В панике мы пробежали (с ведрами) до самого пруда, до того места, где в него впадал маленький ручеек. Никогда в жизни я так не радовалась увиденной стайке рыбок! Они поспешно уплыли, как всегда. Вода была нормальной. И остается. Она вытекает из родника на склоне холма, расположенном внутри долины, должно быть, просачиваясь из глубин земли. Я все время ловлю рыбу в пруду, это мой лучший источник еды, не считая середины зимы, когда клев прекращается.
Думаю, я точно пойду утром, как только рассветет. Теперь, решившись, я начинаю волноваться по поводу полнейшей ерунды: как я выгляжу, во что одета. Я подумала об этом сегодня утром, в доме, и посмотрелась в зеркало, чего давно уже не делала. На мне голубые джинсы, правда, мужские (в магазине их целые коробки, а вот женских нет), поэтому сидят не очень – мешковаты. И мужская байковая рубашка, да и тенниски тоже мальчиковые. Не сверхизысканно, и волосы тоже так себе – я просто подрезаю их прямо на уровне шеи. Первое время я еще завивала их каждый вечер – как перед школой, но это отнимало кучу времени, и потом – ну кто их увидит, кроме меня самой? Так что они просто прямые. Но чистые, и стали заметно светлее, поскольку я провожу много времени на солнце. Мне кажется, я не такая тощая, как раньше, хотя в этой одежде не поймешь.
Но сейчас я раздумываю: а может, надеть платье? Допустим, это действительно спасательный отряд, официальная группа для чего-то такого? Ладно – думаю, я успею пробраться в дом и переодеться. У меня осталась пара отличных слаксов, все другие износились. Но платья я не надевала с самой войны. И потом, на дерево в юбке лезть труднее. Да, поступлю компромиссно: надену хорошие слаксы.
24 мая
Это мужчина, всего один.
Утром все пошло по плану. Я надела слаксы, взяла свою двадцатидвушку и бинокль. Забралась на дерево – и увидела его на дороге. Как он выглядит, толком не разглядела – на нем какой-то зеленоватый костюм, вроде пластиковый. Он закрывает даже голову, на лице – стеклянная маска. Похоже на гидрокостюм, только свободнее и более громоздкий. Как и у аквалангиста, за спиной баллон с воздухом. Одно могу сказать точно: это мужчина, хотя я и не видела его лица – просто по росту и по походке.
Теперь понятно, почему он идет так медленно: у него тележка размером с большой чемодан на двух велосипедных колесах, покрытая тем же зеленым пластиком. Тяжелая: затаскивая ее на холм Бёрден, он останавливался отдыхать каждые несколько минут. До вершины ему еще около мили.
Мне надо решить, что делать.
Три
По-прежнему 24 мая
Сейчас ночь.
Он в моем доме.
Или, возможно, не прямо в нем, но около, в маленькой пластиковой палатке. Не могу точно сказать: слишком темно, не видно. Я смотрю из пещеры, а костер, который он развел в нашем дворе из моих дров, прогорел.
Мужчина перевалил через холм Бёрден сегодня во второй половине дня. Я вернулась к наблюдениям, перекусив и переодевшись обратно в джинсы. Решила пока не показываться ему на глаза – передумать всегда успею.
Я все гадала, что же он будет делать, когда достигнет вершины. Он, наверное, был не совсем уверен, что подходит к месту, где сохранилась жизнь. Как я уже говорила, с перевала на хребте видно зелень, но не очень хорошо – издалека. А, может быть, он уже не раз так обманывался, может, и сегодня думал, что это мираж.
Когда дорога взбирается на вершину холма, она некоторое время идет по ровному месту – ярдов сто, пока не начинает спускаться в долину. Пройдя половину этого отрезка, можно увидеть сразу все: реку, дом с сараем, деревья, пастбище – все. Для меня это было самой красивой картиной, когда я куда-то уезжала, наверное, потому, что каждый раз я видела ее, возвращаясь домой. Сейчас, весной, эта картина написана молодой зеленью.
Дойдя до вершины, незнакомец замер. Выпустил ручки тележки и просто стоял и смотрел, наверное, целую минуту. Потом побежал по дороге вперед, неуклюже размахивая руками в пластиковом костюме, подбежал к дереву на обочине, притянул ветку и, сорвав несколько листьев, рассматривал их, поднося вплотную к стеклянной маске. Не иначе, проверял: «Они настоящие?»
Я наблюдала за ним с лесной тропинки примерно на полпути к вершине холма, с ружьем за спиной. Не зная, насколько хорошо он слышит в маске, я не шевелилась и не издавала ни звука.
Внезапно он потянулся к маске, к застежкам на шее, словно собирался снять ее. Я глядела во все глаза: наконец-то смогу увидеть его лицо, но он вдруг замер и побежал обратно к тележке. Отщелкнув пластиковое покрытие с одного конца чемодана, он приподнял его, залез внутрь и вытащил стеклянную штуку – трубку с металлическим прутом, похожую на большой градусник. На нем была какая-то шкала – я не могла точно определить из своего укрытия, но он поднял ее к маске и медленно поворачивал, не отрывая взгляда. Потом пошел обратно к дереву, глядя на прут, прижал его к асфальту, потом поднял в воздух. И снова вернулся к тележке.
Он вынул другой прибор, похожий на первый, только больше, и достал черный наушник со свисающим проводком. Вставив провод в прибор, человек засунул наушник под маску. Я знала, что он делает: проверяет один прибор другим. Понимала я и что это: читала про них, хотя и никогда не видела, – счетчики Гейгера для определения радиации. Он спускался по дороге – на сей раз долго, около полумили, глядя на один прибор и слушая другой.
А потом снял маску и закричал.
Это так меня напугало, что я подпрыгнула и побежала. Потом остановилась – он кричал не на меня, это был вопль радости: долгое «Хе-э-эй», как на футбольном матче. К счастью, он не заметил движения в кустах. Крик эхом разнесся по долине, а я стояла совершенно неподвижно, только сердце продолжало сильно-сильно биться. Как же давно я не слышала никакого голоса, кроме собственного, когда изредка пела.
Услышав тишину в ответ, он сложил руки рупором и крикнул снова, очень громко:
– Есть кто-нибудь?
Снова эхо. Когда оно отзвучало, неожиданно стало гораздо тише, чем было раньше. К