Вот уж, эти литовцы! В своих узких и недальновидных расчетах они, не умеющие объединиться, снова натворят глупостей и действительно не сумеют использовать благоприятную ситуацию.… В тиши своих замков они сплетают хитроумные планы, распаляют воображение мыслью о своем величии, а когда начинают действовать, выясняется, что все их расчеты построены на песке. Они терпят поражение и снова разбегаются по углам, чтобы жаловаться на судьбу и обвинять другу друга в неудачах…
— Вы сами сказали, — подчеркивает король, — что окончательная победа над крестоносцами, которые принесли Литве так много страданий, была и для вас крайне важным делом. Я должен завершить его. Уже в этом месяце состоится церемония присяги Великого магистра ордена на верность польской короне. Эту присягу приму у него я. Надеюсь, что политическое значение такого акта вам понятно.
— Значит, — подхватывает Ян Кезгайлович таким тоном, словно ловит короля на слове, — мы можем передать Раде, что, закончив дела с орденом, ваше величество незамедлительно прибудет в Литву?
Король улыбается:
— Да, — твердо произносит он. — А чтобы Рада больше не упрекала меня в недостатке внимания к Великому литовскому княжеству, можете добавить, что я твердо намерен провести у вас ближайшие четыре года.
Посланцы облегченно вздыхают и рассыпаются в благодарностях. Им удалось выполнить свою миссию, и они довольны. Последние слова короля предвещают серьезный подход к московскому вопросу, а это сейчас волнует Раду больше всего.
Аудиенция подходит к концу и, пользуясь возникшим настроением общего согласия, Олехно Судимонтович осмеливается спросить:
— Не можете ли вы, ваше величество, указать приблизительную дату прибытия — мы хотели бы достойно подготовиться к встрече нашего государя!
— Почему же «приблизительно»? — отвечает король, — Могу сказать точно — я выеду в Литву ровно через месяц.
МОСКВА
КРЕМЛЬ
ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИЕ ПАЛАТЫ
Иван Васильевич торжественно жалует грамотой, деньгами и имением Аристотеля Фиорованти, приглашенного из Венеции по рекомендации великой княгини Софьи — у нее, как воспитанницы кардинала Виссариона, было масса полезных знакомых в Риме, Ватикане, Милане и Венеции — и вот этот чужестранец на редкость быстро, научившийся русскому языку, венецианец, католик, с таким невероятным мастерством построил из белого камня главный православный соборный храм в Москве, повторяющий по своим формам знаменитый собор во Владимире, только больше, богаче, величественнее, но это еще что! — он недавно показал великому князю свои пушки (да он, оказывается, и литейщик отменный!) — и это были такие великолепные пушки, что даже скуповатый Иван Васильевич расщедрился и решил пожаловать, как следует.
Церемония подходит к концу, затем должен последовать пир с обильными, изысканными, чисто московскими яствами и очень крепким медом, который, впрочем, Аристотель Фьорованти уже научился употреблять не хуже урожденного московита, так что ему не грозит участь многих иноземцев, которых приходится выносить с обеда в самый его разгар — одним словом, веселье обещает быть славным и приятным.
Вот только стоит в дверях большой боярин и наивысший воевода московский, двоюродный брат великого князя Иван Юрьевич Патрикеев и снова, как всегда хочет испортить своему государю настроение напоминанием о каких-то нерешенных делах. Да только это ему сегодня не удастся, потому что Иван Васильевич уже давно все обдумал и взвесил, так что теперь остается лишь сообщить свою волю. И он решает не откладывать в долгий ящик.
— Поди-ка сюда, Иван. Пока они к столам перейдут, мы с тобой перекинемся парой слов, — и уводит Патрикеева в свою гридню.
Здесь он садится в тронное кресло, как бы желая подчеркнуть важность того, что собирается сказать.
— Я принял решение, Иван. С Новгородскими заговорщиками надо покончить любой ценой, причем сразу и решительно. Посему в ближайшее время я отправлюсь туда самолично. С миром!
— Как государь? Без войска? — поражается воевода.
— Да. Нет, конечно, пару людей с собой возьму… Тебя, например, еще несколько десятков бездельников-бояр, ну, слуги и охрана, разумеется…
— Государь, я категорически против! Они заговорщики! Душегубцы! Увидев тебя самого с малой свитой, они, чего доброго, вздумают посягнуть на твою жизнь!
— Великолепно! Я как раз этого и хочу! Пусть они откроются — и тогда мы поступим беспощадно и изведем бунтовщиков навсегда — всех до единого!
— Но как же без войска, государь, ведь мы окажемся…
— Иван, я сказал, что мы пойдем без войска, но ты же, хитрый лис, неужели не догадываешься…
Патрикеев мгновенно понимает;
— А войско пойдет без нас?
— Конечно! Причем большое и сильное.… Непременно с пушками.… Да, кстати, какие пушки мне сегодня показал наш венецейский мастер! Ах, какие пушки, Иван! Мы их обязательно возьмем да испробуем на толстых новгородских стенах! В общем, так — отправляемся через неделю и следом за нами на расстоянии двадцати верст сильное войско с хорошими командирами. Ты справишься за неделю?
— За две, государь!
— Ладно, за две! Все! И больше сегодня ни слова об этом! И ни о каких других делах! Сегодня праздник в честь нашего мастера, спасибо великой княгине за него — и я намерен на славу повеселиться, и поглядеть так ли он научился пить наш добрый мед, как об этом говорят!
Патрикеев низко кланяется и направляется к двери, но на пороге его останавливает великий князь.
— Да, Иван, я вот еще что подумал… Пошли-ка ты на днях гонца на Угру, ну ты знаешь в бывшие Березки. Я хочу, чтоб этот… как его… Ну, помнишь?
— Медведев? — удивленно спрашивает Патрикеев.
— Да-да, вот именно — Медведев! Я хочу взять его с собой в Новгород — ты ведь рассказывал, что он там хорошо показал себя в прошлом году — пусть покажет и в этом!
— Слушаюсь, государь. Куда и когда ему прибыть прикажешь?
— Пусть приезжает сразу туда и найдет меня в стане военном… А вот когда… — Иван Васильевич подсчитывает что-то в уме. — Если ты с войском через две недели будешь готов, то… — через четыре.
— Стало быть, — через месяц? — уточняет дотошный Патрикеев.
— Правильно понимаешь, Иван.
Патрикеев, поклонившись, выходит.
На кремлевской звоннице начинают бить колокола.
Великий князь привычно различает звук бывшего вечевого колокола Великого Новгорода, бьющего теперь на кремлевской звоннице, и удовлетворенно улыбается.
Часть первая
МЯТЕЖ
Глава первая
МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ НА РЕКЕ УГРЕ
Давно уж кончилось на Угре бабье лето, и ночи стали холодными, глядишь, со дня на день начнутся серые затяжные дожди, потом заморозки, а там и снег…
Поежился Никола, накинул на плечи тулуп, потом зевнул и, перекрестив рот, чтоб не влетел ненароком какой бес, снова принялся оглядывать окрестности. Да только чего там оглядывать — за много дней и ночей, проведенных в карауле он так хорошо изучил округу, что малейшая в ней перемене сразу заметна — вот, например, повалил, должно быть, бобр давеча дерево в зарослях на берегу Угры — и Никола тотчас увидел, что в зубчатом рисунке леса на фоне утреннего неба недостает одной верхушки. Ну, сообщил, конечно, сразу Климу Неверову — мало ли что — а ну