По щекам Ульдиссиана заструились слезы. Перед мысленным взором возникли лица родных, медленно, в муках умирающих от чумной хвори. Да, пустословов-миссионеров он неизменно гнал прочь, но в глубине души надеялся на то, что мать, отец и остальные умершие хотя бы обретут покой там, в царстве, лежащем за гранью смерти…
И вот это заставило его задуматься над откровением Инария. Отчего он, при всем своем ангельском могуществе, не предложил вернуть родных Ульдиссиана к жизни? Не к подобию жизни, как Мендельн проделал с Ахилием, но в самом деле всех их оживить?
Может, ему это не по силам? Если да, выходит, ангел не так уж и всемогущ?
От этого выходка Инария – призыв теней родных, да еще, вполне может статься, фальшивых – показалась человеку особенно гнусной. Чтобы добиться своего, ангел не побрезговал разворошить в душе Ульдиссиана чувства, о коих он всем сердцем желал бы никогда больше не вспоминать. Пустота, отчаяние, горечь…
Подхлестнув этими чувствами силу дара, Ульдиссиан перевел взгляд на Пророка и испустил оглушительный рев. Захлестнутый скорбью об утрате родных, разом унесшей прочь все сомнения, сын Диомеда обрушил на Инария всю свою мощь.
Слепящий свет слегка потускнел… но на этом все и закончилось. Самодовольная, благообразная мина Пророка по-прежнему маячила перед ним, взирая на него свысока. Невзирая на полное отсутствие хоть каких-нибудь зримых свидетельств успеха, Ульдиссиан так обессилел, что пал на колени.
– Ты предпочел грех, – неторопливо, бесстрастно проговорил Пророк. – Теперь, дитя мое, я в силах помочь тебе, лишь положив конец твоему бессмысленному, неправедному существованию.
С этим Инарий попросту взял да исчез.
В тот же миг угас и окружавший ангела ореол, да так внезапно, будто Ульдиссиана с головой окунули в непроглядную тьму. Однако думал он вовсе не о себе – о родных и любимых, словно бы навестивших его на минутку.
– Мать, – прохрипел он. – Отец…
И вдруг его голова, точно по собственной воле, вздрогнула, оторвалась от земли. Оглядевшись, Ульдиссиан обнаружил, что снова лежит посреди лагеря, окруженный спящими эдиремами. Лоб холодил легкий ветерок, где-то вдали тараторили, перекликались друг с дружкой ночные обитатели джунглей.
Ульдиссиан задрожал.
«Не могло это все быть сном! Не могло…»
Садясь, он оперся ладонью о землю, глубоко впившись в нее ногтями. Каждый мускул, каждая жилка ныли, словно сын Диомеда действительно только что бился с ангелом… однако будь это так, вокруг вряд ли царил бы мир да покой: их схватка весь лагерь бы переполошила.
«Это просто кошмарный сон, – твердо сказал себе Ульдиссиан. – Просто кошмарный сон… бояться тут нечего…»
Но тут он невзначай бросил взгляд вниз, и…
И увидел, что земля вокруг опирающейся о нее ладони выжжена более чем на ярд.
* * *«Как это кстати», – подумал Зорун Цин, завершив прорицание.
Семиугольник, вычерченный им на земле, еще неярко мерцал искорками остаточных магических сил. По-прежнему удерживая использованный для предпринятого кристалл на золотой цепочке над центром фигуры, маг устремил взгляд вперед, в чащу джунглей.
«Как кстати… этот Ульдиссиан уль-Диомед сам идет со мной повидаться».
Выпрямившись, кеджани стер семиугольник подошвой, вместе с землей расшвыряв в стороны искорки неразвеявшегося волшебства, и оглянулся на стоявших сзади. Кроме Терула при топоре и факеле, его сопровождала полудюжина стражников в свободных алых одеждах и золотых кирасах верховного совета кланов. Стражей навязали ему «наниматели» и, весьма вероятно, не столько ради помощи в деле, сколько для слежки за чародеем. Советники, как всегда, остерегались доверять даже тому, кому сами же все и поручили.
Зорун едва слышно хмыкнул себе под нос. Остерегаются… и правильно делают.
Внезапно кусты впереди дрогнули, словно навстречу, из джунглей, шел некто довольно крупных размеров. Поспешно сунув кристалл в кошель у пояса, маг приготовил новое заклинание. Терул грозно рыкнул и выступил вперед, заслоняя собою хозяина. Стражники взяли оружие на изготовку, однако остались на месте.
Из темных зарослей на поляну выломился человек с виду лет этак под тридцать. Некогда крепкий и гибкий, он до сих пор держался с достоинством, свидетельствовавшим о принадлежности к высшим кастам. Однако все его тело, включая лицо, покрывали черные пятна – едва ли не ожоги, а выглядел он, будто который уж день ничего не ел и не пил. Лицо его еще сохраняло следы былой красоты… только вот в пристальном, ясном взоре чувствовалось нечто, граничащее с безумием.
С безумием… а может, он зачумлен?
– Стой, где стоишь, – велел маг, подняв руку и начав вычерчивать в воздухе знак. – Ближе не подходи.
Чужак страдальчески улыбнулся, устремив взгляд за спину мага. Только тут Зорун и прочие заметили, что десны его почернели, а зубы искрошены.
– Ты, – прохрипел незнакомец. – Лучше бы… ты…
Зорун нараспев затянул заклинание, и вышедший из кустов рухнул наземь.
Несколькие из стражников шагнули было вперед, но чародей взмахом руки велел им остаться на месте. Нет, заботился он отнюдь не о них – о себе. Если чужак действительно зачумлен, подхватить от него заразу можно и через сопровождающих.
Способ быстро и безо всякого риска выяснить правду имелся. Сунув руку в другой кошель, Зорун извлек из него небольшую шкатулку, которую неизменно носил при себе с тех самых пор, как Кеджан в последний раз навестило чумное поветрие. В шкатулке той хранилась мука, смолотая из костей жертвы сей страшной хвори. Разумеется, тело, дабы истребить заразу, вначале предали огню, но кости память о ней сохранили. Если упавший заражен чем-то подобным, порошок поднимется с ладони в воздух и осядет на чужака.
Бормоча заклинание, маг зачерпнул из шкатулки потребную порцию костной муки. Желтоватая пыль дрогнула, будто готовясь взлететь… но тут же и замерла без движения.
Выходит, не зачумлен…
Зорун совсем было собрался оставить труп и забыть о нем, но тут его взгляд, наконец, привлекли лохмотья на теле умершего.
– Терул! Поднеси к нему факел поближе!
Звероподобный слуга повиновался. Сам Зорун, предосторожности ради, остановился от трупа подальше.
Действительно, лохмотья оказались ризами служителя Церкви Трех – насколько маг мог судить, жреца довольно высокого ранга.
– Переверни его, – велел Зорун, решив, что риск невелик.
Отложив топор, слуга подцепил огромной ручищей плечо мертвеца.
И вдруг жрец схватил Терула за запястье. Веки его поднялись…
Терул, с совершенно не свойственным ему испугом ахнув, поспешил выдернуть руку. Жрец вновь сделался неподвижен.
Подождав, убедившись, что тело более не шевелится, Зорун подал Терулу знак завершить начатое. Несмотря на недавний возглас, великан, ничуть не колеблясь, перевернул жреца на спину.
По более пристальном рассмотрении, одежды мертвого выдавали в нем приверженца Диалона. Изучивший Церковь Трех досконально (врага надлежит знать в лицо), Зорун отметил, что сохранившиеся на лохмотьях символы указывают на служение – ни много ни мало – в само́м главном