«Китайские рабочие и ремесленники живут по всем местам».[10] [24]
Путешествие Чан Чуня по Центральной Азии не было научной экспедицией, которая открыла бы новую страну для культурных народов, но тем не менее оно занимает единственное в своем роде место. С современной точки зрения это было первым исследовательским путешествием! Чингис-хан сделал все что мог, дабы облегчить престарелому китайцу его дальний путь, более чем на 50° долготы. Вот что пишет по. этому поводу Правдин:[11] «Никогда в мировой истории, за исключением древнего Китая, где философов иногда жаловали высшими чинами, ни один император не ценил ученого так высоко, как предводитель варваров Чингис-хан ценил даосского монаха Чан Чуня. Его странствие было подобно триумфальному шествию».
Рис. 1. Монгольские пластинки, гарантировавшие свободный проезд. См. S. Rüge, Geschichte des Zeitalters der Entedeckungen, 1881, S. 65.
В мае 1222 г., через 15 месяцев с начала путешествия, Чан Чунь наконец впервые встретился с великим властелином монголов, только что вернувшимся из похода в Индию, где он незадолго до этого одержал полную победу на Инде над храбрым Джелаль-ад-дином, сыном шаха Хорезма (9 декабря 1221 г.). Чингис-хан встретил его словами: «Другие цари приглашали тебя, но ты отказал им, а теперь ты прошел 10 000 ли, чтобы навестить меня. Для меня это большая честь». И позднее великий хан неизменно оказывал Чан Чуню свое высокое внимание.
Характерен первый вопрос, который Чингис-хан за ал мудрецу: «Какое лекарство ты привез мне для долгой жизни?» Китаец находчиво ответил: «У меня есть дао к поддержанию жизни, но нет лекарства для вечной жизни».[12]
Важнейшие беседы между повелителем монголов и Чан Чунем состоялись четырежды в сентябре, особенно серьезные — 15-го и 23-го числа. Великий хан остался весьма доволен и позднее так отзывался о них: «Божественный и бессмертный трижды разъяснял мне дао к поддержанию жизни, и я принял его слова близко к сердцу. Не нужно разглашать их». Итак, беседы проходили в самом узком кругу, причем изречения Чан Чуня записывались. [25]
Правдин дал прекрасное описание философских бесед императора с бесстрашным мудрецом, презиравшим мирскую суету. Чингис-хан охотно оставил бы Чан Чуня у себя навсегда, но китаец настаивал на том, чтобы ему поскорее позволили отправиться в обратный путь. Он отклонил все подарки, милости, титулы и звания как «не имеющие никакой цены». Чингис-хан приказал собственному почетному караулу доставить Чан Чуня в полной безопасности и со всеми удобствами в Пекин, куда он вернулся в феврале 1224 г. В знак своей благодарности повелитель монголов отвел старому мудрецу для проживания и занятий с учениками одну из прекраснейших частей императорского дворца в Пекине с великолепным парком и обещал построить на этом месте после смерти Чан Чуня даосский монастырь.
В течение трех лет наслаждался Чан Чунь своими роскошными покоями и проповедовал свое учение. Он умер почти в 80-летнем возрасте, 12 августа 1227 г., всего на шесть дней раньше Чингис-хана, своего великого покровителя, самого могущественного властелина средневековья.
Свою хорошую осведомленность о странах Западной Азии китайцы сохраняли и в последующие века, несмотря на все политические перемены. Согласно Бретшнейдеру, прекрасное знание различных стран вплоть до Багдада отражено на китайской карте 1330 г.,[13] а Барбаро еще в 1475 г. отмечал оживленные торговые связи между Китаем и Самаркандом.[14]
Историческое введение к гл. 119–121. Возрождение надежд на «священника Иоанна» в первой половине XIII в.[1]
Вышеупомянутый Серафим слыхал, что индийский царь Давид вторгся в его страну, а потом был вынужден отступить со своим войском под нашим натиском. Этот царь Давид, весьма могущественный и опытный в военном искусстве государь, мудрый и победоносный, которого Господь призвал в наши дни, дабы он стал молотом для язычников и искоренителем распространяющегося как чума учения неверного Магомета и его проклятого закона, зовется народом «священником Иоанном». Будучи самым младшим среди своих братьев, подобно Давиду, святому царю Израиля, он был возвышен над всеми и коронован на царство волей Провидения. Но какими чудесными путями вел его Господь в эти дни и благословил деяния его, направив шаги его и всех подвластных ему бесчисленных народов, племен, дружин и языков, явствует из прилагаемой рукописи, переложение которой с арабского на латинский мы сделали по мере наших возможностей с помощью языческих толмачей.
Но царь Давид располагает тремя войсками. Одно из них он послал в страну Колаф, подвластную брату султана Египта, второе — к Багдаду и третье — к Мосулу, который в Ветхом завете зовется Ниневией. И уже стоит он на расстоянии не более 15 дней пути от Антиохии и спешит прийти в Землю Обетованную, чтобы узреть Гроб Господень и восстановить Святое государство.[2] Но раньше он намерен, если будет на то воля Божия, во имя Христа покорить страну султана Икония, Калафию и Дамаск,[3] а также [27] все лежащие между ними земли, чтобы не оставить позади себя ни одного врага.
Люди графа Триполи,[4] пришедшие из тех стран, передали списки вышеназванного письма. Такие же сведения сообщили и купцы, доставившие из стран Востока ладан и драгоценные камни. Все, кто приходит из тех краев, рассказывают то же самое. Египетский султан взял в плен несколько наших воинов, а потом отослал своему брату Корадину Дамасскому. Корадин, правитель Дамаска, отослал их своему господину халифу Багдадскому, а тот передал пленных как ценный дар царю Давиду. Когда царь узнал, что они христиане, он приказал снять с них оковы и отослать обратно в Антиохию. Они и были теми людьми, которые сообщили нам эти слухи и еще очень многое другое о царе Давиде.
Египетский султан узнал также от посланников названного халифа Багдадского о непобедимой мощи упомянутого царя Давида, о его удивительных триумфах, о том, как он только за 200 дней покорил все сарацинские страны, и что никто не может противостоять ему. После этого ошеломленный и пораженный султан приказал привести к нему некоторых наших благородных господ, которых он держал в тюрьме Капри: благородного Бельваценсиса и его брата виконта Беллимона, Иоанна Арцейса, Одо Кастельона, Андре Эспуаса, а также некоторых тамплиеров и рыцарей-иоаннитов[5] из Дома немцев. Через них