Papillon (Hot Butterfly), в записи которого участвовали Лютер Вандросс, Уитни и ее мать Сисси, по праву считавшаяся легендой бэк-вокала. Всякий раз, включая эти треки, Уитни исполняла весь бэк-вокал, прижимая наушники Walkman к ушам, как будто была в студии, – но на публике вела себя сдержанно, позволяя лишь мягко пропеть не больше одной-двух строчек.

Музыка была в каждой части ее тела; она ее любила, жаждала и всегда была уверена, что станет профессиональной певицей. Это было ее мантрой с двенадцати лет. Невероятно целеустремленная, Уитни знала наперед все шаги, которые ей придется сделать ради исполнения мечты. В тот момент она работала над созданием собственной группы и репертуара песен. Было что-то пьянящее в том, чтобы дружить с человеком, настолько уверенным в себе. Уитни Элизабет Хьюстон была совсем не такой, как все.

Она любила рассказывать мне о своем первом визите в студию с Чакой Хан для записи бэка. Чака услышала ее вокал и прервала запись, чтобы сказать Уитни: «Подойди ближе к микрофону». Уитни ощутила себя помазанницей божьей и после этого каждый раз, когда мы оказывались у нее на заднем дворе, пела, надев свои Walkman:

Chanson papillon, we were very youngLike butterflies, like hot butterfly

– Послушай Чаку! Смотри, куда она ведет, – учила она меня. – Смотри, что они сейчас делают. Слушай. Вот тут, вот тут.

Она проигрывала треки снова и снова, я была ее добровольной ученицей. Уитни объяснила, что у Чаки блестящая фразировка и голос, подобный инструменту. Когда она брала высокие ноты, то звучала, как труба или теноровый саксофон. Уитни поражала ее дикция: «Как католическая школьница. Выговаривает каждое слово».

Прошлым летом Вэл тоже призналась мне в любви к Чаке, но тогда я не восприняла это всерьез, а теперь прислушалась внимательно – и действительно, каждое слово раздавалось ясно, как колокольный звон. Уитни разобрала для меня ее песни по строчкам, и я вслед за ней начала ценить дарование Чаки.

«Чака очень недооцененная певица», – любила повторять Уитни.

Наряду с восхищением гениальностью других артистов Уитни получала огромное удовольствие от рассказов о своей матери. Она проигрывала все альбомы с ее участием снова и снова и наизусть знала каждую ноту, которую та брала. Всякий раз, ставя пластинку с ее бэк-вокалом, Ниппи заговаривала благоговейным тоном, предназначенным исключительно для звезд вроде Ареты Франклин. И неважно, что Сисси исполняла не главную партию, – для Уитни это было так.

– Я хочу, чтобы ты прослушала всю историю моей мамы, – сказала однажды Уитни и сыграла мне все песни, в которых появлялась ее мать, гордо демонстрируя, почему Сисси платят втрое больше, чем всем остальным.

Daydreamin’ and I’m thinking of youLook… at… my mind… floating… away

Я всегда считала начало Day Dreaming Ареты каким-то гипнотическим, но после прослушивания этой песни с Уитни поняла, что всю эту сладость раскрывает именно голос Сисси. У меня до сих пор есть все альбомы с ее участием, и я могу выделить ее голос на таких песнях, как I Know It’s You Донни Хэтэуэя, Roll Me Through the Rushes Чаки и You’re the Sweetest One Лютера.

После нескольких часов погружения в дискографию матери, Ниппи дала мне копию сборника песен с ее участием. Мне особенно понравилась Things To Do. Я смотрела на фотографию улыбающейся Сисси Хьюстон в оранжевой рубашке с воротником-стойкой и пыталась соединить образ женщины с голосом, чистым как стекло, с образом матери, которая, по словам Уитни, частенько заставляла ее чувствовать себя ничтожеством.

Со временем Уитни рассказала мне все о карьере матери в Sweet Inspirations и поделилась историями о том, как им приходилось пробегать через задние двери и кухни, чтобы выступать на площадках сегрегированного юга, потому что черным было запрещено входить в концертные залы через переднюю дверь. Мать часто рассказывала ей о красоте Элвиса Пресли, о том, какой он добрый и заботливый. Подаренное им украшение было одной из самых любимых ее вещиц.

Как и большинство черных семей, моя семья увлекалась музыкой. Отец близко общался с Джонни Мэтисом и Филлис Хаймэн; мама слушала Тони Беннетта, Барбру Стрейзанд и Моргану Кинг. Брат Марти был поклонником Black Ivory, Dr. Buzzard’s Original Savannah Band, Motown и клубной музыки, потому что любил танцевать. Когда мне было двенадцать, мы с Марти и двоюродными братьями даже создали собственную группу под названием 5 Shades of Soul. Пока все мое внимание не завоевал баскетбол, мы исполняли Natural High Bloodstone и O-o-h Child Five Stairsteps на семейных барбекю и соревнованиях в Ньюарке.

Уитни познакомила меня со своей кузиной Фелицией и «кузеном» Ларри, который на самом деле был их близким другом. Они всегда были вместе, словно три мушкетера, и пели попурри в церковном хоре, выбирая песни по радио.

Я сказала Уитни, что раньше тоже мечтала петь в церковном хоре, но моему желанию не суждено было сбыться. В детстве мы часто бывали в Кингдом-Холл в центре города, где моя прабабушка когда-то была старостой, но там не пели гимнов и не молились хором. Никакого ритма и настоящего праздника. Мама, которая всегда была в духовных исканиях, годами ходила по разным молитвенным домам в надежде обрести свое место. Я тоже ходила в церковь, но в подростковом возрасте так сильно увлеклась баскетболом, что редко попадала на службу. Вместо меня за мамой теперь следовали Бина и Марти. Самым главным для мамы было донести до своих детей, что в мире существует высшая сила, – и ей это удалось. Дома мы не слушали госпелы, но, знаете, стоило включить Арету Франклин – как вы тут же услышали молитву. По-другому это не назовешь.

Уитни нравилось в хоре, но временами ей не хотелось ходить в семейную церковь, которую она называла «фальшивой и наполненной лицемерами». Однажды вечером перед нашей встречей она позвонила и сказала, что мама заставляет ее встретиться с сыном их священника, преподобного доктора К. Э. Томаса. Уитни чувствовала себя так, словно это двойное свидание, призванное прикрыть отношения женатого священника и ее матери. Я никогда не видела, чтобы он выходил из спальни Сисси, но однажды заметила, как священник сидел за их кухонным столом в одной майке.

Уитни сказала, что ей не хочется, но Сисси ответила: «Это твой дочерний долг». Она согласилась, подавив в себе чувство тревоги и раздражения, а на следующий день сказала: «Я ему понравилась, а он мне нет».

Насколько мне известно, больше они не встречались.

Несмотря на летние каникулы, Уитни бывала в церкви по меньшей мере три раза в неделю. По четвергам вечером у нее была репетиция, и она каждый раз убегала на нее, независимо от того, где мы в тот момент находились