я не скажу, – подчеркнул он. – Пока что мы финансируем эту авантюру чужими деньгами, и я хочу, чтобы так и осталось. Мы передаем верданно золото, оружие и еду, но это мелочи в сравнении с тем, сколько они сами вложили в свое безумие. Но формальное признание бунтовщиков грозило бы втянуть нас в новую войну на востоке, поскольку Йавенир или его наследник могли бы решить, что мы желаем полного уничтожения се-кохландийцев. Я этого не хочу и намерен привести к стабилизации ситуации в Больших степях в ее нынешнем виде, с союзом между Фургонщиками и сахрендеями на севере, княжеством Совиненна Дирниха на западе Степей и се-кохландийцами – в их юго-восточной части. Три силы, взаимно блокирующие друг друга, обеспечат нам мир на годы. Но до того, как мы формально признаем царство Фургонщиков и государство бунтующего Дирниха, ситуация должна сделаться совершенно прозрачной. Мы должны знать, кто станет новым Отцом Войны, и вернет ли Отец Мира свое влияние, усилится ли Дирних достаточно, чтобы ему стоило помогать официально, и создадут ли верданно и сахрендеи что-то большее, чем неустойчивый союз. А потому мы станем ждать и тихонько помогать нашим потенциальным друзьям.

Эвсевения кивнула.

– Понимаю. Но это потребует немало золота, господин.

Император махнул рукой.

– В ближайшее время Фургонщики получат свои стада, а часть скота попадет к Дирниху, увеличивая его богатство. Я подозреваю, что этими животными или золотом, полученным от их продажи, он заплатит нам за оружие, железо и помощь наших наемных чаарданов. Верданно тоже получат больше животных, чем их вновь обретенная родина сможет прокормить, особенно если весны и лета будут оставаться настолько же жаркими, как и последнее.

– Непросто будет объяснить миру, каким образом мы считаем верданно бунтовщиками – и одновременно возвращаем им их скот.

– Меекхан не ворует скот и не грабит людей, даже если те злоупотребили его гостеприимством и заплатили неблагодарностью за хлеб, который у нас ели.

Гентрелл и Эвсевения глядели на Крегана-бер-Арленса, пытаясь прочесть по его лицу, в какой именно момент совещание превратилось в дружескую беседу с шуточками. Наконец император послал им кислую ухмылку.

– Вас я не обману, верно? Но такую фразу я уже приказал вписать нашим историкам и ученым в хроники Империи. Мы честная и гордая страна, болезненно задетая предательством верданно, но мы не воруем у бывших союзников. Через некоторое время, если они оправдают возложенные на них надежды и правда станут реальной угрозой для кочевников, мы выкажем понимание их желаниям вернуть отчизну и тогда простим их, восславим их отвагу и отчаянность. В хрониках все окажется чередой недоразумений и плохо истолкованными намерениями.

Они все еще молча смотрели на него, ожидая настоящего объяснения. Он вздохнул.

– Если бы мы конфисковали их стада, то эти полмиллиона голов скота разрушили бы рынок в северо-восточных провинциях. Мой камерарий утверждает, что он сам инвестировал миллион четыреста тысяч оргов в несколько десятков тамошних торговых компаний, которые занимаются доставкой армии и городам говядины. Это должно было оказаться верным делом, поскольку вот уже пятый год подряд у нас горячие весны, сухие лета и не слишком-то обильные дожди осенью. Мы надеялись, что цена на скотину в этом году подскочит на одну шестую, с десяти – десяти с половиной до двенадцати – двенадцати с половиной орга за голову. – Император приподнял брови в знакомой насмешливой гримасе. – Не смотрите так на меня. Управление Империей не слишком-то отличается от управления крестьянским хозяйством. Я должен знать такие вещи, особенно если идет речь о почти полутора миллионах из моей приватной казны. Знаете, зависимость между ценой на товары и их доступностью и всякое такое. Если на рынок внезапно попал бы скот Фургонщиков, цена в северных провинциях упала бы до семи – семи с половиной оргов за голову. Мы бы потеряли немало золота, часть наших купцов пошла бы просить милостыню под храмами, а верданно и Дирних не получили бы ни монеты на войну с се-кохландийцами. И только крестьяне да городская беднота смогли бы позволить себе чуть чаще бросать в котел мясо. Это было бы неплохое решение, но – для спокойных времен. А скот Фургонщиков все равно в конце концов попадет к нам, но медленно, маленькими партиями, не подрывая цены в стране.

В его взгляде снова появилось то спокойствие, от которого холодела в жилах кровь.

– Мне что, прочитать вам лекцию о разницей между написанным в книгах и управлением Империей? Мы официально отдаем верданно скот, потому что не желаем иметь с ними ничего общего, а еще потому, что мы не похитители коров. Это честно и благородно. И такова истина хроник, которые мы напишем. Если это станет для проклятых кочевников причиной для нападения, то милости просим. Без Йавенира как вождя и с половиной сил, которые у них были еще в прошлом году?! Да сколько угодно! Император фыркнул, подошел к барельефу и решительным движением хлестнул по каменной равнине тростью, словно наносил первый удар в чаемой войне.

– Да. Я считаюсь с тем, что не все пойдет, как мы задумали. Что се-кохландийцы решат, что для них нет иного выхода, чем война. Что новым Отцом Войны станет кто-то, кто захочет подняться вровень с Йавениром. А потому я предпочел бы войну сейчас, когда бо́льшая часть нашей кавалерии все еще стоит на востоке, чаарданы точат сабли, а у наших новых соседей нет другого выхода, как только встать на бой и сражаться насмерть. Потому что ни Совиненн Дирних, ни Аменев Красный, ни верданно не могут рассчитывать на милость се-кохландийцев. И я хочу вести эту войну к востоку от Амерты, а не на наших землях. Но я бы предпочел другой путь, с несколькими странами, держащими друг друга за глотку, и с нами как гарантом мира. Потому, в свою очередь, я хочу знать о смерти Йавенира и об имени его наследника раньше, чем об этом узнают вожди кочевников. Я позволяю Псарне тратить немало денег на соответствующих магов, а потому лучше бы им не подвести.

Гентрелл радовался, что император не смотрит в его сторону, и невольно вспомнил, что точно так же выглядели советы после Ржавой Осени. Креган-бер-Арленс говорил, порой длинно и подробно, но всегда четко выражая свою волю. А те, кто слушал невнимательно, порой теряли положение и привилегии, а иной раз и жизнь.

У Суки тоже была хорошая память, потому что она лишь склонилась еще ниже – кажется, ниже, чем когда здоровалась.

– Понимаю, ваше величество.

– А если уж мы о войне на востоке…

Крыса почти скорчился, когда тяжелый взгляд императора остановился на нем. Словно на грудь наехала груженная камнями