«Что я обнаружу дальше?»
Эшонай продолжала идти, оценивая течение реки. Она использовала свои собственные методы подсчета расстояния, а затем перепроверяла результаты, осматривая одно и то же пространство под разными углами. Река продолжала течь еще несколько дней после Великой бури. А почему? Прочая вода утекала или впитывалась в землю. Каким образом эта река не исчезала? И где ее исток?
Реки и обитающие в них покрытые панцирями спрены будоражили ее воображение. Реки были ориентирами, указателями, дорогами. Если знаешь, где находится река, никогда не заблудишься. Эшонай устроила привал возле одного изгиба русла и обнаружила новую разновидность кремлецов – зеленую, как листва. Она никогда раньше не видела кремлецов такого цвета. Надо будет рассказать Венли.
– Красть секреты природы… – проворчала Эшонай в ритме раздражения. – Что такое секрет, как не ожидающий тебя сюрприз?
Покончив с вареными скрепунами, она потушила костер и разогнала спренов пламени, чтобы продолжить путь. По всем предположениям выходило, что через полтора дня она доберется домой. Затем, если она снова покинет семью и обогнет лес с другой стороны, сможет отобразить его на карте целиком.
Так много нужно было увидеть, узнать и сделать. Она намеревалась совершить множество открытий. Она хотела…
Это еще что?
Эшонай нахмурилась и замерла на месте. Течение реки ослабевало; к завтрашнему дню, вероятно, от нее останется тонкая струйка. Сквозь журчание воды путешественница услышала на другом берегу голоса. Неужели ее разыскивают? Она поспешила вперед, настроившись на ритм волнения. Быть может, в соплеменниках наконец-то проснулся исследовательский дух.
Почти добравшись до источника звуков, она ощутила их неправильность. Они были какими-то… плоскими, лишенными ритма. Как будто разговаривали мертвецы.
Мгновение спустя Эшонай миновала поворот реки и оказалась лицом к лицу с явлением столь удивительным и ужасным, что ей даже в голову не приходило думать о чем-то подобном.
Эшонай увидела человеков.
– Тупоформа страшит, ибо все отнимает, – процитировала Венли. – Превращая любого в глупца из глупцов, и жестокую, страшную плату взимает, без остатка твой разум перемолов.
Она перевела дух и гордо расправила плечи. Девяносто одна строфа, безупречное прочтение.
Ее мать, Джакслим, кивнула, не отвлекаясь от работы за ткацким станком.
– Одна из твоих лучших декламаций, – сказала она в ритме похвалы. – Еще немного попрактикуешься, и перейдем к следующей песне.
– Но… я же все прочитала правильно.
– Ты перепутала седьмую строфу и пятнадцатую.
– Порядок не имеет значения.
– А еще пропустила девятнадцатую.
– Ничего я не пропустила! – огрызнулась Венли и начала мысленно перебирать строфы. Там было что-то про трудоформу вроде бы? – Или… неужели пропустила?
– Да-да, – сказала мать. – Но не расстраивайся. У тебя хорошо получается.
«Хорошо?..»
Венли потратила годы на запоминание песен, в то время как Эшонай почти ничего полезного не делала. Венли была не просто «хороша». Она была великолепна!
Вот только… она забыла целую строфу? Венли посмотрела на мать, которая тихо напевала, не переставая трудиться.
– Девятнадцатая строфа не так уж важна, – заявила Венли. – Никто не забудет, как превращаться в рабочего. И тут еще тупоформа. Почему у нас есть строфа про нее? Никто по доброй воле ее не выберет.
– Нужно помнить прошлое, – возразила ей мать в ритме утраты. – Помнить, через что мы прошли, чтобы попасть сюда. Мы должны позаботиться о том, чтобы не забыть самих себя.
Венли настроилась на ритм раздражения, но тут Джакслим начала петь. У нее был красивый, поразительный голос. Не звучный и не дерзкий, но пронзающий до самых глубин души, словно нож, и текучий, как вода. Венли сама не заметила, как перешла к ритму благоговения.
Нет, ей еще далеко до совершенства. В отличие от матери.
Джакслим продолжала петь, а завороженная Венли слушала, стыдясь своей раздражительности. Просто иногда ей приходилось нелегко. Сидеть дома день за днем, учить песни, пока Эшонай развлекалась… Они обе были почти взрослыми, Эшонай до совершеннолетия остался год, а Венли – чуть больше двух. Пришла пора нести ответственность за свои поступки.
Пропев десять строф, мать умолкла.
– Спасибо, – сказала Венли.
– За то, что я спела то, что ты слышала тысячу раз?
– За то, что напомнила мне, – ответила Венли в ритме похвалы, – на кого я учусь.
Мать настроилась на ритм радости и продолжила работать за станком. Венли подошла к выходу из шатра и выглянула наружу. Члены семьи занимались различными делами – в основном рубили дрова и валили деревья. Ее народ, семья Первого Ритма, имел благородное происхождение. Их насчитывались многие тысячи, но прошло уже немало лет с тех пор, как семья Первого Ритма контролировала какой-нибудь город.
Соплеменники все время твердили, что скоро что-нибудь отвоюют. Вот выйдут из леса перед бурей и нападут, вернут свое законное обиталище. Это была превосходная и достойная цель, но Венли испытывала раздражение, наблюдая, как воины мастерят стрелы и точат древние металлические копья. Неужели к этому и сводится их жизнь? К вечной войне за одни и те же десять городов?
Наверняка им уготовано что-то еще. Уж для нее точно. Она не просто полюбила эти песни, она хотела их применять. Отыскать обещанные ими тайны. Неужели Рошар сотворил кого-то вроде Венли только для того, чтобы она сидела в палатке из свиной кожи и заучивала слова, намереваясь передать их своей преемнице, – и так до самой смерти?
Нет, ей точно уготована какая-то другая, грандиозная судьба.
– Эшонай считает, что мы должны зарисовать песни в виде картинок, – сообщила Венли матери. – По ее словам, если сделать стопки бумаг с рисунками, мы ничего не забудем.
– Иногда твоя сестра говорит мудрые вещи.
Венли настроилась на ритм предательства.
– Она не должна так много времени проводить вдали от семьи, думая только о собственных удовольствиях. Она должна учить песни, как я. Это и ее долг тоже – она ведь твоя дочь!
– Ты права, – согласилась Джакслим. – Но у Эшонай отважное сердце. Ей просто нужно понять, что семья важнее, чем подсчет холмов за пределами лагеря.
– У меня тоже отважное сердце!
– У тебя острый и изобретательный ум, – уточнила мать. – Как и у меня. Не пренебрегай своими талантами только потому, что завидуешь талантам других.
– Завидую? Ей?
Мать Венли продолжала ткать. От нее не требовалось такой работы – ее положение хранительницы песен было высоким, возможно самым важным в семье. И все же Джакслим всегда старалась чем-то занять себя. Она говорила, что ручной труд поддерживает ее тело, а повторение песен – разум.
Венли настроилась на ритм тревоги, потом – уверенности и снова тревоги. Подошла к матери и села рядом на табурет. Джакслим излучала уверенность, даже когда занималась чем-то столь простым, как ткачество. Сложный рисунок ее кожи, состоящий из волнистых красных и черных линий, был одним из самых красивых в лагере – как настоящий мрамор. Эшонай унаследовала окраску матери.
А вот Венли пошла в отца – у нее была бело-красная кожа, с узором