В любви у Янга, как и в жизни, девушка всегда чуточку главнее, она — воплощение красоты и совершенства, юноша же олицетворяет страсть и одиночество. В описаниях героинь автор не скупится на изящные метафоры: волосы — «горсть солнечного света», кожа «нежная и холодная. Холодная, как лунный свет. Нежная, как лепесток цветка», сама она «свет и тень, листья и цветы; аромат лета и дыхание ночи».
Наивно? Ничуть. В похожей манере Пьер Жалез говорит о возлюбленной Франсуазе:
Она — словно чарующее пламя… черный фитиль, на кончике раскаленный добела… словно флорентийская статуя, что шагает рядом, храня неуловимое мерцание огня. Она мой пульсирующий огонек, моя лирика во плоти.
У писателей-романтиков единый поэтический язык, неизменный, как солнечный свет, как рябь на воде, как шелест ветерка в траве и биение молодого сердца.
Янг всегда находит точные слова для своих героинь. Если русская, как в одном из рассказов этого сборника, то «dyevitza» — согласитесь, звучит куда изящней банального «dyevooshka». Слова Янг подбирает умело, даже хитро, но никогда не в ущерб смыслу. Обратите внимание на частоту употребления «луков» и «стрел» в повести «Жанна д’Арк».
Когда сюжет требует, Янг становится лириком в прозе, как Брэдбери, но с некоторой разницей. Вот фрагмент из рассказа «Срубить дерево», на мой взгляд лучшего в сборнике:
Доброе утро, мадам. Мой бизнес — тени деревьев. Я специалист по продаже всевозможных редких теней: к примеру, я торгую тенями плакучей ивы, дуба. Яблоневого дерева, клена и многих других деревьев. Но сегодня я могу предложить нечто исключительное — совершенно необычную тень дерева, только что доставленную с Омикрона Сети-18. Она глубока, темна, прохладна и великолепно освежает; короче, это именно та тень, в которой лучше всего можно отдохнуть после дня, проведенного на солнце, — кстати, это последний экземпляр такого рода, поступивший в продажу. Вам, мадам, наверное. Кажется, что вы хорошо разбираетесь в тенях и вас ничем не удивишь, но, поверьте, вам никогда в жизни не попадалось ничего похожего на эту тень. Ее продували прохладные ветры, в ней пели птицы и день-деньской резвились дриады…[2]
Если не считать клише, то любви в научной фантастике очень мало. Вспоминаются отдельные вещи Герберта Уэллса, в частности совершенно жуткий «Армагеддон». Любовную линию вплетал в канву своих новаторских межпланетных приключений Стенли Вайнбаум. Нельзя не упомянуть Лестера дель Рея с его знаменитой «Еленой Лав» и рассказы Брэдбери. Солидный вклад в романтическую составляющую внесли Зенна Хендерсон и ряд других авторов.
Однако именно Янгу выпало по-настоящему заполнить эту жанровую нишу фэнтези и НФ, а ведь научная фантастика, вне всяких сомнений, являет собой литературу будущего уже потому, что поднимает темы современных технологий и влияния научного прогресса на нашу жизнь — вопросы, которых целенаправленно избегали широко растиражированные авторы, от Фолкнера и Маламуда до лауреата Нобелевской премии 1967 года Мигеля Астуриаса. Художественная литература охватывает все общество, весь мир в целом — взять Диккенса, Толстого, того же Ромэна, — а не какой-нибудь культурный или субъективный омут, не водоворот «потаенных глубин». Наверное Шерлок Холмс был прав, говоря, что по капле воды можно сделать вывод о существовании Ниагары, но лично я снимаю шляпу перед тем, кто рискнул покорить водопад, выражаясь образно, верхом на бочке.
