За завтраком папа все время сердито поглядывал на меня поверх своей газеты. Просто удивительно, насколько может испортить человеку аппетит брошенный на него сердитый взгляд. Я еле-еле справилась со своим тостом.

Наконец папа доел своего копченого лосося, закончил с яйцами всмятку и положил на стол газету.

– Думаю, что сегодня ты останешься дома, Теодосия, – объявил он.

От этих папиных слов я застыла на месте. Нет, он, наверное, просто оговорился, верно? Не может же, в самом деле… И вообще меня уже несколько лет не оставляли одну дома…

– Но, папа, послушай. Если бы я знала, как все обернется, держала бы язык за зубами. Но та мумия была такой очевидной подделкой… И, – совсем тихо добавила я, – мне просто очень хотелось, чтобы ты мог гордиться мной.

Теперь-то я уже знала, что попытки произвести впечатление на папу не всегда – а точнее, никогда – не заканчиваются так, как планировалось. Как правило, все мои усилия оставались незамеченными, но на этот раз, похоже, меня не только заметили, но и зачислили в бунтовщики. Я решилась посмотреть на папу и сделала это очень удачно – именно в ту секунду, когда они с мамой обменивались многозначительными взглядами. А потом я с облегчением увидела, что выражение папиного лица стало мягче.

– Я искренне восхищен твоими способностями распознавать подделку, Теодосия. Но лаврового венка ты от меня не получишь, несмотря на то, что многие, кто должен был бы разбираться в этом лучше тебя, оказались в дураках, – тут папа заметно повеселел и широко ухмыльнулся.

Мама закашлялась, а папа продолжил:

– Учись правильно выбирать место и время, чтобы сообщать о своих открытиях. И делай это достаточно деликатно, не отметай с ходу чужие мнения с таким азартом, будто стреляешь в тире по глиняным голубям.

Что за чушь! Сам-то он никогда не щадит чувства тех, кого опровергает, нащупав брешь в их умозаключениях. Впрочем, я знаю, когда можно поспорить, а когда лучше промолчать. Как сейчас, например.

– Прости, папа, – покорно сказала я. – Я обязательно обращу на это внимание и посмотрю в следующий раз, как ты сам это делаешь. Поучусь у тебя.

– Хорошо, – ответил папа. Он явно был удивлен. – Кстати, об учебе. Я считаю правильным, что твоя бабушка решила найти для тебя новую гувернантку. Честно говоря, я даже не помню, когда и куда делась предыдущая. Твое обучение должно стать более организованным и направляемым.

«Направляемым», как я понимаю, означает «под чьим-то руководством». Отлично, мне действительно нужен человек, который руководил бы моими занятиями. Есть только одна маленькая проблема – изучаю я такие вещи, в которых ровным счетом ничего не смыслят гувернантки. Последнюю, например, мне самой приходилось учить, чтобы она могла разговаривать со мной на равных.

Я опустила глаза на лежащую у меня на коленях салфетку и принялась теребить ее уголок.

– Я надеялась на то, что теперь, когда мама вернулась домой, она сама будет руководить моими занятиями, – печально проговорила я и вновь очень удачно стрельнула глазами, чтобы заметить, как родители в очередной раз обмениваются брошенными через стол многозначительными взглядами.

– Это у нее заняло бы не так много времени, – поспешила добавить я. – Я умею работать самостоятельно, мне нужно лишь, чтобы кто-нибудь направлял меня.

Повисло долгое напряженное молчание, а затем, наконец, заговорила мама.

– Прости, Теодосия, – мягко сказала она. – У нас нет возможности самим заниматься тобой. У нас слишком много работы в музее, особенно с появлением новых артефактов. Мы должны изучить, проанализировать и описать каждый предмет. Боюсь, мы с папой будем заняты своей работой круглые сутки.

Я была огорчена, но не подала вида. Просто напомнила себе, что у меня далекоидущие планы.

– Пожалуйста, не оставляй меня сегодня дома, папа. Обещаю, что буду хорошо себя вести.

– Я разрешу тебе пойти в музей. Больше того, у меня даже есть для тебя задание.

Я сразу воспрянула духом. Как давно я мечтала, что мне, наконец, поручат сделать что-нибудь полезное для музея.

– Я решил поручить тебе составить каталог всякой всячины, которая скопилась у нас в долгосрочном запаснике, – продолжил папа. – Это давным-давно нужно было сделать.

Я постаралась скрыть свой испуг и на всякий случай переспросила:

– В долгосрочном запаснике, папа? Том, что в подвале музея?

– Ну, да, – сердито ответил папа. – По-моему, я четко сказал: в долгосрочном запаснике. Разве не так, Генриетта? – обратился он за подтверждением к маме. Мама кивнула, а затем папа вновь посмотрел на меня. – У тебя какие-то проблемы с этим?

– Нет! Просто я думала, что смогу помочь при составлении каталога предметов из гробницы Аменемхеба. Их же еще не закончили описывать, насколько я знаю?

– Нет, не закончили, но там мы сами вполне справимся, – произнес папа. – Между прочим, сам я сегодня утром работать не буду, у меня собеседование с кандидатом на должность первого помощника хранителя музея. Так у тебя есть проблемы с моим заданием или нет?

– Нет, папа, – солгала я, а сама подумала, что лучше бы мне было остаться сегодня дома. Намного лучше, чем отправляться вниз, в катакомбы.

Впервые в жизни мне захотелось, чтобы мой противный младший брат Генри был не в школе, а дома, на каникулах. Тогда я обязательно уговорила бы его пойти вместе со мной.

Генри уверяет, что музейный подвал на самом деле не катакомбы, и я полагаю, что он прав. Но только чисто технически. Подвал нашего музея, или долгосрочный запасник, это большое, похожее на пещеру помещение, забитое древними мертвыми телами (в основном мумиями) и взятыми из их усыпальниц предметами. И если вы спросите, похож ли этот подвал на мрачные катакомбы, я не задумываясь отвечу, что так оно и есть.

Но самое жуткое в этих катакомбах, конечно же, не мумии. Когда открываешь подвальную дверь, сразу ощущаешь могучую злобную силу, затаившуюся во тьме подвала. Я не сомневаюсь, что эта сила – смесь темной энергии проклятий и черной магии. Накапливаясь год за годом в темноте подвала, эта сила набрала такую мощь, что пропитала собой весь ставший от этого вязким и густым воздух и воспринималась как почти живая материя.

Страшная и опасная штука, эта темная энергия, поэтому к встрече с ней я постаралась приготовиться по полной программе – надела на себя все три амулета-оберега, а на руки – пару плотных, прочных перчаток. Моя кошка Исида постояла в открытой двери на верхней ступеньке ведущей в подвал лестницы, понюхала холодный сырой воздух, а затем печально мяукнула.

Нехороший знак.

Впрочем, хороший знак, нехороший – выбора-то у меня все равно не было, и я принялась спускаться по лестнице, нарочно громко топая ногами, чтобы подбодрить себя и отпугнуть прячущихся