– Все так. Создайте там себе прикрытие. Постарайтесь, чтобы вас почаще видели вместе с вашими родителями. В общем, примелькайтесь. – Пейс снова улыбнулся, но на этот раз как-то печально. – Я понимаю, сколь опасна вся эта затея.
– Вы не знаете этих городков... Если я правильно раскрыл вас, как выражаемся мы в «Фэрфаксе», то в данный момент вы думаете вот о чем: кандидату в резиденты 25L лучше бы побродить побольше сейчас по улицам Вашингтона и Нью-Йорка, ибо не скоро он увидит их вновь.
– После того как вы создадите агентурную сеть, мы уже не сможем рисковать, переправляя вас назад, поскольку будем исходить из того, что вы и далее станете расширять ее. Если же по какой-то причине вы вылетите из Лиссабона в одну из союзнических стран, то противник скрупулезно изучит все ваши передвижения за предыдущие несколько месяцев. А это поставит под угрозу буквально все. Но если вы не станете совершать зарубежных поездок, то ни вам лично, ни вашим интересам ничто не будет угрожать. Этому нас учит опыт англичан. Многие их агенты годами живут на месте, и никто их не трогает.
– Не слишком приятная перспектива.
– Вы – не сотрудник МИ-5. Мы отправляем вас туда лишь на время. Война же не вечно продлится.
Теперь настала очередь Сполдинга улыбнуться. Улыбнуться улыбкой человека, не знающего точно, что и сказать.
– В этом какая-то несуразица... В словах «Война же не вечно продлится»...
– Почему?
– Мы же еще не участвуем в ней.
– Мы – да. Но вы – участвуете, – заметил Пейс.
2
8 сентября 1943 года
Пенемюнде, Германия
Человек в полосатом костюме от модного портного с Альтештрассе с недоверием смотрел на трех мужчин, сидевших за столиком напротив него. Это были сотрудники лаборатории. На лацканах их белых халатов красовались красные металлические значки, открывавшие трем этим ученым доступ в помещения научного центра, закрытые для всех, кроме элитарного слоя служащих Пенемюнде. К отвороту пиджака прибывшего из Берлина мужчины был прикреплен такой же точно значок, служивший в данный момент его опознавательным знаком. Он сам не знал, стоило ли ему или нет выставлять на вид эту бляху.
Но без сомнения, сейчас ему хотелось бы лишь одного – чтобы у него на пиджаке не было никакого значка.
– Я не могу согласиться с вами, – произнес он спокойно. – Это же абсурд.
– Тогда пройдемте с нами, – предложил сидевший посередине ученый и кивнул коллеге справа от него.
– К чему откладывать? – сказал третий, мужчина.
Все четверо встали со своих мест и направились к стальной двери, которая вела в апартаменты научного центра. Каждый из них отколол значок с лацкана и прижал к серой пластинке в стене. И всякий раз, когда кто-то проделывал это, зажигалась небольшая белая лампочка, выключавшаяся через пару секунд. Время достаточное, чтобы сфотографировать желающего пройти внутрь. По окончании сей процедуры шедший последним мужчина, один из сотрудников Пенемюнде, открыл дверь, и все вошли в вестибюль.
Если бы потом из помещения вышло только трое, или пятеро, или любое число людей, не соответствующее числу вошедших в помещение и запечатленных на фотографиях граждан, тотчас же сработала бы сигнализация.
Четверка прошла молча по длинному белому коридору. Прибывший из Берлина человек шел впереди рядом с ученым, сидевшим за столом посередине и, судя по всему, выполнявшим в данное время обязанности экскурсовода.
Подойдя к лифтовой площадке, они повторили тот же ритуал с красными значками, серой пластинкой и вспыхивавшей лишь на пару секунд белой лампочкой, что и при входе в здание. На этот раз под пластинкой зажглась цифра 6.
И тут же толстая стальная панель отошла с глухим звоном в сторону, открывая доступ в кабину лифта номер шесть, куда и ступили трое ученых с их гостем.
В лифте было обозначено восемь этажей, четыре из которых располагались под землей. Когда кабина достигла самого нижнего этажа Пенемюнде, они вышли и снова проследовали по белому коридору, пока их не встретил высокий охранник в плотно облегающей зеленой форме и с кобурой, пристегнутой к широкому коричневому поясу. В кобуре же покоился «люгер-штернлихт» – выполненный по спецзаказу пистолет с оптическим прицелом. Одного взгляда на фуражку дежурного было достаточно, чтобы понять, что это оружие изготовлено для гестапо.
Офицер гестапо сразу узнал трех ученых и небрежно кивнул им. Зато человек в полосатом костюме привлек его внимание. Охранник жестом приказал незнакомцу отстегнуть красный значок.
Тот подчинился. Гестаповец забрал у него бляху, подошел к телефону, висевшему на стене коридора, и нажал несколько кнопок. Затем назвал имя берлинца и стал ждать. Ожидание длилось секунд десять.
Повесив трубку, он повернулся к человеку в полосатом костюме. Самодовольное выражение исчезло с его лица.
– Простите за задержку, герр Штрассер. Я должен был бы знать... – Гестаповец вернул берлинцу значок.
– Не стоит извиняться, герр оберлейтенант. Ваши извинения понадобятся лишь в том случае, если вы не станете справляться со своими обязанностями.
– Danke, – поблагодарил берлинца охранник и посторонился, пропуская всех четверых.
Они подошли к двойной двери. Щелкнул замок. Наверху вспыхнули белые лампочки. Когда же ученые с берлинцем входили в дверь, их снова сфотографировали.
Коридор, в котором они теперь оказались, был окрашен в темно-коричневый цвет. После ярко освещенных холлов глаза Штрассера не сразу привыкли к царившему тут полумраку, который не в силах были разогнать небольшие, светившиеся тускло потолочные лампы.
– Прежде вы никогда здесь не бывали, – обратился к берлинцу ученый, выступавший в роли экскурсовода. – Подобное освещение задумано одним инженером-оптиком. Он хотел, чтобы глаза отдыхали после яркого света микроскопов. Однако большинство нас считает, что это пустая затея.
В конце длинного темного коридора была еще одна дверь. Штрассер машинально потянулся к значку, но сопровождавший его ученый замахал головой и сделал рукой отрицательный жест.
– Здесь недостаточно света для фотографирования, и поэтому в данном случае охранное устройство находится внутри.
Дверь открылась, и все четверо вошли в большую лабораторию. У правой стены на рабочих, ярко освещенных столах стояли мощные микроскопы. К каждому столу был придвинут стул. Слева также – столы и микроскопы, но их было меньше, а стулья и вовсе отсутствовали: они здесь только бы мешали собравшимся на совещание ученым смотреть в одни и те же линзы.
Дверь в конце комнаты вела в обшитую толстыми стальными листами кладовку семи футов в длину и шириной четыре фута. На двери – две ручки и колесо, блестевшие серебряной краской.
Ученый, сопровождавший берлинца, приблизился к ней.
– В нашем распоряжении – пятнадцать минут, после чего часовое устройство заблокирует все панели и ящики. Я решил закрыть хранилище на неделю. Если, конечно, вы не станете возражать.
– А вы уверены, что я соглашусь на это?
– Да. – Ученый повернул колесо вправо, а затем влево. – Цифровой