есть еще люди, которым тоже хочется попробовать.

Кто-то из зрителей засвистел и крикнул:

– Хватит тянуть, надоело!

Чувствовалось, что недовольство его направлено в первую очередь на шоумена, а не на добровольца.

– Давайте действуйте! – рявкнул ведущий тоном сержанта, натаскивающего новобранца. – Наносите удар.

И тут произошло нечто невероятное.

Доброволец, сотрясаясь всем телом, вонзил меч в девушку, распростертую в кресле. Так как он закрывал ее от меня, я не видел, куда вонзился меч; но, полагаю, он вошел глубоко, так как клинок исчез почти полностью. Как ни странно, звук, произведенный мечом, показался мне хорошо знакомым. Мы все прекрасно знаем, что мечом можно проткнуть человека насквозь, и, хотя прежде я не видел ничего подобного, у меня не было никаких сомнений – сейчас произошло именно это. Повторяю, звук, произведенный мечом, рассекающим плоть, оказался в точности таким, как я ожидал. Несмотря на шипение лампы, слышался он чрезвычайно отчетливо. Этот звук был продолжителен и ужасен.

Я почувствовал, как все зрители одновременно затаили дыхание и одновременно выдохнули. То, что происходило на сцене, я по-прежнему видел плохо.

– Вытаскивайте! – распорядился моряк, властно, точно разговаривал с дебилом, но при этом совершенно спокойно. Он все так же стоял вполоборота к добровольцу и смотрел на зрителей; вид у него был невозмутимый, как у человека, который занимается привычным делом.

Доброволец по-прежнему загораживал от меня девушку, но я смог разглядеть, что он вытащил меч и теперь стоит, опираясь клинком на помост. Крови не было видно. Наверняка все это какое-то надувательство, решил я; меня одурачили, как ребенка. Фокус, и ничего больше.

– Если хотите, можете ее поцеловать, – позволил моряк. – За это вы тоже заплатили.

Парень воспользовался разрешением, в этом не было сомнений, хотя я видел только его спину. Сжимая рукоять меча, он наклонился вперед. Полагаю, то был долгий нежный поцелуй, а вовсе не формальное чмоканье, которым обычно отделываются на публике; впрочем, на этот раз я ничего не слышал.

Но хотя поцелуй длился невероятно долго, моряк и не думал торопить добровольца; по непонятным причинам зрители воздержались от свиста и насмешливых выкриков; наконец парень медленно выпрямился.

– Будьте добры, верните меч на место, – с саркастической любезностью изрек моряк.

Доброволец подошел к лакированному столику, на котором были сложены мечи, и с неуклюжей осторожностью положил на него оружие.

Наконец-то я разглядел девушку. Она сидела неподвижно, прижав руки к левому боку, куда, вероятно, вонзился меч. Ничего похожего на кровь я не увидел, впрочем, при таком тусклом освещении ее можно было и не заметить. Но самое странное обстоятельство заключалось в том, что девушка, чьи глаза были широко открыты, а на губах играла улыбка, выглядела сейчас не только счастливой, но и красивой, несмотря на зеленую пудру, которая так испортила первое впечатление.

Доброволец, возвращаясь на свое место, прошел мимо меня. Хотя шатер был почти пуст, он уселся в точности там, где сидел прежде. Я не преминул рассмотреть его получше. Как и прежде, вид у него был самый заурядный.

– Следующий! – гаркнул шоумен, вновь превращаясь в сержанта.

На этот раз долго ждать не пришлось. Трое зрителей встали одновременно, и ведущему пришлось выбирать.

– Давайте вы! – изрек он, указав толстым пальцем в центр шатра.

Выбор пал на пожилого мужчину, дородного и лысого. Он был в темном костюме, что делало его наружность весьма респектабельной, и походил на удалившегося на покой начальника вокзала или же инспектора по электроснабжению. При ходьбе он слегка прихрамывал, и мне пришло в голову, что это, вероятно, связано с его бывшей работой.

События разворачивались в точности так же, как и в предыдущий раз, с тем лишь исключением, что второй участник оказался решительнее и не нуждался в понуканиях. Это относилось и к поцелую, который длился так же долго, как и у первого участника; но, возможно, на этот раз в нем было нечто отцовское. Когда толстяк отошел в сторону, я увидел, что девушка обеими руками держится за середину живота. Смотреть на это было мучительно.

Потом настала очередь третьего. Когда он вернулся на свое место, руки девушки зажимали горло.

Четвертый участник, простоватого вида парень в матерчатой кепке (которую он и не подумал снять, поднявшись на сцену) и спортивной куртке, такой же грязной и потрепанной, как шатер, в котором все мы находились, вонзил меч девушке в левое бедро, обтянутое чулком в сеточку. Когда он спустился, она держалась за ногу, но вид у нее был такой довольный, словно ей доставили великое наслаждение. И по-прежнему нигде ни капли крови.

Я сам не мог понять, хочу ли я видеть все подробности. Я был слишком ошарашен, чтобы разбираться в собственных желаниях.

Впрочем, разбираться в них не было ни малейшего смысла, так как я все равно не осмелился бы встать и пересесть на другое место, откуда открывался лучший обзор. Казалось, стоит мне пошевелиться, это сразу привлечет внимание ведущего, и он вызовет меня на сцену. А я был твердо уверен лишь в одном – что бы там ни происходило в действительности, участвовать в этом у меня нет ни малейшего желания. Возможно, это был фокус, возможно, нечто другое, совершенно для меня непостижимое; так или иначе, я не хотел, чтобы меня в это втягивали.

Но я осознавал: если я здесь останусь, рано или поздно наступит мой черед.

Однако пятым участником, вызванным на сцену, оказался не я. То был высокий, тощий, абсолютно черный негр. До сих пор я его не замечал. Несмотря на свою худобу, он вонзил меч с силой, которую принято ожидать от негра, и, выдернув, с грохотом швырнул оружие на сцену; до него никто так не поступал. Когда дошло до поцелуя, он приподнял девушку с шезлонга, заставив встать на ноги. Отойдя, задел ногой валявшийся на сцене меч, помедлил, пожирая девушку взглядом, и аккуратно положил оружие на столик.

Девушка по-прежнему стояла. Возможно, сейчас негр попытается поцеловать ее во второй раз, пронеслось у меня в голове. Однако он этого не сделал. Как видно, у этого немыслимого шоу – если только это было шоу – имелись свои правила, о которых были осведомлены все участники. Все они вели себя так, словно были здесь завсегдатаями.

Вновь опустившись в свой ветхий шезлонг, девушка устремила взгляд на меня. Я не мог определить, какого цвета у нее глаза, однако точно знал, что у меня от их взгляда сжимается сердце. Никогда прежде оно так не сжималось; как я уже сказал, в ту пору я был до крайности наивен и неопытен. Жуткая зеленая пудра не имела никакого значения. Все, что только что здесь произошло, не имело никакого значения. Я хотел эту девушку так, как никогда ничего не хотел. Не подумайте,