Нет. Неа.
Мне придётся найти других людей для Хелен и папы. Я никогда не буду жить под одной крышей с этим грубым, глупым…
— Плохой сон?
Я ахаю и чуть не спрыгиваю с матраса. Коул сидит рядом со мной, прислонившись к изголовью кровати, и читает Харуки Мураками «Норвежский лес». Его волосы влажные и падают на его лоб. На нём хлопчатые брюки и простая белая футболка, что означает, что он только что вышел из душа.
Я не могу не вдыхать аромат его геля для душа. Это похоже на корицу и специи, и я так странно привыкла к этому в последнее время.
Я вытираю рот на случай, если там слюни или что-то подобное.
— Ч-что ты здесь делаешь?
— Это моя комната. — Говорит он, не отрываясь от книги.
Он часто так делает, читает. Как ботаник, заставляющий всех девушек смотреть на него и говорить, что он такой обалденный. Такой привлекательный. Такой горячий. Он не так. ой
— Это не твоя комната.
Я бросаю беглый взгляд, чтобы убедиться. Конечно это не так. Учитывая, что я ставлю перед собой задачу избегать его комнаты, я бы знала, если бы это было так.
— Я заставил тебя посмотреть.
— Ты такой придурок.
Я складываю руки на груди, пристально глядя на него.
Мы остаёмся в таком положении на секунду дольше, чем нужно. Он читает, в то время как я продолжаю свирепо смотреть, пытаясь понять, что, черт возьми, девушки находят в нём привлекательного.
Да, у него красивые глаза, которые кажутся таинственными, как верхушки деревьев, до которых никто не может дотянуться. У него мягкие и немного длинные волосы, так что, я думаю, это тоже круто. На его в целом приятно смотреть, да.
Но его личность прогнила.
Почему же он продолжает так сильно привлекать всех?
— Ты ходила на благотворительное мероприятие с Эйденом? — Тихо спрашивает он, всё ещё глядя в свою книгу.
— Именно. Мы были с папой и дядей Джонатаном.
— И что ты делала?
— Нам было весело.
— Опиши веселье, Бабочка.
— Мы говорили с некоторыми друзьями папы и дяди Джонатана, и они сказали, что мы умные дети, которые станут идеальными наследниками наших отцов.
Я усмехаюсь от этого воспоминания, и мне нравится, когда люди сравнивают меня с папой.
— Потом мы ели, играли в шахматы, танцевали и…
— Ты танцевала? — Он обрывает меня, наконец отрывая голову от книги, чтобы взглянуть на меня.
Я киваю.
— Как?
— Что ты имеешь ввиду, как? Мы немного потанцевали вальс.
— Вальс, — повторяет он, глядя на меня. И если бы я не знала, что Коул никого не бьёт, даже в шутку, я бы выбежала из комнаты.
Тишина тянется до тех пор, пока не становится неловко. Я ненавижу долгие периоды молчания, это заставляет меня нервничать. Мамин голос эхом раздаётся в моей голове снова и снова.
Леди никогда не чувствует себя неловко.
— Потом мы с Эйденом вышли на улицу, — продолжаю я. — Мы пробрались и съели больше десерта за спиной персонала и…
— Заткнись.
— Ты же сам спросил, как нам было весело.
— А теперь я говорю тебе заткнуться.
Он захлопывает книгу, и, хотя звук не громкий, я вздрагиваю на месте.
Мне, пожалуй, пора идти. Не только для того, чтобы вырваться из этой атмосферы, но и для того, чтобы найти папочку до того, как мой план вступит в действие.
— Покажи мне свои сиськи. — Говорит Коул из ниоткуда.
Мои глаза так сильно распахиваются, и я сглатываю, как будто это каким-то образом сотрёт то, что я услышала.
Его лицо остаётся нейтральным, хотя губы подёргиваются, как будто он улыбается — или ухмыляется.
— Н-нет!
Я скрещиваю руки на своей груди.
— Я мог бы из увидеть, когда ты спала.
Если бы моя челюсть могла упасть на пол, это произошло бы примерно сейчас. Я натягиваю простыню на грудь, мой голос тихий и неподходящий.
— Т-ты сделал это? Я имею в виду, увидел их?
— Нет. Будет веселее, если ты сделаешь это.
— Ну, я не буду этого делать.
Я сужаю глаза.
— В конце концов, ты сделаешь это, так что можешь начать прямо сейчас.
— Хорошая попытка. Нет.
Он пожимает плечами, будто это самое обычное явление в мире. С тех пор, как у меня начала расти грудь, Ронан и Ксандер не перестают спрашивать о них, например, могут ли они их потрогать? Нет. Неужели я пялюсь на них весь день? Нет. Могут ли они получить фотографию для сравнения с другими имеющимися у них фотографиями? Нет — и я даже не спрашивала, какие ещё фотографии у них есть.
Коул ни разу не обратил на них внимания. И это первый раз, когда он упомянул о них. Но у Коула есть способ наблюдать за вещами, который никогда не намекает на то, что он на самом деле думает или чувствует.
— Ты хочешь посоревноваться? — Спрашивает он.
Я вздёргиваю подбородок.
— Каковы ставки?
Я научилась всегда спрашивать о ставках, прежде чем мы начнём, потому что Коул играет нечестно. Я действительно начинаю думать, что он проигрывает только потому, что подыгрывает.
И это удар ниже пояса по моей гордости.
— Если ты выиграешь, я кое-что для тебя сделаю. Никаких вопросов. И наоборот.
— Я не покажу тебе свою грудь, Коул.
— Ты имеешь в виду сиськи?
Моё лицо горит. Ну почему он должен быть таким грубым?
— Ну, я их не показываю.
— Хорошо.
— Серьёзно?
— Да. Обещаю.
— Что за вызов?
Он бросает книгу мне на колени.
— Выбери страницу, а затем скажи мне прочитать любую строчку.
— Это смешно. Ты же не мог выучить всю книгу наизусть.
— Тогда ты победишь.
Я покусываю нижнюю губу, обдумывая это. У Коула отличная память, но она не заходит так далеко, как запоминание книги. Я знаю, потому что вчера он читал что-то под названием «Тошнота».
Только Коул стал бы читать такие странные книги, когда все остальные мальчишки прячут порно. Ронан и Ксандер, конечно, такие.
Если он настолько глуп, чтобы заключить это пари, так тому и быть. Я открываю книгу, пряча её подальше от него.
— Ты будешь моим рабом в течение недели, Коул.
— Это то, чего ты хочешь?
— Я заставлю тебя пожалеть обо всём, что ты со мной сделал.
Я останавливаюсь на странице, и строка сверху привлекает моё внимание.
— Страница сто восемьдесят восемь, параграф второй.
Самодовольная улыбка приподнимает мои губы, и мой разум уже полон различных способов, которыми я буду мучить Коула.
— «Не бери в голову. — Сказал я. — У нас обоих есть много чувств, которые нам нужно выразить открыто. Так что, если ты хочешь взять эти чувства и разбить ими кого-нибудь, разбей меня. Тогда мы сможем лучше понять друг друга».
Он даже не сбивается с ритма.
Мои глаза, должно быть, увеличиваются вдвое, когда я смотрю то на него, то на книгу. Это же одна и та же строчка, слово в слово.
Нет. Нет.
Я тыкаю на него пальцем.
— Ты жульничал!
— Ты прятала книгу так, словно от этого зависела твоя жизнь,