чуждая ему в социальном плане, участвовала в регате на Кейпе[11], Сэм работал на дорогах, по которым устремлялась она в Деннис или Хайаннис. Понимая, что хорошее образование — единственное, что могло бы ему помочь вернуться в мир богатства и изобилия, в коем обитали предки его из рода Дивероу, он упорно, как одержимый, грыз гранит наук. Он болезненно реагировал на то, что вынужден со стороны наблюдать красивую жизнь, вместо того чтобы участвовать в ней, и это обстоятельство лишь подстегивало его и без того не малое рвение.

Более щедрые стипендии в Школе права Гарвардского университета несколько поправили его дела. Кроме того, у него не было отбоя от частных уроков, которые он давал своим однокашникам обоего пола. Однако загруженность подобного рода занятиями в финансовом отношении мало что приносила ему, потому довольно часто вознаграждением служили не деньги, а возможность установления в будущем полезных связей.

После получения им высшего образования началась его многообещающая карьера в конторе «Арон Пинкус ассошиэйтс», грубо прерванная вмешательством вооруженных сил Соединенных Штатов. В период резкого усиления влияния Пентагона армия, испытывавшая острую нужду в юристах, попыталась привлечь к службе всех специалистов подобного профиля, кого только смогла, в надежде, что они сумеют предотвратить шумные разоблачения снабжения на базах на родине и за границей. Военные компьютеры раскопали давно забытое решение об отсрочке от военной службы, предоставленной некогда Сэмюелу Лансингу Дивероу, и вооруженные силы заполучили красивого солдата, пусть и не столь уж боевитого, но зато обладавшего блестящим юридическим умом, коим и не преминуло воспользоваться без зазрения совести армейское начальство.

«Что же с ним стряслось? — спрашивал себя Пинкус. — Что за ужасные события произошли несколько лет назад, если они и по сей день не дают ему покоя? Если от них так и не оправился этот из ряда вон выходящий интеллект, отлично разбирающийся в наисложнейшей юридической казуистике, легко выискивающий здравое зерно в самых туманных толкованиях закона и вызывавший когда-то благоговение у судей и присяжных, пасовавших перед его эрудицией и способностью к всепроникающему анализу? Что же застопоривает порой деятельность этого незаурядного ума?»

Что-то должно было все-таки произойти — это единственное, что знал Арон, приближаясь к огромной парадной двери, увенчанной сверху старомодным застекленным коническим оконцем, и недоумевая, где раздобыл Сэм такую уйму денег на реставрацию этого чертова дома? Конечно, Пинкус щедро платил своему выдающемуся и, по правде говоря, любимому служащему, но не настолько же, чтобы тот смог потратить как минимум сто тысяч долларов на обновление семейного гнезда. Что принесло ему подобные средства? Наркотики? Отмывание денег? Какие-то тайные операции? Продажа оружия за границу?

Однако, поскольку речь шла о Сэме Дивероу, догадки подобного рода теряли всякий смысл. Этот парень не годился для таких дел: он был совершеннейшим недотепой в вопросах, требовавших изворотливости, ибо — слава тебе. Господи! — являл собою по-настоящему честного человека в этом мире подонков.

Впрочем, данное весьма лестное для Сэма мнение о нем, понятно, не объясняло происхождения денег. Когда несколько лет назад Арон в разговоре с Сэмюелом упомянул мимоходом о впечатляющей картине реставрационных работ, которые наблюдал он, проезжая по пути домой мимо особняка, тот небрежно, в тон ему, ответил, будто один из богатых родственников из рода Дивероу, почивший в бозе, оставил его матери весьма приличное наследство.

Пинкус, покорпев над нотариальными реестрами зарегистрированных завещаний и наведя справки в налоговой инспекции, выяснил, что не существовало ни того состоятельного родственника, ни наследства. И в сокровенной глубине его религиозного сознания вызрела мысль о том, что, что бы ни угнетало Сэма сейчас, это каким-то образом связано с неизвестно откуда свалившимся на него богатством. Но что же, в конце концов, это было? Возможно, ответ на этот вопрос таился в стенах этого величественного старого дома.

Пинкус нажал на кнопку звонка, зазвучавшего басовито в ответ.

Прошла добрая минута, прежде чем дверь отворила пухлая горничная средних лет в накрахмаленной зеленой с белым униформе.

— Да, сэр? — спросила она излишне холодно, как решил Арон.

— Я — к миссис Дивероу, — ответил Пинкус. — Надеюсь, она ждет меня.

— Так это вы! — отозвалась горничная еще более ледяным, по мнению Пинкуса, тоном. — Буду рада, если вам придется по вкусу этот чертов ромашковый чай, приятель, у меня же к нему душа не лежит. Входите же.

— Благодарю вас! — Прославленный, но отнюдь не импозантный юрист вошел в вестибюль, облицованный норвежским розовым мрамором. Запрятанный в его голове компьютер мгновенно оценил стоимость отделочных работ. Сумма оказалась грандиозной. И, находясь под впечатлением цифр, он произнес туповато: — А какой чай предпочитаете вы, моя дорогая?

— Сдобренный хлебной водкой! — воскликнула женщина и, рассмеявшись хриплым смехом, ткнула локтем в хрупкое плечо Арона.

— Я вспомню об этом, когда нам с вами доведется как-нибудь пополдничать в отеле «Ритц».

— То будет чудесный праздник, не правда ли, дружочек?

— Итак, прошу прощения, куда мне?

— Вот сюда, в двустворчатую дверь, — указала горничная налево. — Эта задавака ждет вас. У меня же дел невпроворот.

С этими словами она повернулась и, пройдя нетвердой походкой через богато обставленный холл, исчезла за винтовой лестницей с изящными перилами.

Распахнув правую створку двери, Арон заглянул внутрь. В дальнем конце роскошной комнаты в викторианском стиле на кушетке, обтянутой белой парчой, восседала Элинор Дивероу. На кофейном столике перед ней поблескивал серебряный чайный сервиз. Хозяйка была все такой же, какой он ее помнил, — прямой, сухопарой, с лицом хоть и стареющим, но не утратившим следов былой красоты, разбившей немало сердец и с огромными синими глазами, говорившими гораздо больше, чем ей хотелось бы.

— Миссис Дивероу, рад видеть вас снова!

— Я испытываю те же чувства, мистер Пинкус. Присаживайтесь, пожалуйста.

— Благодарю вас! — Арон прошел по огромному, стоившему бешеных денег восточному ковру и опустился в обитое белой парчой кресло справа от дивана, на которое миссис Дивероу указала кивком аристократической головы.

— Я поняла по безумному смеху, доносившемуся из холла, — заметила гранд-дама, — что вы встретили кузину Кору, нашу горничную.

— Вашу кузину?

— Если бы не это, она не осталась бы в доме и пяти минут. Богатство налагает некоторые обязательства и в сфере семейно-родственных отношений, разве не так?

— Да, мадам, noblesse oblige![12]Выражено очень точно.

— Я тоже так думаю. И желаю всей душой, чтобы никому никогда не доводилось самому следовать этому постулату. Однажды она обопьется виски, которое крадет, и с обязательством будет покончено, не правда ли?

— Вывод вполне логичный.

— Но ведь вы пришли сюда не затем, чтобы говорить о Коре?.. Позвольте предложить вам чаю, мистер Пинкус. Какой вы предпочитаете: со сливками или с лимоном, с сахаром или без?

— Простите меня, миссис Дивероу, но я вынужден отказаться: у меня простительное для старого человека неприятие дубильной кислоты.

— Вот и прекрасно! У меня как у старой женщины