Матвейка, крепкий двадцатилетний парень, которого Картымазов знал с детства, вышел навстречу:
— Здравствуй, батюшка Федор Лукич! Стряслось что?
— Нет, Матвейка, все в порядке. Вырос ты, однако! А помнишь, как мы с тобой да Анницей кораблики в ручье пускали?
— А как же, Федор Лукич, вы мне еще в ту весну зайчонка малого подарили — все помню!
— Ну, молодец! Слушай, у меня тут дело небольшое есть. Ты сегодня старший?
— Я.
— Вот и славно. Эти люди — мои друзья. У них срочное дело в Литве — ты уж их пропусти.
Матвейка замялся.
— А Филипп Алексеевич знает?
— Я ему утром сообщу. Не хотел будить среди ночи — у него ведь еще медовый месяц…
Картымазов улыбался, но, чувствовал себя неловко, потому что так сейчас сказал, а сделал это, чтобы смягчить стоящего на страже Матвейку, и оттого, что ему пришлось заискивать перед холопами своего зятя, он стал сердиться.
— Давай, любезный, пошевеливайся — люди торопятся.
Но Матвейка не тронулся с места, переминаясь с ноги на ногу.
— Ты уж прости меня, дурака, да не изволь гневаться, Федор Лукич, но не могу я без воли Филиппа Алексеевича… Они строго-настрого велели без их ведома — ни одного человека.… Ни туда, ни оттуда…
Картымазов с трудом подавил раздражение.
— Ну ладно, коль тебе так надо, поезжай к Филиппу да разбуди его. Передай, что я этих людей знаю, и возвращайся мигом!
Матвейка сказал что-то своим людям, вскочил на коня и помчался в Бартеневку. Картымазов подъехал к Артюхову, который остался чуть поодаль.
— Сейчас привезут разрешение моего зятя — сказал он.
— А если он станет возражать? — Спросил Артюхов.
— Не думаю.
— Осталось четверо, — продолжал Артюхов, — отвлеки их, а мы проскочим.
— Это не годится, — возразил Картымазов. — Дальше может быть еще одна застава. Там вас встретят стрелами и саблями. Уладим дело миром. Филипп мне не откажет.
— Ты уверен?
— Ручаюсь, — твердо ответил Картымазов.
Посланцы спешились и подошли к костру, протягивая к огню озябшие руки, Федор Лукич стал расспрашивать людей Филиппа о всяких житейских мелочах, те отвечали односложно и скованно, стесняясь, очевидно, чужих людей, разговор не клеился, и неизвестно почему, Картымазова вдруг охватило щемящее предчувствие какой-то беды.
Наконец, на дороге послышался топот копыт, и все повернулись в ту сторону. Картымазов отошел от огня, чтоб глаза снова привыкли к темноте, Артюхов и его люди направились к лошадям.
Матвейка вернулся не один. С ним был Филипп. Он, как всегда, ловко спрыгнул на ходу, легко, перебросив левую ногу через шею коня, и привыкший к этому конь, сбавляя бег, описал круг и вернулся к хозяину.
— Здравствуй, дорогой батюшка! Почему же ты не разбудил меня? — зять ласково обнял тестя.
— Не хотел тебя тревожить, сынок, — в молодости так крепко спится по утрам! Больше так уже никогда не будет. Да и дело пустяковое. Мой князь впервые за восемь лет вдруг вспомнил обо мне. Сильные мира сего вспоминают о нас лишь, когда им что-нибудь нужно.
— Что же нужно князю Борису?
— Вон там стоят люди его боярина, князя Оболенского-Лыко. Они торопятся в Литву — князь посылает их с письмом к своему шурину.
— Гм.… А почему ночью и так срочно?
Картымазов пожал плечами.
— Ты же знаешь — я не любопытен. Князь приказывает — я исполняю.
— Гм… гм.… А почему ты не отвез их к Левашу?
Картымазов слегка смутился.
— Видишь ли, я решил.…А что это ты меня так расспрашиваешь? Уж не имеешь ли что-нибудь против?
— Нет-нет, батюшка, Боже упаси! Сейчас все уладим. У них, конечно, есть разрешение великого князя?
— У них есть разрешение своего князя, — Картымазов протянул письмо Бориса Волоцкого — на шнурках свисала княжеская печать Бориса.
— Огня! — приказал Филипп и при свете факела тут же поднесенного Матвейкой, внимательно прочел грамоту и вернул ее Картымазову.
— Что-то мне тут не нравится, батюшка.… Клянусь тарпаном, все это странно…
Картымазов краем глаза заметил, что Артюхов, Ляпунов и Зайцев уже сидят верхом и о чем-то негромко переговариваются, тревожно поглядывая в их сторону, а люди Филиппа отошли от костра и будто невзначай расположились так, что перекрыли дорогу.
— Ничего странного, Филипп, — удельные князья испокон веков имели право посылать своих послов и гонцов за рубеж, не спрашивая на то воли старшего брата. У них там свои договоры и не стоит нам в их дела вмешиваться — поверь моему житейскому опыту…
— Верю. Но ты заметил, что князь Волоцкий ни единым словом не упоминает о том, что эти люди едут за рубеж? Он лишь предлагает тебе выполнять их устные наказы, не говоря, чего они будут касаться.
— Мне этого достаточно. Я обязан повиноваться воле своего князя.
— Э, Федор Лукич, так нечестно! Тогда я обязан подчиняться воле своего! А мой князь — Иван Васильевич — не велит никого пропускать без его грамоты!
Картымазов увидел, что Артюхов и его люди подъехали ближе и теперь могли услышать их разговор, и потому…, а впрочем, не только потому, а еще и оттого, что с трудом сдерживал охвативший его гнев, сказал тихо сквозь зубы:
— Филипп, я поручился этим людям, что переправлю их. Если б я знал, что ты неизвестно отчего заупрямишься, как баран, я бы отвез их к Левашу и дело с концом!
Филипп побагровел.
— Я, Федор Лукич, не баран, а ваш зять! И прошу понять меня — у этих людей нет охранной грамоты великого князя и они даже не послы князя удельного! Они всего лишь люди его служилого боярина и хотят тайно перейти рубеж! Зачем? От кого и к кому они едут? Чтоб мне с коня упасть, если здесь не пахнет изменой или заговором! А раз я крест целовал на верность великому князю, то должен не только остановить этих людей — я обязан задержать их и обыскать!
И в этот миг боярский сын Иван Артюхов принял роковое в своих последствиях решение.
Никто никогда не узнал, услышал ли он последние слова Филиппа, или просто счел, что наступил удобный момент, да только он внезапно резко скомандовал «Вперед!» и трое всадников сорвались с места.
Люди Филиппа, перекрывшие дорогу, попытались остановить их, но лошадь Артюхова, сбив двоих с ног, прорвалась, а следом проскочил Макар Зайцев.
— Назад! — отчаянно закричал Картымазов. — Назад!
На лошади Ляпунова, ухватившись за узду, повис Матвейка, и она закружилась, пытаясь вырваться. Ляпунов выхватил саблю.
— Остановись! — крикнул Картымазов.
— Матвей! — крикнул Филипп.
Всадник нанес удар, Матвейка с разрубленным плечом упал, лошадь поднялась на дыбы, и в ту же секунду в шею и спину Ляпунова глубоко вонзились две стрелы — оставшиеся люди Филиппа успели схватить оружие.
— М-м-м… — с досадой простонал Картымазов. — Зачем он это сделал…
Филипп бросился к раненному Матвейке, впереди, на дороге послышались