Самое время отметить, что видение будущего у Янга ни в коей мере не ограничивается одной лишь любовью. Ярый защитник окружающей среды, он выступает против загрязнения и уничтожения природных ресурсов. Отчасти поэтому «Срубить дерево» — такой потрясающий рассказ, только не сильно увлекайтесь, когда будете «топить бизона». Кроме того, Янг — враг конформизма, засилья телевидения, растущей власти Пентагона и демографических взрывов, приведших все известные нации к печальным последствиям — бесконтрольной рождаемости и массовой индустриализации, но остановить которые никому не хватает духу.
Но даже скорбя о сельских просторах, застроенных бетонными коробками, Янг в первую очередь скорбит о влюбленных, лишившихся лесных хижин, холмов, тихих заводей, уединенных пляжей и других тайных уголков, не оскверненных стяжательством. Уверен, Янг полностью разделяет чувства страстного любителя природы и главного героя выдающегося приключенческого романа Джеффри Хаусхолда «Одинокий волк»:
Свидетелем моего прибытия была только одна молодая парочка, обязательная в любом темном месте большого города. Было бы лучше устроить для них, скажем, Парк недолгих увлечений, куда доступ распутным святошам и престарелым чиновникам был бы строго заказан. Но подобную сегрегацию способно осуществить только нецивилизованное общество. Всякий грамотный знахарь просто наложил бы на парк табу для всех, не достигших брачного возраста[3].
Да, именно «молодая парочка, обязательная в любом месте», их любовь лежат в основе творчества Роберта Янга. Неважно кто они — хороший парень и беспризорница, босяк и стриптизерша (коих в этом сборнике множество), неважно, где они обретут свой рай — на новой планете или служа официанткой и поваром в захудалом ресторанчике.
Читая эту книгу, вспомните о любовниках, что «обнимают в постели свои горести и печали»[4], кому посвящал все свои стихи Дилан Томас. Вспомните Пирама и Фисбу, Хлою и Дафниса, Беатриче и Данте, Порги и Бесс, Джессику и Лоренцо, Аннабель Ли и Эдгара По, Элизабет Барретт и Роберта Браунинга, Шелли и Мэри Уолстонкрафт, Кэтрин Эрншо и Хитклиффа.
Вспомните стихи Эдны Сент-Винсент Миллей:
Какой мужчина, слыша бури рев,Покинет свой уютный уголок,Чтоб утонувшую внести под кров,На пол роняя тину и песок?Или:
Не возлияньем, а возней веселойМы страсти освящали алтари,Плодом зеленым утоляя голодИ мотыльков порханьем до зари[5].А лучше переверните страницу, пусть Янг все скажет сам.
Фриц ЛейберСЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Помощник, передавший мне сенсационную заметку за одиннадцатое сентября 1996 года, в силу молодости не помнил звезду над Москвой. Его поколению и посвящается этот рассказ, где правду не отличить от вымысла, ведь только вымысел способен оживить прошлое.
Гордон Эндрюс ни секунды не сомневался — перед ним венерианка. Действительно, кого еще можно встретить на Венере! Склонившись над ручьем, девушка стирала чулки и что-то мурлыкала себе под нос. Увлекшись, она даже не заметила, как из чащи вышел Гордон. У девушки были короткие темно-каштановые волосы. На ней — серые капри, блузка и кепи под цвет. На ногах — черные кожаные сапоги. Мелодия оказалась из «Лебединого озера».
До сих пор Венера полностью оправдывала ожидания. Зондирование в начале шестидесятых медленно, но верно — с погрешностью на облачность — развеяло миф об отсутствии на планете воздуха и температуре свыше ста градусов. Поэтому ни насыщенная кислородом атмосфера, ни мягкий климат, ни безбрежное море с единственной полоской суши вдоль линии экватора Гордона не удивили. Как и перспектива встретить гуманоидов. Кого он точно не ожидал, так это венерианку, исполняющую партию из балета Чайковского. От изумления астронавт присвистнул.
Выронив чулки, девушка резко вскочила