели в пол, пока он поливал меня из шланга. Я снова начала плакать, наблюдая, как он поливает из шланга мой ящик, сморщив нос от запаха. Он наполнил ведро водой, и я опустилась на четвереньки и принялась лакать ее, как собака. Затем он принес миску с переваренной фасолью с несколькими кусочками свинины и рисом. Я была накормлена, когда он, наконец, положил меня обратно в ящик, и я испугалась, что меня снова вырвет и придется валяться в собственной грязи еще два часа.
- Пожалуйста. Пожалуйста, не клади меня обратно в ящик! Пожалуйста. Просто останься со мной. Пожалуйста!
- Ты еще не умеешь говорить по-английски, помнишь? Ты будешь наказана за это, когда я вернусь.
Он закрыл крышку ящика, запер ее на замок и ушел. Я снова начала плакать. Казалось, прошла еще одна вечность, прежде чем он вернулся. Мой разум повернулся внутрь и начал пожирать себя. Я думала о Кеньятте в спортзале, как он занимается спортом, делая его красивое тело еще более совершенным, в то время как я становилась еще более отталкивающей. Я вспомнила отвращение на его лице, когда он открыл ящик, чтобы найти меня там, покрытую моей собственной рвотой. Я громко застонала, жалея, что у меня нет средств покончить с собой. Я начала задаваться вопросом, действительно ли он в спортзале, может быть, он встречается с другой женщиной. Ярость кипела во мне, когда я думала о том, как он трахает какую-то шлюшку, делясь этим замечательным членом с кем-то другим, пока я здесь страдаю за него. Я пыталась выбросить эту мысль из головы, но она не уходила.
Почему бы ему не трахнуть кого-то еще? Мужчины - это мужчины, и после того, как он увидел меня такой, он, вероятно, подумает, что я слишком отвратительна, чтобы трахаться. Он не может иметь никакого уважения ко мне. Я просто его рабыня, его собственность. Может, он даже не любит меня? Я чертовa дура! Как я позволила себя уговорить на это?
Прошел еще час, и я начала думать о собственной безопасности. Интересно, не забыл ли он запереть входную дверь? Интересно, запер ли он дверь в подвал? Мне показалось, что я слышу, как открывается окно, как кто-то робко крадется по полу наверху. Я задавалась вопросом, что сделает грабитель, если он найдет меня прикованной таким образом. Я начала паниковать. Пока я задыхалась в своем удушающем, гнетущем горячем гробу, я думала, что произойдет, если у меня будет сердечный приступ или что-то другое, требующее неотложной медицинской помощи, пока я заперта в ящике, а Кеньятта в спортзале или трахается с какой-то шлюхой или что он там делает. Моя паника превратилась в настоящий ужас. К тому времени, когда я услышала, как ключи Кеньятты стучат в дверь подвала, я уже истерически рыдала. Я бросилась в его объятия, когда он выпустил меня из ящика.
Кеньятта на этот раз не оттолкнул меня. Он не кричал, не бил и не ругал меня. Он поднял меня из ящика, без проблем справившись с моим весом, даже с добавлением в него сорокa фунтов железной цепи. Он понес меня по лестнице в свою спальню. Он положил меня на кровать и полез в карман за ключом от моих цепей. Он поцеловал каждое запястье, снимая с меня наручники, а затем сделал то же самое, когда расстегнул мои лодыжки и, наконец, толстый ошейник на моей шее. Я была удивлена тем, насколько он был нежным. Он поцеловал покрытую коркой и разорванную плоть вокруг моей шеи и лизнул кровь, которая сочилась оттуда. Затем он поцеловал мои губы глубоко и страстно, крадя дыхание из моих легких.
- Я люблю тебя, Кеньятта.
Он улыбнулся мне своими идеальными белыми зубами, затем встал с кровати и пошел в ванную. Я слышала, как он набирал ванну, и мое сердце пело. Я не принимала ванну так долго, что это было не более чем воспоминание о далекой жизни. Он зажег ароматические свечи и наполнил ванну лавандовым маслом. Затем он вернулся за мной и медленно опустил меня в горячую воду. Жар обжег мои рубцы и шрамы, и я издала крошечный визг. Когда мое тело начало приспосабливаться к температуре, и тепло просачивалось в мои уставшие мышцы, я со вздохом откинула голову назад. Я смотрела, как Кеньятта раздевается передо мной, и я чувствовала себя так, будто я сплю. Все это было так далеко от того ужасного дня, который я провела в ящике, тошнотворная и несчастная. Я оглядела комнату, посмотрела на свечи, на чудесные ароматные пузырьки, а потом снова на Кеньятту, когда он снял с себя нижнее белье и встал. Его грудные мышцы, плечи и бицепсы распухли от напряжения. Вены проступали повсюду, кровь приливала к его переутомленным мышцам. Мне всегда нравилось, как он выглядел после тяжелой тренировки, когда его мышцы все еще были так накачаны. Я так сильно хотела его. Он выглядел великолепно.
Я протянула ему руки, он взял их и вошел в ванну вместе со мной. Он сел позади меня и намылил мне спину и плечи, целуя и массируя, пока очищал поры от дневной грязи. Он вымыл мои руки, лаская их нежно, а затем мою грудь, нежно потирая и зажимая мои соски, пока они не стали твердыми, и я была готова взорваться. Затем он велел мне встать и