Хрипой вздохнул и решил придерживаться правды. А там будь что будет.
20-е скарнаша
Государство Гусуль. Где-то на склонах Ворлоговых гор
Дверь на огромных ржавых петлях заскрипела и тяжело открылась, явив взору белоснежные шапки снега. Макар зажмурился, но солнце, отражаясь от снега, проникало даже сквозь веки. Пришлось переждать несколько минут, пока успокоятся яркие всполохи, выбивающие слезы, прежде чем вновь предпринять попытку обозреть мир.
Когда глаза привыкли к свету, выяснилось, что обозревать практически нечего. Унылые серые склоны гор, серые же деревья с облетевшей листвой и белоснежные вершины, на которые лучше было вообще не смотреть. Странный деревянный сарай выглядел на фоне унылого пейзажа совершенно неестественно.
Макар обошел его кругом, надеясь, что с другой стороны откроются более обжитые места, но тщетно. Он даже залез на крышу, осторожно ступая по ненадежной кровле. Ничего нового, лишь появился непонятный, едва уловимый гул.
На улице, под полуденным солнцем, оказалось немного теплее, чем в сарае, но не настолько, чтобы сесть на завалинке и наслаждаться пейзажами. Нужно было срочно искать людей. Где люди, там кров, еда и, возможно, ответы на вопросы.
Но как? Как искать людей, если ноги босы? Даже сейчас уже подошвы горели от острой горной породы, а что будет дальше? Макар вернулся в сарай, состоящий из двух отсеков, и принялся проводить ревизию. Спустя десять минут он продрог и вновь выбрался на солнышко, захватив с собой весь обнаруженный скарб.
Длинная кривая жердь, найденная под полкой, на которой он очнулся, заканчивалась металлическим набалдашником. Кто-то постарался придать ему форму шара, но получился скорее неправильный многогранник. У самого выхода в углу обнаружилась холщовая сумка, но и там улов оказался невелик. Моток крепкой бечевки да десяток гладких дощечек с какими-то японскими иероглифами. Возле каждого иероглифа находился небольшой рисунок, отчего дощечки напоминали азбуку для подрастающих японцев. Вот и все. Макар почесал небритый подбородок, вздохнул и принялся за дело.
Покидав восемь дощечек обратно в сумку, Макар положил перед собой оставшиеся две. На одной рядом с иероглифом весело плясал огонь, а на другой были изображены не то камни, не то фекалии овечки. За двадцать минут с помощью наиболее острых горных камней, немыслимого полета фантазии и замысловатых выражений ему удалось смастерить некое подобие деревянных сандалий. Прошелся туда-сюда. Вроде держатся. Вновь забрался на сарай, решив выяснить, с какой стороны доносится гул, и идти на него. Было большое подозрение, что неясный шум – звук горной реки. А где вода, там рано или поздно должны встретиться люди.
Решив, что сориентировался верно, Макар слез, обвязался еще одним куском веревки вокруг пояса, перекинул через плечо сумку с дощечками и, опираясь на кривой посох, уверенно двинулся в нужную сторону. Спустя полчаса путник понял две вещи. Во-первых, он не зря захватил с собой посох. Только благодаря этой неказистой, но крепкой жерди ему пару раз удалось сохранить равновесие, поехав на потекшей породе. Во-вторых – что людей, похоже, ему придется искать дольше, чем он думал. Тот ручей, что он слышал, оказался небольшим, но бешеным потоком, выбивающимся откуда-то из скалы и несущимся вниз по ущелью.
Макар огляделся. Ни одной обертки, ни одного клочка бумаги или пачки сигарет. На вершинах не чернеют столбы канатной дороги. Ничто не указывало на присутствие цивилизации в этом месте. Людьми здесь и не пахло. Зато вдруг запахло каким-то немытым животным.
– О! Еда!
Макар обернулся и едва успел увернуться от просвистевшей над самой головой огромной лапищи. Перед ним стоял снежный человек. Никем другим это серое двухметровое существо быть не могло. И это существо явно решило им закусить. У паренька даже мелькнула безумная мысль, что он понимает монстра, – жрать-то в этом месте действительно нечего. Но рефлекс выживания взял свое, и, прежде чем серый гигант вновь потянулся к Макару, тот широкими скачками по выступающим камням пересек буйный ручей и кинулся вниз по склону. Вот только далеко убежать не удалось. Раздался свист рассекаемого воздуха, и в спину врезалось что-то твердое и тяжелое. Макара швырнуло вперед, и он покатился по острым камням, в кровь сдирая кожу на лице и руках. Прежде чем парень успел перевести дыхание, сориентироваться и продолжить побег, на спину наступила тяжелая серая лапища.
– Лежи, еда!
18-е скарнаша
Былинный тракт, деревня Стойкичи
Пушистого зверька с красивой мордашкой и исключительно мягкой светло-коричневой шерсткой редко кто поначалу принимал за хищника. Тем не менее он им был. Острые зубы, гибкий позвоночник и крепкие когти делали его отличным бойцом и охотником. А верткий, неусидчивый нрав вполне соответствовал его названию – вирт. Вирта пытались одомашнить и приспособить для охоты, но тот проявлял такую волю к свободе, что при первой же возможности скрывался в лесу.
Виртов пытались разводить для получения дорогостоящих шкур в большом объеме, но тоже не преуспели – они оказались драчунами. Зачастую поутру хозяева обнаруживали загрызенные сородичами тушки. Держать же каждого зверька в отдельной клетке, каждого по отдельности кормить и обхаживать оказалось настолько трудоемко, что предпочли вернуться к изначальной добыче шкур с помощью обычной охоты.
И все же некоторым удавалось приручить вирта. Изредка этот свободолюбивый зверек привязывался к человеку, становясь верным спутником и надежным, пусть и в своей весовой категории, защитником. Поговаривали, что по ночам такие прирученные хищники могли караулить спящего хозяина получше магического круга.
Это была вся информация, которую знал о виртах паренек по имени Дейв. Впрочем, вряд ли кто-то в округе знал больше. В этих местах вирты не водились, и в деревне Стойкичи знали о них только благодаря редким рассказам угрюмого северянина. Этот мрачный темноволосый тип редко брился и еще реже с кем-либо заводил разговоры. Он появился десять лет назад, да так и осел в Стойкичах, став сперва помощником кузнеца, а затем и кузнецом. Именно он прозвал Дейва Виртом за схожесть характера.
Неусидчивый, огрызающийся на любую, даже самую безобидную колкость в его адрес, вечно сующий нос во все дела – именно таким был Дейв. Телосложением он тоже походил на того зверька. Худощавый, но жилистый. Неимоверно гибкий. Мелкие черты лица довершала копна волос неопределенного мышиного цвета. Дейв не прощал обид, порой, словно свой зверек-побратим, затаиваясь, чтобы нанести ответный удар неожиданно и оттого еще более болезненно.
Деревенские чудного зверя не видели, но кличка прижилась, и теперь Дейв одинаково отзывался как на имя, так и на Вирта. Впрочем, последнее время в родной деревне Дейв появлялся все реже. Слишком много народу вдруг захотело