А может быть, он видел себя торгующим, распродающим то, что имел бы Мрадхон, будь он богат.
Надо признать, проститутки и забияки оставляли Мрадхона Виса в покое. Это была своего рода дань, воздаваемая чужаку в таверне Мамаши Беко — чужаку, вовсе не похожему на громилу.
Смуглое лицо и акцент выдавали в нем иноземца, и даже если за ним и наблюдали, кроме Элид, никто всерьез не пытался пристать к нему.
Вечер за вечером и большую часть ночи проводил Мрадхон в таверне. Жил он недалеко, через дорогу, и платил за особое вино, а одиночество делили с ним кусок глинистого хлеба и тарелка горохового супа. День за днем Мрадхон внимательно наблюдал за дверью.
Помещение, которое он снимал, тоже принадлежало Мамаше Беко, и платил Мрадхон куда больше, чем следовало бы, поверив хозяйке, что к нему никто не ворвется, что старая мебель останется на своем месте и никто тихонько не отворит дверь, когда Мрадхон будет спать или отправится днем по делам. Каждую ночь вооруженный дубинкой Тигот обходил владения Мамаши Беко, и, если что-то не отвечало заведенному порядку, поутру воды Белой Лошади уносили прочь трупы.
Все будет идти так, пока имеются деньги, которые неумолимо иссякали. Пришла пора серьезно раскинуть мозгами.
Великанша пробралась к его столу и нависла над Мрадхоном, убирая пустую чашу и наливая вино в новую. «Хорошая штука», — прогрохотал ее голос.
Он положил на стол монету, которую тут же подобрали ее мясистые пальцы с ненормально длинными загнутыми ногтями желтого цвета, напоминающими рога. «Спасибо», — сладко протянула Мамаша. По обрамленному спутанными волосами жирному лицу расплылась улыбка, однако глубоко посаженные черные миндалевидные глаза сверкали, точно очи сражавшихся против него противников. Мрадхон знал, что Мамаша относится к нему, как хозяйка к своему борову, предоставляя лучшее место для ночлега и самый изысканный стол. Лишь убедившись, что все получила сполна, она займется иным делом. Мамаша Беко была ловцом душ, мужских и женских, покупала тех, у кого вышли деньги, предлагая работу. Она видела Мрадхона, видела человека, который, пусть и не без слабостей, мог бы оказаться полезным, видела в нем мужчину, чьи вкусы стоят дорого. Мрадхон понимал, что Мамаша чувствует беспомощность, чувствует кровь, не упустит случая допить все до дна и наверняка будет рядом, когда закончатся деньги, улыбаясь змеиной улыбкой и предлагая дело, без которого он умрет, ибо люди такого сорта, попав в Низовье, умирали, когда кончались деньги и не было надежд их заработать. Он не станет просить подаяния и заниматься торговлей в Низовье, чтобы выбраться, он будет убивать или убьет себя хмелем Мамашиной браги — ведь она знает, какая нежная птица залетела в ее тенета. Нежная, хоть он и прошел через столько битв. — В Низовье выжить, подобно местным жителям, Мрадхон не сумеет, и потому радость обладания светилась в глубоких глазах Мамаши, точно такая же, как когда она выставляла оловянные кружки или смотрела на своих мальчиков, взвешивая все и размышляя, на кого лучше возложить то или иное поручение.
Мамаша содержала тайный притон — увешанный коврами и пропахший духами будуар, куда вела отдельная дверь и откуда вместе с винными ароматами и запахом доброго кррфа выходили с поручениями ее мальчики и девочки. Вис жил напротив притона этой разверстой адской пасти, и даже однажды был внутри, когда только-только заказал себе комнату. Мамаша настояла на том, чтобы выпить вина, и провела Мрадхона в «свой уголок», объяснив попутно правила игры и те преимущества, которые давало покровительство ее мальчиков. Мамаша предложила ему небольшую понюшку кррфа, сказав, что можно получить еще.
Притон продолжали навещать тайные визитеры, и все так же бродил по ночам Тигот, даже в дождь монотонно постукивая палкой по стенам и сохраняя в безопасности аллею и все принадлежащие Мамаше строения.
«Пойдем ко мне, — скажет Мамаша в тот день, когда закончатся деньги. — Пойдем поговорим». И улыбнется.
И этот взгляд. Такой же, как у Элид, такой же, как…
Мрадхон сделал глоток вина, маленький, поскольку теперь его жизнь измерялась такими глотками. Он ненавидел, о боги, он ненавидел. Ненавидел женщин, этих кровососок, в чьих глазах была лишь бесконечная тьма.
Его последней работодательницей была женщина, ее звали Ишад, и она свила себе гнездышко подле реки. Но дело было не только в этом, еще были сны. В глазах всякой женщины простиралась тьма, и в объятиях любой из них рано или поздно наступал момент, когда Мрадхон становился холодным и бесплодным. Ему оставались лишь ненависть да оцепенение, в котором он так никого и не убил, то ли потому, что в нем еще теплились остатки собственной воли, то ли потому, что страх удерживал Мрадхона. Он никогда не знал этого наверняка и спал ныне один. Мрадхон жил в Низовье, зная, сколь изысканна Ишад, и надеясь, что разборчивость удержит ее от посещения сих мест.
В первый раз он увидел ее идущей по аллее Лабиринта, словно часть ночи, в черных одеждах, часть тьмы, не подвластная никакой луне, смуглое лицо под иссиня-черной копной волос и глаза.., которые не следует видеть ни одному здравомыслящему человеку. Охотница, бродящая по аллеям Санктуария, или у реки, или еще ближе. Она увлекала своих любовников, беспечных, беззаботных, в ночь и отпускала холодными к рассвету.
Служа ей, Мрадхон остался цел и невредим, если не считать снов и пострадавшего мужского достоинства. В ночных кошмарах являлась ему Ишад, обещая конец, и он слышал ее шепот своим жертвам, чувствовал обволакивающий взгляд. Порой ему хотелось умереть. Больше всего его страшила тьма, простертая, словно последняя гавань в море, для человека без друзей и покровителей, которого дома ждал суд, оказавшегося волею случая по другую сторону войны.
Мрадхон старался не напиться. Они возьмутся за него в тот же вечер, когда Мамаша Беко подумает, что все деньги у него при себе. Это была игра. Они проверили его, вызнав все про него: что у него есть, не вор ли он и какими навыками обладает.
А он по-прежнему играл с ними втемную.
И наблюдал за дверью, небрежно, делая вид, что смотрит вовсе не туда. Внезапно сердце его гулко застучало в груди, ибо тот, кого Мрадхон поджидал, вошел в дверь. Глотнув вина, Мрадхон одарил вновь вошедшего безразличным, насколько сумел, взглядом, не позволяя глазам больше чем на мгновение задержаться на темноволосом смуглом молодом бандите, пришедшем в таверну потратить деньги. Пройдя у Мрадхона за спиной, он уселся за стол, и наблюдать за ним стало неудобно. Изобразив на лице отсутствие всякого интереса, Мрадхон допил вино и вышел из людной таверны на свежий воздух, где приходили в